***

Папа покупает мне в качестве подарка сертификат на путешествие во времени. Я знаю, как дорого это стоило, но его лицо сияет, когда мы входим в лишенное какого-либо своеобразия агентство. Стены внутри девственно-белые, а мебель неестественного серебристого оттенка. Удобно, но глазу уцепиться не за что.

Я стискиваю в руках брошюру, изучая всю представленную в ней информацию об ухудшении здоровья у путешественников во времени, а также что может случиться, если попробовать повлиять на прошлое, хотя, к счастью, такие вещи невозможны — по крайней мере, именно так сказано в брошюре.

Папа сидит на диване рядом со мной и то скрещивает, то распрямляет ноги, постоянно потирая шею. Я не понимаю, почему он так волнуется. Ведь именно я сейчас впервые в жизни отправлюсь в прошлое, и мой желудок бурлит от волнения.

Появляется женщина с жесткими рыжими волосами, собранными на затылке в тугую «ракушку», из-за чего ее лицо кажется натянутой маской. Мы встаем, и она пожимает папину руку.

— Дилайла, спасибо, что так быстро нас приняла, — говорит папа.

Она улыбается и жмет мою руку.

— Чувствуй себя как дома, Джон. Я верну ее, как только мы закончим.

Я бросаю взгляд через плечо, и папа улыбается, но выглядит слишком взволнованным, подходя к столику с журналами.

***

Я тогда не заметила, но сейчас мне очевидно, что папа с Дилайлой были знакомы до этого нашего первого визита в агентство. Их никто друг другу не представил. Они просто знали друг друга. Но я была так взволнована возможностью увидеть маму, что даже не подумала об этом.

***

Следую за Дилайлой в отдельную комнату и стараюсь расслабиться в мягком кресле. Она ходит туда-сюда по комнате, готовясь к процедуре, а потом надевает мне на палец кардиомонитор. Потом вращает какие-то рукоятки регулировки на компьютере и, не оборачиваясь, произносит:

— В прошлом тебя могут увидеть и даже заговорить с тобой, но ты для их сознания будешь похожа на голографическую проекцию. Ты не способна ни притронуться к ним, ни сесть в автобус, ни даже дверь открыть. — Дилайла печально и тревожно улыбается мне. — Я знаю, зачем ты хочешь ее увидеть, но ты не сможешь ее коснуться.

— Папа сказал мне, — киваю я.

— Хорошо. — Она снова улыбается, на приподнятых щеках появляются ямочки. — Если все же попытаешься, включится сигнал тревоги, и мы выдернем тебя оттуда. Я не говорю, что мы арестовываем детей, но исключений здесь быть не может.

— Поняла. — Я прикусываю губу, а внутри все дрожит от волнения.

Дилайла прикрепляет у меня на лбу электроды.

— Закрой глаза и сделай несколько глубоких вздохов. Когда окажешься там, будет кружиться голова. Помни, у тебя есть только пятнадцать минут.

Откинув голову назад, я думаю о маме. Я едва могу вспомнить ее лицо. Если бы не фотографии, у меня бы не осталось воспоминаний о ней. Когда-то она ласково говорила со мной и от души смеялась, но сейчас такое ощущение, будто я мысленно смотрю немое кино. Все, чего я хочу, — это восстановить свои воспоминания, и благодаря отцу у меня получится это сделать.

— С днем рождения! — шепчу я себе, и кресло начинает вращаться. Вновь открыв глаза, я, как по волшебству, опять буду с мамой.

***

Открываю глаза и вижу лежащую передо мной домашнюю работу. В носу начинает хлюпать, и на раскрытые страницы падает несколько капель крови. Я даже не помню, когда в последний раз у меня шла носом кровь. Роясь в столе в поисках салфетки, замечаю следы крови на руке. Полагаю, мне стоит ускориться, если я хочу успеть освободить отца до кровоизлияния в мозг.

Смотрю на часы. Куда делись последние три часа? Не могу вспомнить.

Затолкав свои страхи в самые дальние глубины сознания, бегу в ванную и беру тряпку. Сунув ее под кран, слышу шаги. Я прикладываю ткань к носу. Раздается легкий стук в дверь.

