Хочется пить, и жажда — постоянный и тяжелый спутник, а воды по-прежнему лишь стакан в сутки, и то не всегда. Иногда идет дождь, и мы стараемся, как можем, собрать дождевую воду.
Как-то утром подходим к довольно большому озеру. Радость безмерная. После многих дней безводья — вдруг целое озеро, причем несколько километров в длину и почти километр в ширину. С детской радостью все бросаются к воде, радостно ржут лошади, бегом устремляясь вперед. Падаем на землю, припадая к живительной влаге, многие падают прямо в воду. Но, увы, вода соленая. Правда, не горько-соленая, как раньше, а соленая, хотя лошади пьют.
Не удерживаясь, полощем засохшие глотки, пьем воду, отплевываемся. Мгновенно все, и люди и лошади, которых уже успели распрячь из орудийных упряжек, оказались в воде. Крики радости, фонтаны брызг, шум и гам разносятся по всей пустыне. На озере много диких уток, гусей, еще каких-то водоплавающих птиц, которые с немым удивлением смотрят на невиданное здесь никогда зрелище, с испугом перелетают с места на место подальше от людей. Но людей десятки тысяч — птицы держатся посредине озера.
Вскоре слышатся автоматные, а затем и пулеметные очереди. Солдаты добывают утятину и гусятину на завтрак. Когда купались, то все обратили внимание, что в мутной воде что-то тычется в ноги. Кому-то пришла мысль использовать маскировочную сеть как невод. Первый же заход окончился тем, что едва вытянули его. Вместе с травой достали большое количество рыбы. Радость безмерная, сразу же начали варить в котелках уху. На берегу уже большие кучи рыбы. Отвели душу от порядком надоевшей жирной баранины.
Здесь, в безбрежных просторах пустыни Гоби, паслось много отар японских овец. Пастухов мы не видели ни разу, очевидно, или убежали, или где-то прятались. Овец пасли огромные, свирепого вида собаки. Они никого не подпускали к отаре и не позволяли овцам разбредаться. Но после первых же выстрелов наших солдат они отбегали в сторону. Каждый полк гнал за собой многие тысячи овец, ишаков, верблюдов, быков.
Вдоволь накупавшись, и люди и лошади отдыхали. Прошли дожди, и немного приглушило жару. Но надо продолжать наступление. Впереди уже виден Хинганский хребет. Мрачные горы возвышаются над окружающей местностью почти на два километра. Солнце вновь палит немилосердно. Наша дивизия скорее похожа на войско Чингисхана: каждый батальон двигается на своем виде «транспорта». У одних верблюды запряжены в двухколесные кибитки кочевников, где их взяли — не знаю. Другой батальон на ишаках, третий на быках. Над кибитками натянуты плащ-палатки, и солдаты прячутся в них от изнурительного солнца. В общем, дикое татарское войско. Но главное — решается поставленная задача: мы продолжаем наступление.
В один из дней на пути к Хингану над нашей колонной появился наш связной самолет У-2, «кукурузник», как мы его называли. Увидев генеральские погоны нашего командира дивизии, который ехал верхом на лошади, самолет совершил поблизости посадку, благо местность ровная и никаких проблем с посадкой. Из самолета выпрыгнул генерал-лейтенант Афонин, командир нашего корпуса.
Командир дивизии коротко доложил обстановку и действия дивизии. Я по-прежнему со знаменем дивизии и охраной и поэтому слышу весь разговор двух генералов. Когда Афонин спросил нашего комдива Соболева: «Какие проблемы?», тот сообщил, что в дивизии нет ни хлеба, ни сухарей, солдаты уже несколько дней питаются одним мясом, бараниной. Афонин, мужик грубый, крутой, властный, переспросил: «Так, говоришь, люди голодные?» Соболев подтвердил это. Афонин, подумав немного, говорит: «Ну ничего, если голодные, значит, злей будут», сел в самолет и улетел.
Когда еще шла война с Германией, Афонин участвовал в боях за Будапешт, столицу Венгрии. Там шли очень тяжелые бои, и Афонину осколком отрубило несколько пальцев на руке, а на другой еще раньше не хватало пальцев. Но из боя он выйти отказался и продолжал руководить войсками. Солдаты его уважали. Он был строг, но справедлив.
