Поздно вечером 21 июня 1941 года я получил документы на краткосрочный отпуск домой на пятнадцать дней, после чего надо было вернуться в летние лагеря училища недалеко от железнодорожной станции Юрга-II. Это примерно посредине между Новосибирском и Томском. Ночью, ближе к утру, я сел в поезд и поехал домой до станции Шипуново, а затем 25 километров надо было добираться на попутном транспорте.

Днем в вагоне проснулся от многоголосого шума вблизи от нашего поезда, который стоял на станции Новосибирск. Взглянув в окно, я увидел большую толпу людей возле вагонов. На крыше одного из них находились два или три человека и что-то возбужденно кричали толпе, которая оживленно воспринимала то, что говорилось.

Я решил узнать, в чем дело. Думал, что поймали вора. Когда приблизился, то услышал слова, которые воспринимались с трудом, как будто во сне. Оказалось, что Германия напала на СССР и идет война. К несчастью, это был не сон. Вскоре зазвучал гудок паровоза нашего поезда, я вскочил в вагон и поехал дальше.

В вагоне возбужденно обсуждали эту ошеломляющую новость. Здесь было много курсантов, ехавших, как и я, в отпуск. Раздавались слова о том, что, пока будем учиться, война окончится и мы не успеем принять в ней участие. Действительность оказалась значительно суровее, чем мы могли предполагать. Нам с лихвой хватило той войны!!! По официальной статистике, из числа моих сверстников из каждых 100 человек 97 погибли на фронтах и только трое уцелели. Печальная статистика, но это было все еще впереди.

В тот же день я добрался домой в село Белоглазово. На следующий день здесь началась мобилизация.

Две недели промелькнули быстро. В памяти остался только прощальный вечер дома. Пришли ближайшие друзья и знакомые девчата. Мы еще не понимали всей сложности грозной обстановки. Молодость брала свое: пели, танцевали, а потом гуляли на берегу Чарыша.

Утром я уехал в училище. Добрался без происшествий до станции Юрга-II, уточнил, где находится полигон — летние лагеря училища, — и пешком километра три добирался до места. Разместились в лагерных палатках, по 10 человек в каждой. Нас помыли в бане, одели в курсантскую форму (ее образец можно увидеть на моей фотографии в бытность курсантом). Этот снимок сделан в день моего восемнадцатилетия.

Потекли лагерные будни. Занятия по уставам, строевой, огневой подготовке, несение наряда (в основном по кухне и на лагерной линейке). В эти дни проходил очередной выпуск курсантов, окончивших училище. Мы завидовали красивой командирской форме, скрипучим ремням, хромовым сапогам, красным кубикам («кубарям») в петлицах. В то время погон не было. В сознании молодежи, да и взрослых погоны ассоциировались с белогвардейским войском и считались вражеским атрибутом. Воинское звание лейтенант — 2 «кубаря» в петлицах, старший лейтенант — 3, капитан — одна «шпала» (красный прямоугольник удлиненной формы), майор — 2 «шпалы» и т. д. Начальник училища носил в петлицах по 4 «шпалы» — полковник.

Пребывание в лагерях в связи с войной затянулось до октября месяца, и в палатках было уже холодно, особенно по ночам. Занятия шли полным ходом. Хотя мы только успели пройти курс молодого бойца (в то время слово «солдат» в лексиконе Красной армии не употреблялось), нас уже привлекали на боевые стрельбы в качестве орудийных номеров. Стреляющими были выпускники, для них это был экзамен.

Помнятся форсированные марши в пешем строю, частые тревоги по ночам. Нередко училище выстраивали ночью на большой лесной поляне, и начальник училища зачитывал очередной приказ Верховного главнокомандующего об измене Родине или пленении высших командиров, в основном в генеральском звании. Приказ обычно заканчивался тем, что виновные приговаривались к расстрелу.

В октябре 1941 года мы, наконец, приехали в Томск, порядком померзнув в лагерях, и были рады, что теперь будем в тепле. Город уже имел не тот вид, что в июне месяце 1941 года. Это город молодежный, там есть университет, много институтов, училища. В октябре он уже выглядел сурово. В общежитии мединститута в окна выглядывали не девичьи личики, а головы раненых. Здесь разместился госпиталь.

