Окраина села. Дальше метров двести тянется открытое поле, за которым начинается овраг. Надел как следует ботинки и обмотки. Осмотрелся: не видно ни своих, ни немцев. Где-то в селе гудят танковые двигатели, иногда слышны выстрелы из автоматов и винтовок, довольно густая дымка скрывает село. Вечереет. Судя по времени, я проспал на печке часа четыре. Первый раз за два года войны спал на теплой печке.
Спускаюсь в овраг, там ни души. В чем дело и где наши? Иду дальше, вскоре овраг делает крутой изгиб. Только повернул, как внезапно увидел множество наших солдат и офицеров. Здесь собралось человек триста из разных частей. В середине виден полковник с маузером в руке. Все остальные лежат цепью, вдоль краев оврага, который здесь кончается и переходит в глубокую лощину.
Полковник смотрит на меня и дает знак, чтобы я подошел к нему. Подхожу, он задает вопрос, откуда я иду и какая обстановка в селе. Я доложил ему, что видел и слышал. Он сказал, что мне повезло, — еще часа два назад внезапной атакой село заняли немецкие танки. Спросил, есть ли у меня оружие, я ответил, что мне его не выдавали. Выругавшись, он приказал лечь в общую цепь и постараться добыть оружие. Лежа в цепи, узнаю от соседа, что наверху оврага метрах в двухстах немецкие танки. Очевидно, немцы догадываются, что в овраге есть люди, но пехоты у них нет, и танкисты не рискуют сюда идти.
Вскоре темнеет. Полковник и еще несколько старших офицеров разбивают всех на группы человек по десять, указывают направление на село Писаревка, до которого километра три. Группы поочередно, соблюдая маскировку и осторожность, уходят в сторону села между немецкими танками. Вскоре доходит очередь и до нашей группы. Тихо, пригибаясь к земле, движемся вперед. Справа и слева в густой вечерней дымке видны силуэты немецких танков, до них не более 200 метров.
Наша группа уходит все дальше и дальше. Неожиданно позади вспыхивает осветительная ракета, и раздаются пулеметные очереди из танков. Очевидно, противник заметил какую-то группу. Старший нашей группы подает команду, и мы бежим по вспаханному полю в сторону села. Вскоре показалась его окраина. Здесь уже окопалась наша пехота, где-то должны быть батареи и нашего дивизиона, — с этой окраины мы уходили вперед. Все закончилось благополучно и на этот раз. Вскоре я нашел штаб нашего дивизиона, а затем и свою батарею. Орудий у нас нет, все собрались в двух-трех домах, отдыхают. Коротко изложил комбату свою одиссею и лег отдыхать после такой передряги.
Корсунь-Шевченковское сражение вступило в главную фазу. Группировка войск противника была окружена. Теперь стояла задача разгромить ее, не допустить прорыва немцев из котла. Наша 53-я армия действует на левом фланге этого сражения, образуя внешний фронт и сдерживая противника, рвущегося к окруженным войскам с целью деблокировки их. Враг подтянул к этому участку крупные силы, в том числе три танковые дивизии, насчитывающие в общей сложности более 300 танков, а также несколько пехотных дивизий. 27 января эта группировка начала наступление. Эпизод, о котором я рассказал, и произошел в этот день на острие неприятельской атаки. Тем временем наш 4-й гвардейский воздушно-десантный артиллерийский полк пятью пушками (76-мм) и четырьмя гаубицами (122-мм) оборонял противотанковый район юго-западнее села Писаревка. За день полк отбил две танковые атаки противника, подбил два «тигра», два средних танка и два бронетранспортера. В этом бою пал смертью храбрых командир дивизиона гвардии майор Долгов.
Весь следующий день в районе села Писаревка шел ожесточенный бой с вражескими танками, которые вплотную подошли к селу, но прорвать нашу оборону не смогли. Ночью танки, уцелевшие в этом бою, отошли назад и, видимо, были переброшены на другое направление в надежде там прорвать нашу оборону.
28 января вокруг группировки противника замкнулось кольцо окружения. В районе города Звенигородка встретились танкисты 20-го танкового корпуса 5-й танковой армии 2-го Украинского фронта и танкисты танковой бригады 1-го Украинского фронта.
