Советские органы госбезопасности, понимая, что на оккупированных немцами территориях Дона, Кубани и Терека существует достаточно плодородная почва для появления так называемой «пятой колонны», решили опередить немцев и будущих лидеров казаков-коллаборационистов и навязать им свою «разведывательную игру». Еще во время первой кратковременной оккупации территории Дона осенью — зимой 1941 года для действия в тылу немецких войск были подготовлены и заброшены несколько групп: «В Таганрог была послана группа в 5 человек… в Ростове создано 4 группы — 13 человек. Три группы районных и одна городская, объединяющая их. В Батайске одна группа — 4 человека, и один посажен там одиночкой. В Новочеркасске одна группа — 3 человека. В Шахтах и Каменске также по одной группе по 3 человека»[265]. И это только группы, созданные и подготовленные Ростовским обкомом ВКП(б), а ведь были еще и заброшенные в тыл врага профессиональные разведчики!

В середине лета 1942 года на территорию Дона, Кубани и Терека были тайно переправлены тщательно законспирированные советские агенты, которым предстояло сыграть особую роль в срыве немецких планов по организации и созданию мощного казачьего антисоветского анклава. Перед ними было поставлено несколько очень важных задач, от решения которых зависела судьба не только самих разведчиков, но и всего Северного Кавказа, а быть может, и Советского Союза. Первое — войти в доверие к немецкому командованию и заинтересовать его рассказами о существовании неких тайных подпольных казачьих организаций, которые находятся в полной готовности и ждут только сигнала немцев к началу антибольшевистской борьбы. Таким образом, мифические подпольные образования должны были оттянуть внимание немцев от действительных казачьих подпольщиков, многие годы скрывавшихся от органов госбезопасности и действительно в любой момент готовых выступить против Советов. Второе — сеять смуту и раздор среди простого казачьего населения, которое должно было составить костяк всех казачьих антибольшевистских организаций. И, наконец, третье — создать казачьи боевые части, добиться их отправки на фронт, где они должны были в условленный момент пропустить советские войска через линию обороны. За исключением последней, все поставленные перед ними задачи советские разведчики решили довольно успешно. Именно благодаря им на Дону, Кубани и Тереке среди всех этих появившихся ниоткуда и в большом количестве подпольных казачьих организаций и комитетов царила страшная неразбериха, и немцы просто-напросто не знали, на кого сделать ставку. Даже казаки, яростно ненавидевшие большевиков, зачастую сами не очень отчетливо понимали, кому верить из своих «соратников», а кому нет. А уж о простых казаках и говорить нечего: постоянные склоки, обиды, противоречащие друг другу заявления и распоряжения комитетов и комитетиков не внушали им доверия и отталкивали от «освободительной» борьбы даже тех, кто был к ней готов.

Впоследствии судьба этих, без преувеличения — героических, разведчиков-нелегалов сложилась трагически. Как правило, это были люди, которым абсолютно нечего было терять, ведь многие из них имели весьма темное прошлое, и подобное сотрудничество с органами госбезопасности было им необходимо, чтобы просто-напросто не оказаться за решеткой. Именно поэтому некоторые из агентов во время своего пребывания у немцев жили по принципу «раньше смерти не умрешь». Они настолько сильно вошли в роль непримиримых борцов с коммунизмом и запятнали себя кровью, что после окончания войны решили не возвращаться в СССР, а скрыться на Западе. Те же, кто вернулся добровольно или был выдан союзниками, иногда получали высокие правительственные награды, но чаще оказывались в исправительно-трудовых колониях по стандартному в то время обвинению «за измену Родине и антисоветскую пропаганду». Тем не менее, несмотря на всю неоднозначность личностных оценок поведения этих людей, нельзя отрицать их весьма Значительной роли в том, что на оккупированных казачьих территориях удалось предотвратить появление полноценной «пятой колонны».

На Дону противостояние между советской разведкой, с одной стороны, и немецкой разведкой и казаками-коллаборационистами — с другой проявилось особенно ярко. 5 июля 1942 года, сразу же после занятия немцами Новочеркасска, к представителям германского командования (комендант города — капитан Эллинг, позже его заменил полковник Левениг) явилась группа казачьих офицеров и изъявила готовность помогать всеми силами и средствами, которые им доступны. А уже в сентябре в Новочеркасске с санкции оккупационных властей собрался казачий сход, на котором был избран Штаб Войска Донского (с ноября 1942 года именовался Штабом Походного атамана). Начальником штаба стал полковник С.В. Павлов, начальником военного отделения был назначен войсковой старшина П. Духопельников, а начальником политического отдела — есаул А. Сюсюкин.

На этом казачьем сходе произошло первое серьезное столкновение, между немецким командованием и собственно казаками по вопросу о том, кто должен возглавить Штаб Походного атамана. Немцы высказывались за своего протеже А. Сюсюкина, с которым еще летом начали ездить по станицам и агитировать казаков. Эта фигура чрезвычайно интересна, и долго не было окончательной ясности, кем же он был на самом деле — казачьим патриотом или советским агентом. В своих послевоенных мемуарах бывшие казачьи лидеры на Дону часто обращались к этой фигуре. Какие только предположения они не выдвигали и кем только его не представляли. По одной из версий Сюсюкин являлся сотрудником НКВД и был специально переброшен через линию фронта для организации подрывной деятельности среди казаков, по другой — самым настоящим казачьим патриотом, пытавшимся организовать борьбу против Советов. Нашлись и такие, кто считал его обыкновенным аферистом, попытавшимся получше устроиться в смутное время. Немногочисленные современные исследователи уделяли крайне мало внимания этой таинственной и неоднозначной личности.

Опираясь на архивные материалы, сегодня можно предположить, что Сюсюкин[266] был агентом советской разведки, специально переброшенным через линию фронта.

Задача этого советского разведчика состояла в следующем. Он должен был явиться к немецкому командованию и заявить о наличии в Ростовской области большой казачьей организации, которая просит снабдить ее оружием для подъема вооруженного восстания в тылу Красной армии, дабы ускорить оккупацию. В легенде указывалось, что разветвленное казачье подполье (всего Сюсюкин назвал 11 человек) существует с 1918 года и на протяжении всего периода проводит активную борьбу с советской властью путем вредительства и саботажа. В качестве главной цели операции Сюсюкину предписывалось получить оружие, сформировать боевые казачьи части и добиться их переброски, желательно — под командованием белоэмигрантских офицеров, в тыл Красной армии в районе Шахт путем десанта[267]. Там эти подразделения должны были быть обезоружены и захвачены в плен.

В июне 1942 года, в ночь с 5-го на 6-е, Сюсюкин был переброшен через линию фронта, которая в то время проходила в 40–50 километрах от Ростова, в районе Таганрога, находившегося в то время уже в руках немцев. Обладавший неплохим литературным слогом, Сюсюкин подробно описал все перипетии своего «чудесного спасения» из «советского концлагеря»: «Ночь с 5 на 6 июня была ветреная и дождливая, но это только способствовало выполнению моих планов… Ночь подошла незаметно, я спустился в придорожный кювет и пополз на животе. Кругом меня свистели пули, темноту ночи прорезали лучи прожекторов и изредка стреляли орудия. Это место было пристреляно немецкими и советскими пулеметчиками… Так я полз 7 часов… Уже светало. Меня заметили и обстреляли градом трассирующих пуль, ослепивших меня, как лучи прожекторов. Я приподнял руки и с криком „сдаюсь“ побежал к окопам»[268]. Что тут добавить? Поведение, достойное настоящего «казачьего патриота».