— Ну, чего хотел? — высунул Филя взлохмаченную голову из-за двери, где обитала самая большая барышня общежития, и близоруко прищурился. — Чего надо?
— Ничего… Извини, ошибся, — пробормотал Алексей и вышел в коридор.
«Вернуться к Тамаре? — спускаясь по лестнице, мучился он угрызениями совести. — Уважая ее принципы, раз уж так все вышло, предложить выйти замуж? — машинально подумал он. — Так ведь в силу все тех же принципов не согласится».
На уровне шестого этажа его чуть не сбила с ног бежавшая снизу вверх Лялька Фунтик.
— Сволочи вы все, мужики! — в сердцах бросила она ему и замахнулась зажатым в руке пузырьком. — Если бы знала, кто посмел, убила бы на месте! — И, ничего не объясняя, побежала дальше.
Куда и к кому, Леша догадался сразу: ничего не оставалось, как возвращаться к себе в комнату.
«А ведь точно могла убить, — горько усмехнулся он. — Как ни крути, а Лялька права: получается, я — сволочь… Встретил ту, которую столько искал, и в результате… Голова пухнет… Надо идти, иначе совесть совсем загрызет», — заставил он себя встать с кровати.
Честно говоря, ему не давал покоя еще один немаловажный вопрос: был ли вчерашний день опасным для открытого секса? У Тамары, как он теперь знал, опыта в подобных делах не было, так что выходило — его очередная ошибка. Не много ли получается? А ведь как гордился своей осторожностью в таких делах!
Услышав негромкий стук, Тамара оторвала взгляд от окна.
— Входите, — негромко произнесла она.
Завидев в дверях Алексея, она непроизвольно сжалась, подтянув под себя ноги, переместилась ближе к спинке кровати и, почувствовав, что краснеет, тут же уставилась в конспект.
Леша молча постоял рядом, затем осторожно присел на край кровати. Тамара едва заметно вздрогнула и плотнее стянула на плечах плед. От вчерашней раскрепощенной роковой красавицы ничего не осталось: без макияжа, с гладко зачесанными, заплетенными в косу волосами, укутанная в плед, она казалась такой маленькой и хрупкой, что Алексею захотелось схватить ее в охапку и крепко прижать к себе.
— Если ты пришел меня пожалеть — не надо. Все в порядке, — не отрывая глаз от конспекта, опередила она его на долю секунды.
— Я тебе не верю… Я знаю, что тебе плохо.
— Почему ты так решил?
— Потому что… Потому что мне плохо.
— Извини, но я не отпускаю грехи, — быстро ответила Тамара. — Более того, я тебя ни в чем не виню.
— Давай попробуем поговорить спокойно… Совсем недавно это у нас неплохо получалось.
— Кое-что изменилось, — опустив конспект на колени, устало ответила она и решилась наконец взглянуть на Алексея. — Да и о чем говорить? Как сказала однажды одна умудренная опытом женщина, случилось то, о чем большинство женщин стараются и не вспоминать до конца своих дней. Так что все нормально. Извини, но мне надо учить. Завтра у меня тема по английскому.
— Я могу зайти позже?
— Не надо, Леша, — как можно более убедительно снова попросила Тамара. — Единственная просьба: давай ничего не говорить Кушнеровым и вести себя при них, будто ничего не случилось. У тебя — один друг, у меня — одна подруга. Не будем же мы их делить?
— Я и не собирался что-то говорить…
— Вот и замечательно… Видишь, без всяких эмоций договорились, и это у нас неплохо получилось, — усмехнулась она. — Извини, но мне действительно надо учить.
Окинув ее задумчивым взглядом, Алексей молча поднялся со скрипнувшей кровати.
— До свидания, — попрощался он и вышел за дверь.
Едва в тамбуре стихли его шаги, Тамара бросила конспект на пол и уткнулась лицом в подушку. Назавтра, впервые за время учебы, зачет автоматом Крапивина не получила, потому что так и не прикоснулась больше к общей тетради на полу…
Прошло еще десять дней. В преддверии зимней сессии все в институте пришло в усиленное броуновское движение: в спешке доделывались курсовые, отрабатывались пропущенные лабораторные, сдавались зачеты. И чем больше становилось заветных росписей в зачетке, тем меньше оставалось дней до Нового года.
