Я раздуваю ноздри.

— Он невиновен. Я видела, как он страдал, потеряв тебя. Он многим пожертвовал, чтобы нас не разлучили. Трудился на трех работах, жил в убогой квартирке, чтобы мы могли свести концы с концами.

— Тогда зачем изменять прошлое? К чему рисковать своей жизнью?

— Потому что я хотела спасти тебя для нас. Хотела познакомиться с моей мамой. Хотела, чтобы мы все были вместе. И уж точно я спасла тебя не ради твоей работы и не для того, чтобы ты снова вышла замуж.

Она устало склоняет голову. Я закрываю глаза, чувствуя, что в голове разыгрывается буря — предвестница очередного приступа мигрени. Однако боль пока терпимая.

— И как, по-твоему, я должна распорядиться этой информацией? — шепчет мама. — Поблагодарить тебя? Помчаться к твоему отцу? Забыть Молли?

— Не знаю. Для начала можешь прекратить смотреть на меня так, словно ты меня ненавидишь.

Она выпячивает нижнюю губу.

— Ради бога, Лара, я не испытываю к тебе ненависти.

Она встает и отходит к стене. Прислонившись к ней, мама вся скрючивается, словно ей на плечи навалилась гора.

— Значит, я умерла?

— Тебя застрелили в переулке, — киваю я.

— И ты подставилась под пулю? — Мама оборачивается и смотрит на меня. — Я должна была умереть. Ну и что мне теперь делать, черт побери? — Она прикрывает рот дрожащей ладонью, но ей не удается заглушить стон.

Опустив взгляд на руки, я все жду и жду, когда сумею сказать маме, как сильно ее люблю, но, похоже, этому никогда не бывать.

— То, что твоему отцу не предъявили обвинение, не значит, что он невиновен. А то, что он обожал тебя, не означает, что он любил и меня.

— Я видела, что любил. Он сохранил твои фотографии. И просматривал их, когда думал, что меня нет поблизости. — Я дергаю пальцы. — И… он отправил меня в прошлое, в мой день рождения — мой первый день рождения — в том итальянском ресторанчике на Четвертой улице. Я видела, как счастливы вы были.

На ее губах расцветает удивленная улыбка. Улыбка, которую я увидела самой первой в своей жизни.

— Я и забыла об этом месте. Нам там нравилось. А ты… была такой счастливой малышкой.

— Я столкнулась с официанткой. Она уронила посуду, и тогда я поняла, что могу взаимодействовать с прошлым иначе, чем говорили техники.

Мама резко втягивает воздух. Я практически вижу, как крутятся в ее голове колесики. Вероятно, она думает о своем исследовании. Размышляет, не была ли я одной из ее испытуемых.

— Значит, ты вернулась… спасти меня. Думала, ты проснешься, и мы все будем жить долго и счастливо, так, что ли?

Я пожимаю плечами.

— А почему нет? Откуда мне было знать, что кто-то подставит отца?

Прижав руку к груди, мама делает вдох, и воздух между нами буквально вибрирует.

— Хочешь доказать его невиновность, так? — Она быстро моргает. — Этот рентгеновский снимок доказывает, что ты умираешь, Лара. Умираешь.

— Именно поэтому мне надо действовать быстро.

Мама качает головой.

— Я работала кое над чем, что может тебе помочь. Это рискованно, однако я не вижу других вариантов.

— Я знаю, над чем ты работала, и знаю, что ты хочешь уйти. Так что можешь уже прекратить притворяться.

У мамы широко распахиваются глаза и начинают дрожать руки.

— Лара, то, что тебе известно…

— Опасно. Я знаю.

— Может тебя убить! — Она вновь глубоко вздыхает и закрывает глаза. — Кому ты рассказала?

— Никому.

— Слава богу. Нам недолго осталось терпеть. Я все подготовила, но пока что… Джекса в это посвящать нельзя. Сначала надо вернуть Молли.

А мама в курсе, что это Джекс пытался ее убить?

— Молли у сенатора?

Мама с трудом сглатывает.

— Я не знаю. Если бы знала…

— Но подозреваешь. Ты должна сообщить полиции.

— Сенатор убьет Молли, — шепчет мама. — Я не могу.

В кои-то веки я с ней согласна.

— Нельзя предпринимать против нее никаких шагов, пока Молли в руках ее подручных. Надо подождать и узнать, что ей нужно. А в первую очередь необходимо тебя подлатать.

Она обнимает меня, и мой гнев тает. Я помню, что говорила, однако теперь это не кажется таким уж важным. Ее крепкие объятия успокаивают. Она хочет обо всем позаботиться. И я тоже этого хочу, но не могу ей этого позволить.

