Родителям свое состояние она объяснила усталостью после удачно сданной сессии, и те ей поверили: в зачетке-то одни пятерки. «Дочь одумалась, — решила Антонина Степановна. — Звонков из деканата больше не было, домой явилась в срок — значит, все в порядке». Знала бы она, что усеянная пятерками зачетка никак не отражала истинного положения вещей! Скорее наоборот!

Верная своему обещанию, Тамара в тот же день ответила Алексею и кратко описала свои каникулы. Запечатав конверт, она поставила на обратной его стороне цифру «1» и спрятала в верхний ящик стола. Назавтра пришла новая весточка с обратным адресом, и она опустила в почтовый ящик сразу два письма. И так каждый день. В понедельник она пошла к ящику вместе с Инночкой — та отправляла Алексею письмо от Артема.

В тот же день Тамара обнаружила в своей ячейке очередной конверт. В шутливой манере Леша сетовал на то, что почта работает с «космической скоростью» и что пока он не получил ни единой весточки. Правда, одна как бы случайно проскочившая в тексте фраза Тамару насторожила и озадачила: «Надо раз и навсегда решить одну надоевшую проблему».

«Какую? — нахмурила она лоб. — И как эта надоевшая проблема может быть связана с его жизнью на новом месте?»

«…Слегка приболел, так что отсыпаюсь. Дипломников здесь десять человек, в основном из Москвы. Приходится рано вставать: к восьми утра надо быть на объекте, а туда добираться минут… — дальше строка была вымарана. “Цензура”, — догадалась Тамара. — Так что есть еще одна веская причина тосковать о нашем беззаботном житье-бытье в студенческом общежитии. Там под шумок можно пару проспать, и никто не заметит, а здесь уже не проспишь: крутом — пропускная система, и время отмечают. Одно греет: еще неделя — и минет ровно половина той каторги, которую я имею по собственной глупости. Обнимаю, целую. Спокойной ночи, милая моя. Алексей».

К ночи Тамара выучила письмо наизусть. Повторяя его перед сном по памяти, она вдруг снова зацепилась за непонятную строчку. У кого бы узнать, какую такую проблему он должен решить?

Сделать это было невозможно: Артем после отъезда Радченко в общежитии не появлялся, а спрашивать через Инночку было неудобно. Пашка тоже уехал, а с другими пятикурсниками Тамара не была близко знакома.

Все эти дни она практически никуда не ходила по вечерам: ни в кино, ни на дискотеку, ни на девичник, который устраивали студентки из соседней комнаты. Вместе с Ленкой вовремя ложилась спать, вовремя вставала, не опаздывала и не пропускала ни одной пары, не откладывала в долгий ящик домашние задания, читала книжки и общалась с соседкой.

— Надо кого-то искать, — выдала однажды Ленка, расстилая постель.

— Что ты такое говоришь? — удивилась Тамара. — А как же Паша?

— Паша? А что Паша? Я ему — не жена, не невеста. Через полгода уедет, потом женится и вовсе меня забудет. Дня не проходит, чтобы кто-то не попытался познакомиться: в кино приглашают, в ресторан, а я шагу никуда не могу ступить! Я что, должна здесь совсем зачахнуть, дожидаясь его предложения? И чего я к нему прилипла? Далеко не красавец… И вообще скучно, — вздохнула соседка. — Надо кого-то искать.

Тамара задумалась: то, из-за чего переживала Лена, волновало и ее, вот только мыслей, что надо кого-то искать, у нее не возникало.

— Думаешь, ему легко? — попыталась она образумить соседку. — Он ведь, как и Лешка, один на практику поехал! Вдруг истоскуется и надумает жениться?

— Как же! Жди! Да и ты особо не надейся: Леша с Пашкой если и женятся, то очень не скоро. Думаешь, я не знаю, чем они там первым делом занялись? Руки развязаны, никто никому не доложит… И потом, кто тебе сказал, что Лешка один поехал? С ним Лидка-ректорша отправилась.

— Как — Лидка? — замерла Тамара.

— А ты не знала?

Сраженная новостью Тамара молча выключила бра и, впервые не пожелав соседке спокойной ночи, отвернулась к стенке. Сказать, что ее расстроило это известие, — значит не сказать ничего. Почему он утаил это от нее? Ведь договорились ничего не скрывать друг от друга! Вспомнив то презрение, почти ненависть, что звучали в словах Тишковской на концерте, Тамара крепко зажмурила глаза и буквально содрогнулась под одеялом.

