Однажды, в холодный апрельский день, на рынке появился человек в черном пальто и котелке, неуверенно бродивший по площади. Лилли только что вернулся домой после верховой езды и, продрогнув на сыром и холодном воздухе, старался согреться. Что-то привлекло его внимание в фигуре неизвестного, и он стал наблюдать за ним. Незнакомец шагал по мостовой как будто с опаской и, пробираясь между колесами повозок, ежеминутно спотыкался. Вдруг он упал. Лилли не видел его лежащим на земле, но заметил, как к нему подошло несколько возчиков и как один из них поднял его шляпу. Какое-то тревожное чувство толкнуло его в сердце. «Сойду-ка я вниз», — решил он про себя.

Быстро спустившись по каменным ступеням с четвертого этажа, он выбежал на площадь. Там собралась уже толпа, и толстый полисмен, распихивая зевак, прокладывал себе дорогу к центру происшествия. Верный завсегдатай всех уличных происшествий, Лилли на этот раз почему-то не решился пробраться в самую гущу.

— Что случилось? — спросил он у стоявшего с ним рядом замызганного мальчика-посыльного.

— Пьяный валяется, — ответил посыльный.

Лилли отошел и стал за стеною зевак.

— Встаньте, пожалуйста!.. Куда вы направлялись? — услышал он повелительный голос полисмена.

— Я ничего… ничего… — последовал невразумительный ответ.

— Да, ничего! Как бы не так!.. Вставайте и собирайте ваши манатки.

— Я ничего… ничего…

Что-то в этом голосе заставило Лилли насторожиться. Он продвинулся вперед и увидел сидящего на каменной тумбе, бледного и несколько всклокоченного Аарона Сиссона. Дюжий полисмен держал его за руку повыше локтя.

— Вы, небось, хотели бы, чтобы я подстелил вам здесь простынку, не так ли? И воображали бы, что нежитесь в постельке!.. Вам бы и невдомек, что вы лежите посреди Конвентгарденского рынка, на самом людном и шумном месте!.. Ну-ка, вставайте, приятель, мы о вас позаботимся. — И полисмен потянул сопротивлявшегося Аарона за собой.

Лилли быстро очутился в самом центре происшествия.

— Помогите этому человеку подняться в мою комнату, — сказал он констеблю, — это мой приятель.

Толстый констебль подозрительно взглянул на растрепанного Лилли, стоявшего на улице с непокрытой головой.

— Где ваша комната? — спросил нерешительно полисмен.

Лилли быстрым движением указал ему направление и обратился к Аарону:

— Вы шли ко мне, Сиссон? Вы зайдете, не правда ли?

Аарон кивнул головой с тупым и недовольным видом. Глаза его смотрели сердито. Кто-то криво нахлобучил на него упавшую шляпу, он был похож на сумасшедшего. Лилли снял ее и взял в руки, чтобы она опять не свалилась. Они двинулись, и толпа расступилась. Но, взглянув на Аарона, Лилли понял, что он может двигаться лишь с большим трудом. Он взял его под руку и, вдвоем с полисменом, повел через мостовую на тротуар.

Подошли к лестнице, Аарон споткнулся.

— Ну, теперь потверже! Держитесь крепче на ногах, — добродушно сказал полисмен, поддерживая Аарона под локоть.

Наконец, Лилли открыл свою дверь. В комнате было уютно. Ярко горел камин, пианино стояло открытым, диван был завален подушками, книги и бумаги покрывали большой письменный стол. За перегородкой, образованной книжной полкой и пианино, стояли две кровати и умывальник, помещавшийся у того самого окна, из которого Лилли обычно смотрел на рынок.

Полисмен огляделся с любопытством.

— Да, здесь поуютнее будет, чем в карцере, сэр, — сказал он.

Лилли засмеялся. Он поспешно освободил место на диване.

— Сядьте сюда, Сиссон, — сказал он.

Полисмен помог Аарону опуститься на диван и с удовлетворением произнес:

— Ну, теперь все в порядке.

Лилли пошарил в кармане и дал полисмену полкроны. В то же время он следил за Аароном, который с тупым видом сидел на диване, бледный, почти не сознавая, что делалось кругом.

— Вам нехорошо, Сиссон? — спросил он тревожно.

Аарон взглянул на него из-под отяжелевших век и еле кивнул головой.

— Не лечь ли вам в постель? — предложил Лилли Аарону, заперев за полисменом дверь.