Мама улыбается, и я замечаю радость в ее глазах.

— У меня такое чувство, будто я вижу тебя впервые. В каком-то смысле, пожалуй, так оно и есть.

Она встает, одергивает штаны и прикладывает ладонь к моему лбу. Папа не раз делал то же самое, когда я сидела дома на больничном, однако, в отличие от мамы, его лицо никогда не прорезали такие глубокие тревожные складки. Ее взгляд задумчив, и я представляю, какие мысли, должно быть, вертятся в ее голове. Молли вообще не должна была родиться. Она не должна была сойтись с Джексом. Неужели Джон Крейн действительно невиновен?

Мама наклоняется и целует меня, перебирая пальцами мои волосы. Я закрываю глаза и, к своему удивлению, чувствую лишь любовь. В этот момент все, что я сделала, уже не кажется напрасным. Даже если мои чувства неприемлемы, я не могу от них отмахнуться. Ведь все, чего я хотела — это иметь маму.

— Я все подготовлю. А ты отдыхай. Я вернусь. — Она направляется к двери.

— Мама? Я люблю тебя, — сжимая простыни в руках, говорю я.

Она кивает, и я замечаю, что у нее на глаза вновь наворачиваются слезы.

— Ты и не представляешь.

После ее ухода я закрываю глаза и несколько раз глубоко вдыхаю, а потом отбрасываю простыни и вырываю кислородные трубки из носа. Мамины планы прекрасны, однако я не могу лежать и бездействовать, когда мой отец сидит в тюрьме, а Молли пропала. Ее похитили по моей вине, и на случай, если я не выживу, надо действовать быстро.

Несколько минут уходит на то, чтобы приспособиться к ходьбе. Пошатываясь, подхожу к гардеробу, на дне которого нахожу свою сложенную одежду. Быстро одевшись, хватаю с верхней полки спортивную сумку с вышитой надписью «Клиническая больница штата Массачусетс», перекидываю ее через плечо и выглядываю в коридор.

Вижу лишь нескольких медсестер, которые, отвернувшись от меня, занимаются своими делами. Выскользнув из палаты, спешу к лестнице с указателем «Выход». Взявшись за ручку двери, ведущей на лестничную клетку, замечаю возле кафетерия знакомое лицо.

На лице Джекса отражается крайнее изумление, и он едва не роняет чашку кофе.

Закусив губу, отворачиваюсь, толчком распахиваю дверь и устремляюсь к ступенькам.

— Лара! — кричит Джекс мне вдогонку. Он оказывается на лестничной клетке, прежде чем защелкивается дверь. — Не надо, Лара!

Но я уже преодолела полпролета. Я бегу со всех ног вниз по лестнице, не смея остановиться и перевести дух, пока, сильно запыхавшись, не достигаю нижнего этажа. Сверху доносятся тяжелые шаги, отдающиеся металлическим гулом. Нельзя, чтобы меня поймали. Нельзя. Шмыгнув в больничный вестибюль, мчусь к стеклянным дверям. Люди замирают на месте и глазеют на меня.

— Остановите ее! — выкрикивает бегущий позади Джекс.

Приближаюсь к двум охранникам, блокирующим выход. Один из них пытается меня схватить, но я проскакиваю мимо и, упав на пол, проскальзываю вперед головой через открытую дверь.

Свежий утренний воздух наполняет легкие, пока я тяжело бегу по освещенному уличными фонарями тротуару вверх по склону к ожидающему такси. Распахнув пассажирскую дверь заднего сидения, бросаюсь на подушки. Убедившись, что ноги в машине, захлопываю дверь.

— Поехали!

Водитель, надо отдать ему должное, подчиняется. Он бросает на меня взгляд в зеркало заднего вида. Я замечаю усталые голубые глаза и щетину на подбородке, свидетельствующую о том, что таксист не брился по меньшей мере несколько дней.

— Не скажете, куда мы едем?

— В «ИМКА» на Броад-стрит.

Он вскидывает брови.

— А у вас достаточно денег? Путь-то неблизкий.

Вместо ответа показываю кредитку. Да, мне это по карману.

Под успокаивающие и расслабляющие звуки симфонического оркестра, заполняющие маленький салон такси, я наблюдаю, как мимо проносятся уличные фонари. Я налажала по-королевски, и предельно очевидным это стало вчера в торговом центре. Я умею признавать ошибки. Мне следовало послушать Рика и никогда не менять прошлое, но теперь мама жива, и у меня есть брат и сестра. Сестра, которой угрожает опасность. Однако, возможно, если я смогу доказать, кто ее выкрал, у нас получится вернуть ее целой и невредимой.