— Хранилище памяти не противозаконно! — восклицает она, поднимаясь с кровати. — Это хорошая компания, не из тех, что ввязываются в нелегальные дела. Не верь этим липовым статьям: их пишут для того, чтобы журналы продавались. Не переживай, Лара. Моя работа абсолютно безопасна. И когда мы вернем Молли, все снова придет в норму.

По ее тону становится понятно, что разговор окончен. Даже зная, что она лжет, часть меня верит ей. Она такая же хорошая лгунья, как и я.

Как только мама уходит, я составляю план побега. Мне нужно отправиться в «ИМКА» и найти те документы, но, выглянув из окна, я замечаю двух полицейских, охраняющих двор. Я ни за что не смогу выбраться отсюда, пока на улице светло. Надеюсь, получится ускользнуть попозже, когда стемнеет и все уснут.

Таков мой план.

У меня осталось всего тридцать часов.

***

Я пакую на ночь спортивную сумку. Когда укладываю фонарик, слышу, как снизу кричат, что ужин будет рано. Все на взводе, так что я тихонько выхожу в коридор, но у лестницы сталкиваюсь с Джексом. В его глазах мелькает удивление, но через секунду я вижу, как его лицо перекашивается от печали и гнева.

— Папа, прости, что я улизнула из дома утром после нашего разговора, — тихо говорю я и тянусь к его руке.

Он кивает, и на короткий момент я чувствую облегчение.

— Ты всегда даешь обещания, но они ничего не значат, Лара. Вот в чем вся проблема. Ты… слишком склонна к спонтанным поступкам. Тебе иногда нужно задумываться о том, как твои действия влияют на других людей.

Он разворачивается и исчезает на лестнице, оставляя меня с чувством вины.

Но я же могу ее вернуть. Мне всего лишь нужно самую малость времени подальше от ФБР.

Спускаюсь вниз поесть пиццы со всей семьей. Этот молчаливый странный ужин проходит в гостиной. Под стеночкой сидят и жуют агенты. Все это смахивает на похороны или бдения над гробом, когда никто не хочет говорить, но в комнате витает дымка дурных предчувствий. Мне в голову не приходит ни одной подходящей темы для разговора, как, очевидно, и всем остальным. Даже Майк трижды сворачивает пиццу, прежде чем остается удовлетворен результатом, и откусывает кусочек.

Чувствую потребность не откладывая выпить таблетку, чтобы остановить надвигающуюся головную боль, прежде чем меня накроет по полной. Встаю, упомянув, что собираюсь попить на кухне, когда с верхнего этажа доносится грохот.

Все вскакивают на ноги, и Джекс прижимает Майка к груди в стремлении защитить. Два агента мчатся наверх, а еще двое остаются с нами. Все думают, что в доме кто-то есть, но я в безопасности и абсолютно спокойна, словно все будет в порядке.

— Лара, — с болью в голосе выдавливает мама.

Бросаю взгляд на журналиста, вещающего с экрана телевизора. Хватаю пульт и увеличиваю громкость.

— Судя по всему, Джек, охранникам удалось вновь взять контроль в тюрьме в свои руки вскоре после того, как вспыхнул бунт. Пострадало несколько человек, но лишь один заключенный был серьезно ранен, и его увезли на вертолете в Центральную больницу штата Массачусетс. Больница его имя пока не разглашает, но ближайших родственников оповестят.

Это тюрьма, в которой находится мой отец. Когда позади мамы звонит телефон, я знаю, каких новостей следует ожидать.

Но Джек, ведущий из студии, еще не закончил разговор. Он продолжает:

— А что насчет просочившейся информации о том, будто бы в стенах тюрьмы была замечена женщина с… фиолетовыми волосами?

Во мне все замирает, и я поворачиваюсь к маме, застывшей с телефонной трубкой в руке. На ее лице появляется то, чего я еще не видела.

Страх.

— Ты ее знаешь? — требую я ответа, подходя к ней. — Ты знаешь женщину с фиолетовыми волосами?

Она качает головой.

— Нет, я… я не знаю, кто это…

— Лгунья, — рычу я. — У тебя же на лице все написано. Кто она?

Мама вешает трубку.

— Я не знаю! Ну, я ее видела. Мельком. Как привидение. Н-н-но-но я понятия не имею, кто она такая.