Вскоре с неба вновь послышался рокот самолета. Тот же У-2, приблизившись к нашей колонне, снизился метров до десяти, сбросил вымпел, а затем два мешка сухарей. В записке рукой Афонина было написано: «Посылаю сухари, и не говори, что дивизия голодная». Мы посмеялись — на 10 тысяч человек два мешка сухарей, которые к тому же при падении превратились в крошки, и по горсточке на каждого не хватит. Но все же забота.
По вечерам, когда наше «войско Чингисхана» останавливалось на отдых, пустыня вокруг на многие километры наполнялась ревом верблюдов, криком ишаков, мычанием быков, ржанием лошадей, блеянием овец — настоящий концерт. Скотина хочет пить и есть, но воды нет, а еда — одни пустынные колючки.
Здесь, в предгорьях Хингана, иногда попадались и табуны диких лошадей небольшого роста, с лохматыми гривами и хвостами, во главе со свирепым вожаком, который возглавлял табун и не подпускал никого даже на близкое расстояние. Наши солдаты не раз пытались поймать хотя бы несколько диких лошадей, чтобы приручить их и запрячь в упряжку — свои лошади уже выбились из сил. Из повозок устраивалось большое каре, наподобие буквы «П», и в него пытались загнать дикий табун. Иногда это получалось. Резервными повозками закрывался выход из каре, и верховые солдаты пытались накинуть аркан на шею дикой лошади. Изредка в петлю попадалась, как правило, молодая лошадь. Остальной табун дико отбивался и копытами и зубами и вслед за вожаком, совершая неимоверные прыжки через повозки, снова уходил в пустыню. Так повторялось много раз. Пойманные лошади бились всем, чем можно было, не даваясь в руки. Но в конце концов все же удавалось хоть как-то усмирить их, и тогда солдаты пытались приручить их к упряжке.
Даже в таких суровых и тяжелых условиях солдаты не теряли находчивости и чувства юмора. Едут два солдата на ишаках, связали им морды и хвосты веревкой. На спины их положили плащ-палатки, а на них кусок доски. Сидят на ней, как на скамейке, болтают ногами, о чем-то оживленно разговаривают и смеются от души, не обращая внимания на то, что мы тоже смеемся над их «сообразительностью». Ночью прошел довольно сильный дождь, русло какой-то речки, в которой еще вчера не было признаков воды, превратилось в довольно бурный поток. Солдаты переходят речку вброд, а нашим «героям» на ишаках раздеваться не хочется, и они как сидели верхом, так и поехали. В воде бурным потоком ишаков разнесло в стороны, и солдаты попали в воду, рассмешив всех, кто наблюдал эту картину.
Приближаемся к Большому Хингану. Горы внушительные, некоторые вершины до двух километров высотой. Полевая дорога, по которой мы движемся, проходит между двух высот, образующих как бы ворота в горы. Рядом с дорогой стоит огромный фанерный щит, метров двадцать в длину и метров десять в высоту. На щите масляной краской нарисована огромная зеленая змея с тремя головами, на которых нарисованы наши каски со звездой. Рядом стоит японец и одним взмахом сабли отрубает все три головы. Смысл этого «шедевра» понятен: это наш фронт, наступающий тремя армиями в первом эшелоне. Вскоре щит, подожженный солдатами, запылал ярким огнем.
Свои «знаменные» полномочия я сдал и теперь занимаюсь своим делом. Со взводом разведки на лошадях мы идем впереди километрах в двух-трех. Пока все обходится спокойно. Внимательно осматриваем все подозрительные места.
В нашем полку девять батарей, из них шесть батарей на мехтяге, то есть на американских машинах «Студебекер». Им здесь не пройти, поэтому часть полка под командованием заместителя командира полка майора Гордийчука вместе с другим автотранспортом дивизии пошли другой дорогой. Ну а мы идем напрямую в заданной полосе наступления — на Хинган. Дороги практически нет, иногда попадаются тропы, по которым, очевидно, ходит скот. Горы вокруг угрюмые, голые, без деревьев. Нигде не видно ни одного населенного пункта. Кажется, что они безжизненны, может быть, так оно и есть.
Горы все круче, наши лошади с трудом тащат орудия. Хорошо еще, что здесь не так жарко, как в пустыне, но все же пота приходится проливать немало, карабкаясь по скалам. Местами попадаются песчаные участки, но песок не такой, как в пустыне, где он спрессован, а сыпучий, и орудийным упряжкам очень тяжело. Солдаты расчетов наваливаются на колеса, чтобы помочь лошадям. Иногда за сутки удается пройти не более 10–12 километров.