После войны мне довелось восемь лет служить в 20-й танковой дивизии, бывшем 20-м танковом корпусе, которая в тот период дислоцировалась в Польше. Эта дивизия, как наследница боевой славы 20-го танкового корпуса, носила наименование «Звенигородская», как и наша 1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия.
Идут ожесточенные бои по всему фронту. Наша 53-я армия ведет наступление, стараясь отодвинуть внешний фронт от окруженных вражеских войск. Противник упорно сопротивляется, часто переходит в яростные танковые контратаки, стремясь во что бы то ни стало прорваться к окруженным войскам и разомкнуть кольцо окружения.
В целом за период с 23 января по 3 февраля 1944 года нашей дивизией противнику нанесены следующие потери: убито и ранено более 1000 гитлеровцев, подбито и сожжено 22 танка, из них 12 «тигров». Наши потери: убито и ранено 1100 десантников, выведена из строя большая часть пушечной артиллерии дивизии и полков.
Отразив яростные танковые удары неприятеля, наша дивизия совместно с другими соединениями армии продолжает наступление в направлении города Шпола с задачей как можно дальше отодвинуть линию фронта от окруженной в районе города Корсунь-Шевченковский вражеской группировки войск.
Наша батарея получила две 76-мм пушки ЗИС-3, такие же, как и раньше, заняла огневую позицию вблизи нашего переднего края и приготовилась к отражению танковых атак противника. Пехоты было мало, жиденькая цепь ее располагалась недалеко от нашей позиции.
Погода стояла скверная: сильный холодный ветер, мокрый снег с дождем, грязь, перемешанная со снегом, пудовыми гирями налипала на ноги. Согреться негде, кругом голая степь. До ближайшего села не менее трех километров. В окопах холодно, грязно, сыро, их постоянно заносит снегом.
Мои разведчики и связисты вырыли небольшой блиндажик, но перекрыть его нечем, до ближайшего леса не менее полутора километров. Пройти даже 100 метров стоит большого труда из-за грязи. Перекрыли чем придется: несколько веток, стебли кукурузы, солома. Печки нет, в боковой стенке вырыли нишу и дымоход, жжем солому и кукурузные стебли. Дыму полный блиндаж, а тепла, к сожалению, мало. Приходится терпеть, лучшего нет. Ночью спим вповалку, тесно прижавшись друг к другу.
В один из дней к нам на позицию пришел начальник финчасти полка, он выдавал зарплату и одновременно собирал членские партвзносы. Я подал свой партбилет начфину, чтобы он сделал запись об уплате взноса. В этот момент снаружи закричали: «Танки!» Я в тот момент исполнял обязанности командира огневого взвода, подаю команду: «Батарея к бою!» Расчеты бросились к орудиям. Очередная танковая атака противника. На этот раз они атаковали соседний полк, и от нашей позиции было далеко. Но командир дивизиона по телефону приказал нашей батарее открыть по ним огонь.
До танков километра три, и движутся они так, что к нам повернуты правым бортом, но расстояние большое, и стрелять бронебойными снарядами бесполезно. Даю команду на стрельбу осколочно-фугасной гранатой с установкой взрывателя на фугасное действие. Нам разрешили расходовать десять снарядов.
Открываем огонь, снаряды рвутся между танками, прямое попадание в танк на таком расстоянии — дело случайное. Танки замедлили движение. Вскоре немцы обнаружили нашу позицию. Несколько снарядов падает в районе нашей позиции, один из них попал в наш блиндаж, где до этого сидел начфин. Когда началась стрельба, он быстро убежал назад, откуда явился. Я забыл, что партбилет остался у него, когда я платил взнос. Утром я вспомнил про партбилет, нашел начфина в тылах полка, но он демонстративно заявил, что у него моего партбилета нет и он не знает, где он.
Я пришел на позицию, с помощью солдат разрыл заваленный снегом и грязью блиндаж, но партбилета не нашел, а вскоре последовала команда, и мы сменили позицию. По тем временам случай был неприятный, хотя я до сих пор уверен, что партбилет остался у начфина. В те времена таких «сверхбдительных» было немало. Сидя в тылу, надо как-то «отличиться». Во всяком случае, партбилет пропал, о чем я сообщил замполиту дивизиона.