Закрыв лицо руками, она начинает плакать.

— Вы вместе работаете? На сенатора?

— Что тебе известно о моей работе с сенатором? — У нее гневно раздуваются ноздри.

Агенты ФБР возвращаются обратно. Очевидно, им не удалось никого обнаружить в доме. Мне бы следовало испытывать облегчение, но не получается. Джекс и Майк все еще здесь, но я забыла о них, буравя взглядом маму.

— Достаточно, — выпаливаю я. — Достаточно, чтобы быть в курсе твоих незаконных исследований. То хранилище памяти всего лишь прикрытие.

Мама ахает.

— Ты рылась в моих бумагах? У меня в кабинете? Проклятие, Лара! Ты хоть понимаешь, что натворила?

— Что ж, извини, если мне нужна была информация, — выпячиваю я грудь. — Я нуждалась в ответах, а ты никогда мне ничего не рассказывала. Все, что я получала — объятия да поцелуи, и, о, мы скоро поедем в отпуск, но знаешь что? Отпуск все никак не начнется. Ты твердишь об этом годами. Годами! Что может быть настолько важным, что ты не можешь со мной поговорить? Провести с нами время? Предполагалось, что мы должны быть семьей.

Мама плачет в сжатый кулак, но мне все равно.

— Чем работа на сенатора так важна, что ты наплевала на нас?

Джекс тянет меня за плечи.

— Хватит, Лара! Твоя мама и так через многое прошла. Иди к себе в комнату.

Разворачиваюсь на каблуках, испытывая желание ткнуть пальцем ему в лицо. Он понятия не имеет, что я сделала, чем пожертвовала.

— Сейчас же, юная леди, — повышает голос Джекс, хмуря брови и уставившись на меня надменным взглядом. Он в жизни так на меня не смотрел. Ни разу.

Приходится подчиниться, и я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Поднявшись в свою комнату, глотаю болеутоляющее, отпиваю несколько глотков воды и завожу будильник. Я так зла, что могу думать только о своем плане по спасению Молли.

Просыпаюсь в темноте с раскалывающейся головой, и по телу волнами разливается боль. Ничего не вижу, кроме мерцающих красных цифр на часах, которые показывают восемь вечера. Стук сердца отдается в голове громче, чем обычно.

Со стоном падаю на колени возле кровати и сжимаю переносицу. Это оно. В чем бы ни заключалась болезнь путешественников во времени, она меня убьет. Чувствую себя так, словно кто-то проводит овощечисткой вверх-вниз по моим косточкам, обнажая мышцы, а затем посыпает солью открытые раны.

Я умудряюсь подползти к столу и после нескольких попыток щелкнуть по стоящей на нем лампе. Мои конечности не хотят слушаться команд, которые я им посылаю. Дотягиваюсь до пузырька с ибупрофеном и долго вожусь с крышкой.

Таблетки рассыпаются во все стороны, и давление в голове нарастает. Сгребаю несколько штук и глотаю их, не запивая. Я даже не уверена, сколько, но я в отчаянии и могу сойти с ума, если эта пытка не прекратится. Кладу голову на стол, по щекам текут слезы. Слышу, как кто-то барабанит в дверь, и понимаю, что кричала.

— Лара? — Джекс снова стучит.

— Папочка?

На короткий миг зрение мне изменяет. Оно то возвращается, то ускользает вновь, как заезженная пластинка на проигрывателе диджея. Впиваюсь пальцами в ковер. Пульсирование в голове усиливается, и у меня вырывается громкий крик. Я съеживаюсь, разрываясь на части. Никогда не думала, что боль может быть такой пронзительной. Мое тело ведет борьбу за зрение, часть меня отчаянно сдерживает приближающееся воспоминание. Дверь распахивается, и от треска, с которым дерево сталкивается со стеной, мой мозг начинает пылать.

— О боже, Лара! — Джекс хватает меня за плечи и притягивает к груди.

Мое тело сводит судорогой, одного его прикосновения достаточно, чтобы заставить меня завопить.

— Миранда! — кричит он, даже не подозревая о том, какую сильную боль мне причиняет.

Поднимаю на него взгляд и бормочу:

— Прости меня.

Наверняка это мои последние слова. Лицо Джекса вращается, и когда мир начинает меркнуть, в моем мозгу что-то щелкает, словно складывается пазл.