Но однажды перед самым занятием Арсения спешно вызвали на одну фабрику — там назревало горячее дело. Арсений решил идти на фабрику, а через полчаса должны собраться ученицы.

— Стрела, тебе сегодня придется провести занятие в кружке, — наказал Арсений.

— Мне?

— Да, тебе.

Стрела всячески отказывался. Но попробуй отвертеться! Арсений сказал — значит, твердо решено и продумано.

— Ты расскажи им просто о том, что узнал из прочитанной брошюры. Страшного ничего нет.

Так и пришлось Стреле идти в кружок.

Почитали. Споры пошли прегорячие. Вопросы посыпались.

— Как будет это при социализме? Как будет то при коммунизме?

— Будут ли свадьбы?

— Как понять равенство мужчины с женщиной?

А ведь Стрела-то при социализме еще не жил. Если бы они спросили, как боевые пикеты на митинге расставлять, засады против астраханцев, тут-то бы он рассказал!

Не забыть Стреле то занятие.

Девушки стали появляться на массовках, летучках. И уж объединилось вокруг Таси больше трех десятков работниц. Тася в строгой тайне от родителей посещала кружок и массовки. Может быть, сама того не замечая, она все увереннее и тверже становилась в ряды революционных рабочих.

И вот настал день, когда Арсений дал новое поручение Тасе:

— Сегодня на вашей фабрике летучка. Перед концом смены оповести своих ткачих.

Тася с подругами незаметно обошли в тот день почти всю фабрику. Кончилась смена. Арсений и другие подпольщики были неподалеку от фабричных ворот. Они слышали голос Таси, обращенный к выходящим из ворот ткачихам:

— Не расходитесь, товарищи!..

На шум прилетели трое городовых. Они разгоняют, ревут, но бессильны рассеять рабочих.

— Разойдись! Не грудься!

— По домам!

Арсений уже у ворот. Плечи Стрелы и плечи другого товарища — вместо подмостков. Вот уже взметнулась над толпой смелая рука молодого Арсения, твердый голос разносится по всей улице. Останавливаются прохожие; некоторые, недоверчиво, опасливо озираясь, подходят ближе к воротам, сливаются с рабочими, другие слушают в отдалении. Мчатся со всех сторон загорелые, чумазые ребятишки. Полицейские беснуются. Один метнулся в управу.

Вскоре из-за угла с гиком и свистом вылетел отряд конной полиции.

Но у ворот фабрики стоят, почесываясь, сторож и двое городовых. Рабочие уже разошлись, и вместе с рабочими, незамеченные, исчезли Арсений, Стрела, Тася и другие подпольщики.

Какой же радостью сияла Тася, когда на другой день Арсений от души поблагодарил ее:

— Спасибо тебе, Тася! Славный наш товарищ!

В те годы массовки, летучки были одной из форм революционной борьбы и агитации в рабочих массах. Через массовку и летучку лежала дорога к всеобщей политической стачке, к которой настойчиво готовила рабочих городская партийная организация.

На массовку в лес за Мельничново Тася повела всю рабочую молодежь со своей фабрики. Боевики-дружинники на своих местах. Тася с сияющими глазами рядом с Арсением. Вот он поднялся на высокий пень. С виду обычный молодой рабочий, в сапогах, в синей рубашке, опоясанной ремешком. Едва он начал говорить, вдруг народ смятенно заволновался. По рядам прокатилась тревога, кто-то крикнул:

— Казаки, спасайтесь!

И уже было испуганные люди качнулись и бросились в разные стороны, ясно не представляя себе, откуда грозит опасность. Но твердый голос Арсения остановил их:

— Товарищи, ни с места!

— Ни с места, товарищи! — раздался звонкий оклик Таси.

Люди остановились и, смущенно переглядываясь, вновь сомкнулись вокруг Арсения.

— Если мы разбежимся, нас переловят поодиночке. Но если мы все вместе, нас никто не решится тронуть. Казаки боятся боевой дружины.

Арсений был прав. Казаки постояли на опушке леса, но не рискнули забиваться в чащу. Поехали назад. Массовка шла своим чередом. Боевые патрули зорко несли свою вахту.

— Опасность миновала, — доложил Стрела Арсению.

Рабочие спокойно разошлись из лесу.

