— Н-но! Волчья сыть, карусель мохноногая! — понукает Щипок.

Въехал в Симу, едет мимо трактира базаром.

— Но! Розвальня! — сам кнутом лошадь.

Кнут — хлоп! А черенище свое: тпру, стоп! Кобыла и не поймет: или ей вскачь бежать, или на месте стоять. Щипок лютует. Встал на мешки с товаром. Кнут — хлоп, а кнутовище свое: тпру, стоп!

Бранится Щипок: когда, мол, я на такой ленивой колоде доберусь до Юрьева? Скинул он тулуп, спрыгнул с саней, бежит стороной дороги и рубцует лошадь. Кнут — хлоп. А черенище: тпру, стоп!

Услышал Щипок, что будто черенище останавливает лошадь, бросил кнут под лыковый кошель с сеном:

— Ах ты, деревяшка! Вот домой приеду, я тебя в печке сожгу!

Кое-как доехали до старинного городка Юрьева-Польского. Солнце уже на полдни поднялось. Щипок воткнул кнутовище за санную скобу, сам — в контору к приемщику, мешки с товаром начал таскать. Охлопочек-Отонышек вылез — может, из черенища, а может, из сена, — сел на облучке и ножки свесил.

В окно ему все видно, что делается в конторе, а в открытую дверь все слышно, что там говорят. Браковщик, как ни придира был, но даже и он похвалил щипковских ткачей за мастерство. На этот раз ни гроша штрафного не загнал себе под ноготь.

— Вот этот кусок Мирон ткал, — объясняет Щипок.

— Не тик, а прямо шелк! — любуется браковщик.

— А это вот Васька ткал.

— Не товар, а серебро!

— А это вот работал мой новенький ткачонок.

— Не товар, а золото!

Сдал товар Щипок, полны сани наклал клубьев пряжи. Домой поехал запоздно. А ехал-то он пьяным-пьян — всю дорогу к штофу прикладывался. В поле лунно. Снег блестками мерцает. К волостному селу Симе подъезжает Щипок и вслух подсчитывает, с кого и сколько сдерет он штрафу ни за что ни про что. Не вынес Охлопочек-Отонышек такой несправедливости: как чихнет где-то рядышком — может, в черенище, а может, и в сене, — да и говорит:

— Нечестно живешь ты, Оплюй Оплевыч! Рабочий народ обманываешь.

— А ты мне что за указ? Да я тебя сейчас в канаву брошу! — рассердился скаред Щипок на совестливый кнут.

Не знает спьяну-то, кто там сидит, в черенище. Разозлился Щипок и бросил кнут на снег, вожжами погоняет лошадь и плетушку с сеном уронил с саней… А кнут встал, снег стряхнул с себя и за Щипком вдогонку:

— Посади, все равно расскажу ткачам про твои плутни!

Щипок стоит на санях, что есть силы лошадь вожжами хлещет, через плечо оглядывается… А кнут не отстает. Щипок мимо оврагов в объезд, а кнутовище мальчишкой стало, бежит по насту чистым полем напрямик.

Подъезжает Щипок к своей светелке — а уж кнут на пороге лежит как ни в чем не бывало. Ткачи за станками сидят, сказки сказывают. Охлопочек-Отонышек — румян, как мак — тоже за станком.

— Ах ты негодный кнутишка, ты уж здесь!

Щипок схватил кнут, в печку бросил, а самого из стороны в сторону шатает, перегаром винным несет от него.

— За что такая немилость кнуту? — спрашивает Мирон.

— Не твое дело… Захочу — всю светелку спалю!

— Твоя воля.

Стал Щипок ткачей рассчитывать. А сам злой, так волком и глядит.

— С тебя, Мирон, опять полтинник штрафу… Браковщик, знаешь, как твой товар ругал…

— Говорил: «Не полотно, а прямо шелк», — добавляет Охлопочек-Отонышек.

— Ты, вертушок, молчи!.. С тебя, Васька, тоже штраф! Ты знаешь, браковщик как твой товар хаял… — бормочет Щипок.

— Говорил: «Не товар, а серебро»! — опять кричит Охлопочек-Отонышек. — А про мою ткань сказал: «Не товар, а золото». И никакого штрафу на этот раз браковщик не взял!

— Ах ты смутьян! Кто тебя научил? От кого ты это услышал? Убью! Волосы выщиплю! — схватил было Щипок Охлопочка-Отонышка.

— Так это все слышали… Только сейчас нам твой кнут обо всем рассказывал, — отвечает маленький ткач.

Зло покосился Щипок на печку, а уж от черенища одни угольки остались. Не то что устыдился Щипок, но побоялся — на половину штраф сбавил.