— Секундочку…

Дверь все равно открывается. В ванную со встревоженным выражением лица входит мама.

— Когда это началось? — Она берет у меня тряпку и приказывает сесть на унитаз.

Я делаю, как она велит, и откидываю голову назад, глядя в ее ласковые глаза. Она крепко сжимает мой нос и плещет мне на щеки холодной водой. Вот что я упустила, пока росла. Я люблю папу, но он всегда старался, чтобы я была самодостаточна, а значит, получив ссадину или царапину, я сама себе оказывала первую помощь. Да и все равно он почти все время работал.

— Несколько минут назад, когда я делала домашнее задание.

Мама сжимает и покусывает губы, уставившись в стену. Когда я опускаю голову, она отпускает мой нос. Кровотечение остановилось, но мама все равно не дает мне подняться. Она умывает мне лицо и легонько целует в лоб. Я обнимаю маму рукой за талию и зарываюсь лицом в живот. Это первый раз, когда мы по-настоящему вместе. Она гладит меня по голове, по-прежнему кусая губы, будто не может оставить их в покое. Ее объятия поспешны и наполнены беспокойством.

— Завтра я позвоню твоему врачу, надо убедиться, что все в порядке.

— Мама…

Она поднимает руку.

Эту битву мне не выиграть.

— Ложись спать. Завтра поговорим, хорошо?

Еще раз поцеловав меня в щеку, она уходит.

Смотрю на свое отражение в безупречном заключенном в раму зеркале. Я не готова от нее отказаться.

Совсем не готова.

Утром я выхожу из дома пораньше, чтобы избежать вопросов, добираюсь до офиса папиного адвоката и сажусь в дорого выглядящий голубой седан. Мы направляемся в тюрьму, где последние десять лет держат отца. Мистер Грейсон кажется вполне нормальным. Лицом больше напоминает доброго дедушку, чем безжалостного адвоката. Мне бы хотелось, чтобы у папы был лучший консультант, которого только можно найти за деньги, но, похоже, это не так. У меня кровь застывает в жилах, когда я осознаю, что всецело виновата в случившемся с папой.

Мистер Грейсон проходит со мной в комнату, где меня просят заполнить и подписать несколько форм. Спустя какое-то время мне вручают пропуск посетителя, и я прикрепляю его на свой свитер. Адвокат и охранники кивают друг другу, и мистер Грейсон расписывается. Он ласково кладет руку на мое плечо.

— Ты уверена, что готова к этому? Если у тебя есть сомнения…

Отрицательно качаю головой.

— Я готова.

Делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Дверь передо мной жужжит, и ее открывает полицейский, у которого шея толще моей талии. Волнуясь, прохожу в маленькую комнатку. Как только я оказываюсь внутри, дверь защелкивается.

Перед стеклянной стеной, отделяющей меня от заключенных, стоят три стула на выбор. Как меня проинструктировали, занимаю третье место и жду прихода отца. Руки так сильно трясутся, что, даже сжав их, я не могу подавить эту дрожь. Мое внимание привлекают звуки — эхо распахнувшейся с щелчком двери и скрежет металлических ножек о бетонный пол. Я вглядываюсь в лицо повидавшего виды папы, выглядящего старше, чем я помню. Его волнистые каштановые волосы тронуты сединой, щеки и подбородок покрыты густой бородой, которая мне не нравится. Это не мой отец. Это не тот человек, которого я знаю и люблю.

— Малышка? — шепчет он, и неверие в его глазах разбивает мое сердце. Пускай он выглядит иначе, пускай он очень худой, но его голос заставляет все мои эмоции хлынуть наружу.

— Папа, — с трудом произношу я, прижимая ладонь к стеклу.

Он прижимает свои пальцы напротив моих, и я знаю, что ему хочется меня коснуться. Я тоже хочу до него дотронуться и крепко обнять. Как же мне жаль, что я устроила такой кавардак.

— Поверить не могу. Фред прислал мне сообщение. — Папа трясет головой, сжимая губы, чтобы сдержать слезы. Он никогда не позволял мне видеть его плачущим, но этот мужчина другой, его дух сломлен. — Я не думал, что ты придешь. Ты потребовала, чтобы я прекратил слать тебе открытки. Сказала, что я больше не твой отец…