Сколько этих массовок собиралось в те годы на лугах, в лесах, в поймищах, урочищах, на берегах речек, вокруг Иванова, Шуи, Вичуги, Кохмы, Лежнева! И все они были организованы усилиями Арсения и других большевиков-подпольщиков.

Но вскоре Стрела был очень удивлен неожиданным событием. Самая дисциплинированная девушка не пришла на собрание, потом на другое. Перестала бывать у тети Кати.

— Что с Тасей? — не понимал Стрела, не понимал и Арсений.

Однажды Стрела с Арсением встретили Тасю в воскресный день за городом. Она шла в лес с матерью.

— Тася, ты почему забыла нас?

— Вы моего отца плохо знаете. Я тайно от него ходила в кружок и на массовки. Когда я привела молодежь с фабрики, в конторе узнали об этом. Мастер сказал отцу: «Больно умна у тебя дочь, Митрич, выросла. Поглядим-поглядим, да придется, видно, отправить ее за решетку». Отец дома избил мать и меня.

Тася говорила истинную правду. Мать начала умолять Стрелу и Арсения, чтобы они оставили ее дочь в покое. Тася с матерью ушли.

Арсений и Стрела лежали в густой, высокой траве над речкой. Арсений рассказывал Стреле о политической экономии, учил его и сам в то же время готовился к экзамену, который предстояло сдавать экстерном.

Небо было голубое. Щебетали, звенели в кустах пташки. От цветов пахло медом. Жужжали над головой неустанные пчелы.

Вечерело. Арсений и Стрела возвращались в Шую.

— Все же я схожу к отцу Таси, — твердо заявил Арсений.

И действительно, вскоре Арсений пошел в гости к Тасе, вернее — к ее отцу. Возвратился он в тот вечер поздно и невесел. Потом пошел во второй раз.

После третьего посещения с облегчением заявил:

— Тасин отец — человек как человек, ничего в нем нет страшного. От того, что никто с ним всю жизнь по-человечески ни разу не поговорил, он и очерствел.

Стрела и Арсений улеглись в сенцах. Не сразу они заснули. Луна заглядывала в оконце. Тетя Катя работала в ночную смену.

Вдруг послышался стук в крыльцо. Арсений и Стрела проснулись вместе. Стрела сунул руку под подушку. Арсений сел, прислушиваясь. Стук повторился настойчиво.

— Наверно, полиция, — шепнул Стрела.

— Иди открой, — тихо сказал Арсентий.

Стрела подошел к двери:

— Кто тут?

— Это я, Тася. Мне товарища Арсения… — Голос Таси прерывался: или она плакала, или чем-то была смертельно напугана.

Арсений встал и тоже подошел к двери. «Наверное, отец избил», — с этой невеселой думой Стрела открыл дверь.

Лунный свет упал в сенцы и осветил лицо Арсения.

Перед ним на пороге стояла Тася, повязанная шалью, в черной курточке и сапожках. Она на минуту словно оцепенела, не решалась переступить через порог, как удивленная чем-то необычным, смотрела в блестящие при лунном свете глаза Арсения и плакала.

— Тася, что с тобой? — спросил он.

Тася шагнула и обняла его плечи. Она говорила и плакала от радости:

— Спасибо, спасибо тебе, дорогой товарищ Арсений! Ты открыл глаза отцу… Отец сказал мне: «Отныне я не буду тебе мешать в твоем деле». Дайте, дайте мне теперь большое поручение, я его выполню. Выполню, если бы даже это стоило моей жизни!

— Поручение будет! — Арсений крепко пожал руку Тасе.

Они стояли трое, держась крепко за руки, — Арсений, Стрела и между ними Тася.

Кажется, не гудели, а веселую песню пели фабричные гудки в Иванове, в Шуе, в Костроме, в Кохме, в Кинешме, в Наволоках в то памятное раннее утро семнадцатого года. Катился их могучий гул далеко-далеко — за железный Уральский кряж и до Белого моря ледяного и до Черного.

Так-то весело никогда не пели гудки в нашей исстари промышленной стороне. И потому они так громко, гулко раскатывались, что прилетела к нам радостная долгожданная весть из Москвы. Телеграф ее принес: отныне и навсегда в России установлена Советская власть!

Вот об этом-то и возвещали гулкие фабричные гудки, чтобы во всех краях земли нашей люди трудовые ее услышали, чтобы скорее пробуждались, собирались с силами, становились в один могучий ряд.