Аарон отрицательно покачал головой.

— Право, я бы лег на вашем месте. Вы можете оставаться здесь, пока не придете в себя. Я совершенно один, так что вы никому не мешаете.

Но Аарон опять впал в полубессознательное состояние. Лилли поставил большой чайник на газовую плиту, а маленький — на угли камина, потом подошел к изголовью Аарона. Он был встревожен. Он опять взял руку Аарона и пощупал пульс.

— Я уверен, что вы больны. Вам необходимо раздеться и лечь.

Он стал на колени и принялся развязывать своему гостю башмаки. В это время чайник закипел: Лилли налил в бутылку горячей воды и положил ее в постель.

— Давайте-ка снимем пальто, — сказал он застывшему в неподвижной безучастности Аарону.

Ценою больших усилий Аарон был, наконец, раздет и уложен в постель. Лилли принес ему чаю. С мрачной покорностью гость взял чашку и стал пить, поглядывая на Лилли тяжелыми, тусклыми глазами.

— Я поддался ей, поддался… Иначе я не был бы в таком виде, — едва внятно пробормотал он.

— О ком вы говорите? — спросил Лилли.

— Я уступил ей, а потом плакал, думая о Лотти и детях. Я чувствовал, что у меня сердце разрывается, понимаете? Вот что довело меня до этого. Ничего бы со мной не случилось, если бы я не поддался ей.

— Кому? — еще раз спросил Лилли.

— Джозефина. Я чувствовал, что в ту минуту, когда полюблю ее, — я конченый человек. Так и случилось! На меня нахлынуло прежнее. Если бы я не поддался ей, все было бы хорошо. Я чувствовал это. Я чувствовал, как что-то перевернулось во мне в ту минуту, как я… Вот это и убило меня.

— Да нет же! Прежде всего успокойтесь.

— Я сам виноват, что уступил ей. Если бы я держался в стороне, желчь не разыгралась бы во мне, и я не заболел бы… И я знал, предчувствовал…

— Ну, довольно об этом. Выпили чай? Ложитесь хорошенько…

Лилли заставил Аарона лечь и укрыл его потеплее. Затем он засунул руки под одеяло и пощупал его ноги, — они все еще были холодными. Лилли поправил бутылку с горячей водой и укрыл больного вторым одеялом.

Аарон тихо лежал с серым осунувшимся лицом. Было что-то зловещее в успокоившихся чертах его лица. Некоторое время Лилли неслышно ходил по комнате, искоса поглядывая на него. Потом сел и стал читать.

Спустя немного времени он услышал стоны, первое дыхание и возню на кровати. Он подошел. Глаза Аарона были открыты и глядели мрачно.

— Хотите теплого молока? — спросил Лилли.

Аарон чуть покачал головой, точно не замечая его.

— Воды?

То же, еле заметное отрицательное движение.

Лилли написал записку доктору, зашел в контору, находившуюся в том же этаже, и попросил служащего, через несколько минут кончавшего работу, занести записку. Когда он вернулся, Аарон все еще не спал.

— Вы здесь один? — спросил больной.

— Да. Моя жена уехала в Норвегию.

— Совсем? Навсегда?

— Нет, — засмеялся Лилли, — на несколько месяцев. Она вернется сюда. А, может быть, мы встретимся в Швейцарии или еще где-нибудь.

Аарон помолчал.

— Вы не поехали с ней? — произнес он, наконец.

— Повидаться с ее родными? Нет, я не думаю, чтобы им так страстно хотелось меня видеть, а мне не слишком хотелось ехать. Зачем собственно? Женатым людям полезно иногда разлучаться.

— Да, — сказал Аарон, глядя на него потемневшими лихорадочными глазами.

— Я терпеть не могу супругов, которые являют собой нечто нераздельное, как два ореха в одной скорлупе.

— Я тоже их презираю, — сказал Аарон.

— Джозефина вас обольстила? — спросил Лилли.

— Вот именно! — мрачно ответил Аарон. — Она не придет сюда, не правда ли?

— Нет, если только я ее не позову.

— Вы ее не позовете, надеюсь, — иначе я…

— Не позову, если вы не хотите.

— Да, я не хочу.

Жар сделал Аарона наивным и общительным, что было совсем не в его характере. Он сознавал, что изменяет себе, знал, что не владеет собой и чувствовал себя от этого несчастным.