Огромное зеркало в вестибюле хладнокровно наблюдало за беспорядочно снующими студентами, напоминавшими в эти дни растревоженных тараканов. Впрочем, присмотревшись к каждому в отдельности, можно было сделать вывод, что конечная цель у всех одна: подтянуть «хвосты» и выйти на финишную прямую — зимнюю сессию.
Тамара без особого напряжения сдала все свои работы, получила большую часть зачетов и, как могла, старалась помочь подруге, две с половиной недели отлежавшей в больнице на сохранении. Самой большой проблемой для нее оставался все тот же сопромат: как выяснилось, из трех расчетно-графических работ Инночка не сделала ни одной… Почти все воскресенье Тамара потратила на то, чтобы объяснить подруге смысл расчетов, но, продолжая мучиться от токсикоза, подруга постоянно отлучалась в санузел и «въезжала» с огромным трудом.
— Вряд ли она защитит, — оставшись наедине с зашедшим за женой Артемом, покачала головой расстроенная Тамара. — К тому же зачет дифференцированный, отметка повлияет на оценку при сдаче экзамена, и в итоге Худяев Инку просто замучает. С его принципиальностью и вредным характером рассчитывать на поблажку не приходится. Боюсь, даже Рождественские не помогут.
— Я сам на втором курсе две недели за ним ходил, пока все сдал и защитил, — вздохнул Артем. — Что ты предлагаешь? — озабоченно спросил он.
— Послезавтра истекает срок, когда зачет можно получить автоматом, без всякой защиты. Просто надо принести все три работы. Пояснительные я ей сама напишу, сегодня же сяду за расчеты, мне все равно делать нечего. Но вот с графической частью помочь не могу. Во-первых, не успею, а во-вторых — графики у меня никакой. Идеальные линии совсем не хотят со мной дружить.
— И как же ты выходишь из положения на нашей-то специальности? — удивился Кушнеров.
— Натуральный обмен, — пожала плечами Тамара. — Делаю для ребят все те же расчеты, даю списать пояснительную, приношу им свои чертежи в тонких линиях, а дальше они мне красоту наводят. Так что будем делать?
— Честно говоря, я почти ничего не помню… Я тогда Лехиными расчетками, как болванками, пользовался, сдирал не вникая, оттого и защищал долго. Но Леха должен помнить — сам делал. К тому же он сегодня свои конструкции защитил, а у меня защита только послезавтра.
— Ты или кто другой будет чертить, не важно, — вздохнула Тамара. — Но иного выхода нет. Если успею, набросаю эпюры в тонких линиях. Общими усилиями пробьемся! — обнадеживающе улыбнулась она. — Ты Инку успокой, в ее положении не стоит лишний раз расстраиваться. Зачеты сдаст и забудет, а ребенок — навсегда, — с нежностью произнесла она.
— Спасибо, — поблагодарил Артем и посмотрел так, словно впервые ее увидел. — В таком случае придется нам завтра ночевать в общежитии.
— Не будешь возражать, если Инночка останется у меня?
— А у кого же еще? — улыбнулся он и, расслышав звук скрипнувшей двери, поторопил жену. — Пошли быстрее, копушка.
На следующий день ближе к вечеру Тамара выдала Артему все необходимые данные и листы с набросками, усадила Инночку за Ленкин письменный стол изучать методичку, а сама взялась за пояснительные — требовалось переписать все начисто. Выводя окончательные цифры в третьей, самой объемной и сложной из работ, она вдруг почувствовала странное беспокойство. Что-то не соответствовало связи между начальными и конечными результатами, которую она уловила, доделывая свою расчетку.
Быстро перелистав практически оформленную работу, она сразу наткнулась взглядом на ошибку: то ли неправильно подсчитала на калькуляторе, то ли неверно записала результат, но мелочное на первый взгляд несоответствие в цифрах выливалось в итоге в абсолютную абракадабру! Можно было, конечно, понадеяться, что преподаватель не обнаружит ошибку в расчетах, но на то, что наметанным глазом он не заметит ее в чертеже, рассчитывать не приходилось. «Что же делать?» — похолодело в груди.
Оглянувшись на клевавшую носом Инночку, Тамара схватила листы, которые теперь могли служить разве что черновиками, и понеслась на этаж ниже. Дверь в комнату Алексея была открыта. Сам он сидел на стуле и в свете настольной лампы внимательно рассматривал набросанный в тонких линиях чертеж именно к третьему заданию.