«Эта пойдет на все ради своей цели, — вдруг осознала она. — Так вот что кроется за словами “надоевшая проблема”!»

Всю ночь она почти не спала, а назавтра в перерыве между лекциями задала Инночке прямой вопрос:

— Ты знаешь, с кем Леша поехал на практику?

Та удивленно посмотрела на подругу, затем виновато опустила ресницы.

— Знаю… С Лидой Тишковской.

— А почему я этого не знаю? — беспристрастно продолжила Тамара.

— Прости, пожалуйста… Леша сам узнал об этом накануне отъезда. Приехал расстроенный, переживал, не знал, как ты к этому отнесешься… Вот Артем и посоветовал ничего тебе не говорить. А ты как узнала?

— Не важно… Хочешь знать, кто больше всех удивил меня в этой истории? Ты! Ведь мы с тобой не раз и не два обсуждали, что лучше: сразу узнать правду или не знать о ней вовсе? Зачем вы попытались скрыть? Я могла поинтересоваться у Вероники или прочитать списки на доске объявлений в деканате!

— И ничего бы не узнала, — уж совсем опечалилась Инночка. — На следующий день Артем попросил Веронику ничего тебе не рассказывать и тайком снял лист приказа, где были фамилии Лешки и Лиды.

— Ради чего?! — недоуменно воскликнула она. — Ради чего рисковать и снимать лист, который ничего, по сути, не меняет? Или, — задумалась она, — или есть что-то еще, что вы от меня скрываете?

— Больше ничего! — замотала головой Инночка. — Честное слово! Я сама так плохо спала все эти дни, переживала, зачем мы все это затеяли… Прости меня, пожалуйста.

Заметив вошедшего в аудиторию преподавателя, Тамара молча поменяла конспект, взяла ручку и сделала вид, что внимательно слушает лекцию. На самом деле она не слышала ни единого слова: обида на подругу, на Алексея с Артемом захлестывала душу. Во время пятиминутного перерыва она подперла голову левой рукой и, словно отгородившись ею от Инночки, принялась что-то чертить в конце конспекта, но едва лекция продолжилась, уловила слева от себя непонятные звуки. Украдкой взглянув на подругу, она заметила бегущую по ее щеке слезу. Неожиданно взгляд задержался на платье в клеточку, под которым, в такт всхлипываниям, вздрагивал округлый животик.

— Ты чего? — испугалась она. — Не плачь, слышишь! Тебе нельзя расстраиваться, забыла, что ли?

Инночка ничего не ответила. Беспомощно взглянув на Тамару, она уткнулась головой ей в плечо и разрыдалась. Забыв о лекции, та обняла ее за плечи и стала успокаивать. Через пару минут на них стали обращать внимание сидящие рядом студенты. То, что в аудитории творится что-то неладное, заметил и лектор.

— Если у кого-то возникли проблемы и он не может дождаться перерыва, покиньте аудиторию, — строго произнес он.

Сидевший в первом ряду староста потока привстал и, разглядев, кто является нарушителем спокойствия, тут же подбежал к кафедре и принялся что-то объяснять на ухо преподавателю. В нарастающем гуле голосов лектор кивнул ему и постучал по столу указкой:

— Продолжаем!

Перепрыгивая через ступеньку, староста быстро поднялся наверх, перехватил из рук Тамары в спешке собранные вещи, свел Инночку вниз по ступенькам и закрыл за ними дверь. Кушнерова смогла успокоиться лишь к началу большого перерыва. В туалете, куда они спрятались от чужих глаз, она умыла лицо, взглянула в зеркало на наблюдавшую за ней подругу, развернулась и тут же ее обняла.

— Обещай мне, — прошептала ей на ухо Тамара, — обещай, что больше не будешь плакать. Хотя бы пока не родишь.

— А ты не будешь на меня обижаться?

— До родов обещаю не обижаться. Даже если ты мне соврешь с три короба, забудешь о моем дне рождения, станешь выгораживать Лешку с Артемом и… поклянешься в платонической любви к декану.

— А декан здесь при чем?

— А он всегда при чем, — загадочно ответила Тамара и предложила: — Пошли в столовую?