В одном из зданий училища расположилось Днепропетровское артучилище, которое участвовало в тяжелых боях на Украине. Сюда приехало то, что от него осталось. Мы с интересом рассматривали несколько орудий, уцелевших в боях.

Занятия в училище шли полным ходом по девять-двенадцать часов в сутки. Часто выходили в поле. Форсированные марши, в том числе в противогазах, были обычным явлением при выходе на занятия за город и при возвращении. По утрам, как правило, физзарядка без гимнастерок и нательных рубах. Обычно это был бег вокруг училища, по периметру которого было не менее трех километров. Зима уже давала о себе знать, и в такой форме одежды было не сладко. Не менее двух-трех раз в неделю умывание проводилось на улице снегом.

Мы продолжали изучать тактику, матчасть артиллерии, связь, топографию, инженерное и автотракторное дело. Иногда устраивались тактические учения, в том числе и ночью. Помню одно ночное учение, где отрабатывали тему «ночной бой в городе». 122-мм гаубицы образца 1910–1930 годов с одной станиной, весом более трех тонн, мы катали на руках, согреваясь в морозную погоду. Мы не спали сами и другим не давали — холостые выстрелы орудий будили население города. Иногда вылетали стекла из окон, и училище потом занималось возмещением убытков.

Особенно мы любили топографию, хождение по азимуту ночью. Обычно маршрут был за городом, где располагались пригородные огородные плантации, и маршрут у нас обязательно проходил по полю, где еще не убрана была капуста (остальные овощи к этому времени были уже собраны). К концу занятий у каждого курсанта в сумке противогаза уже был качан капусты. Его надо было уничтожить до возвращения в училище, иначе наказание было обеспечено. Обычно с этим мы хорошо справлялись.

Довольно часто приходилось стоять в карауле. У нас у каждого была винтовка и шашка. Иногда приходилось бывать в гарнизонном наряде. Комендатура по ночам ловила на квартирах дезертиров, и мы принимали в этом активное участие.

В выходные дни, а иногда и в будни часто работали по выгрузке эшелонов с оборудованием заводов, эвакуированных из западной части страны. Помню, как мы тащили своей силой тяжелые станки Московского ГПЗ (подшипниковый завод). Подкладывая бревна, мы с трудом переправляли их в здание универмага, где разместились цеха. Приходилось работать и на лесоскладе, где мы разгружали платформы с лесом.

В увольнения нас отпускали редко. В одно из увольнений, в ноябре 1941 года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, я сфотографировался и послал фотографию домой.

Учеба продолжалась полным ходом. По плану и программе мы должны были учиться три года. Но уже через два месяца нам объявили, что мы будем учиться лишь два года. Еще через месяц объявили, что время учебы сокращается до полутора лет, а потом до одного года. Но в общей сложности мы проучились всего шесть месяцев. Время было тяжелое. Начало войны сложилось неблагоприятно для наших войск, которые под натиском превосходящих сил врага отступали на восток. Потери в войсках были огромные, погибали или попадали в плен дивизиями, армиями, а иногда и фронтами. Фактически кадровая Красная армия погибла в первые месяцы войны. Огромные потери несли и командные кадры. Все это требовало срочного пополнения.

В ходе учебы в училище часть курсантов срочно выпускали, присваивали им звание «лейтенант», и они шли на укомплектование формируемых дивизий. Это были в основном курсанты, которые пришли в училище из частей, где они раньше находились на должностях сержантов.

Командиром нашего взвода был лейтенант Кияшко, впоследствии он вместе с нашим выпуском уехал на фронт. Командиром батареи был старший лейтенант Зинченко. После войны он прибыл в артполк нашей дивизии в должности заместителя начальника штаба полка в звании майора. Я в то время исполнял обязанности начальника штаба артиллерии дивизии. Мы с ним беседовали об училище. Меня он, конечно, не помнил. Он мне рассказал о взрыве в училище.