А Мирону и на этот раз все равно ничего не причитается: он еще за потерянные челноки и разбитые стекла в долгу.

— Ладно, дедушка, не тужи, отработаем долг Щипку, — увещевает Охлопочек-Отонышек. — Я поменьше спать буду, побольше работать.

До полуночи ткали. Стали домой собираться.

— Пойдем, малышок, — зовет старик.

— Ты, дед, иди, а я здесь останусь. Немножко посплю да и за работу, — говорит Охлопочек-Отонышек.

— А где тебе поспать-то?

— Да хоть вот в твоем большом челноке — мне места немного надо! — смеется малышка.

Положил он горстку льна в изголовье, свернулся калачиком и заснул. Вторые петухи пропели — встал Охлопочек-Отонышек, выбежал на улицу, снежком умылся — и за стан. За окном большая луна ходит. Светлота, как днем.

Дед утром приплелся, а у мальчугана вдвое больше против вчерашнего соткано.

— Молодец, паренек! И впрямь ты маленький, но с большой смекалинкой. Полегче мне с тобой жить стало.

На вторую и на третью ночь — такой уж слух держался в народе — опять лег Охлопочек-Отонышек отдыхать в дедушкин челнок. А перед этим пряслицу на мизинец надел, в осколочек зеркальца поглядел. Уснул и не услышал, как ночью за чем-то пришел Щипок в ткацкую. Взял он со стана у дедушки большой челнок и в карман убрал. А в этом челноке как раз Охлопочек-Отонышек почивал. Проснулся он в глубоком кармане у Щипка, никак не поймет, куда попал, — как в яме, темно.

Щипок у себя в горнице бросил этот челнок в сундук. А в том сундуке еще два железных челнока лежат. На замок сундук запер и ключ себе на пояс повесил.

Охлопочку-Отонышку в щелку из сундука видно, что в горнице делается. Щипок в Симу собирается, к торговцу Шарину. Сел и уехал. Ходит Охлопочек-Отонышек по сундуку, никак вылезти не может. И инструментов с ним никаких нет. День сидит, второй томится. Щипка нет и нет.

Дед с бабкой горюют: не знают, куда пропал ночью Охлопочек-Отонышек.

Видит Охлопочек-Отонышек — на дне сундука сучок, словно черный коровий глаз, чуть не с чайное блюдце. И непрочно этот сучок сидит в еловой доске. Вот если бы его выковырнуть, то можно бы из этой ловушки уйти. Да, на беду несчастному, с утра и до вечера хозяйская дочь — дура Палашка — сидит на этом сундуке, обняла голову и воет:

— Папаня, скоро ли приедешь? Скоро ли мне каленых орехов привезешь?

— А во мне орехов полно всяких: и грецких, и вологодских, сырых и каленых, — вдруг заговорил сундук.

Так и подпрыгнула Палашка:

— Ну да, сундук, ты врешь?

— Это только купцы да фабриканты врут, а я, простой сундук, живу честно, — отвечает Охлопочек-Отонышек из сундука.

Приподняла Палашка сундук, тряхнула — челноки загремели, а она думает, что это орехи катаются.

— Да, и правда орехи… Сундук, научи, как мне из-под замка орехов достать? — спрашивает она.

— Научу. Ты сильная, сладко пьешь, много ешь, долго спишь. Подыми сундук, пошибче стукни углом — орехи сами и покатятся, — подсказывает сундук.

Палашка подняла сундук, стукнула углом о порог — сучок из дна вылетел.

— А где орехи? — стучит кулаком по сундуку дура.

— Нешто ты слепая? Вон орех покатился, а другой назад воротился; сначала этот разгрызешь, потом и другой возьмешь, — говорит сундук.

Схватила Палашка орешек… А это не орех, а сучок. Обиделась она на сундук:

— Ах ты обманщик! Ты сучками меня угощаешь… Я тебя в сени выброшу, больше не пущу к нам в горницу!

И выбросила сундук в сени. Сама к матери в спальню бежит, плачется, жалуется:

— Мамка-сударка, меня сундук обманул! Обещал орехов, а из дырки посыпались сучки.

— Полно, дурочка, молчи уж лучше, а то соседи услышат, засмеют.

Тем временем Охлопочек-Отонышек уже на фабрике.

Сел за свой станок и ткет вместе с дедушкой как ни в чем не бывало.

— Внучек, где ты пропадал?

— После, дедушка, скажу…

— А у меня и большой-то челнок уволокли. Теперь хозяин нас сживет со свету, — печалится старик.

— Я знаю, дедушка, где твои челноки лежат. Не горюй!..