– Да. Я в начале мая на койку ложусь. Нужно прокапаться. Нинка съездит к дочке в Киев, и лягу. Она обещала за Стасей присмотреть. – Аравина говорила размеренно и гладко. Поэтому ее слова не вызывали у Стаси никакого опасения. Обычная процедура для гипертоника ее возраста. В том году баба Шура тоже проходила лечение. Правда, амбулаторно. Ездила две недели на капельницы и уколы. В этот раз сказала, что хочет полежать. Никто не возражал. Для Стаси было главным, чтобы баба Шура себя хорошо чувствовала.

– Мне бы хотелось, – продолжила Александра Михайловна, – чтобы ты наведывался к нам домой, пока меня не будет. У Нины возраст, ей помощь может понадобиться.

– А не проще взять какую-то няньку на время?

– Чужих людей в доме не будет! – безапелляционно заявила баба Шура. – Прислуги у нас хватает. – Затем добавила мягче: – Егор, я прошу.

От этой непривычной мягкости ему стало не по себе. Слышалась в ее голосе какая-то непривычная мольба. Неужто все серьёзнее, чем бабушка хочет показать? Неприятно стало на душе. Зябко.

– Хорошо.

За окном второй час лил настойчивый дождь. Капли стремительно и шумно опускались на алюминиевые оконные отливы. С силой били в стекла панорамных окон, как будто стремились прорваться внутрь. Подчас срывался заунывный ветер, добавляя помпезности ненастью за окном.

Аравин неподвижно лежал на широкой кровати, не замечая ничего вокруг. И Рита рядом с ним притихла, довольная, что не прогнал домой. Пускай и думает о своем, совершенно игнорируя девушку. Уперся взглядом в невидимую точку на идеально ровной поверхности глянцевого потолка и молчал.

Девушка тихонько поерзала на постели, устраиваясь удобнее. Старалась долго не сверлить Егора взглядом. Вряд ли бы ему это понравилось.

Красные стринги и обнаженная пышная грудь девушки сейчас не волновали Аравина так сильно, как двадцать минут назад. Но Рита не решалась потянуться за отброшенным в спешке одеялом, словно боялась привлечь к себе его внимание. Егор же успел после душа натянуть спортивные штаны и в теплом укрытии попросту не нуждался.

Потерпев пару минут, Рита все-таки натянула на себя шерстяное покрывало. Мужчина даже глазом не моргнул. Лежал все так же неподвижно.

Вот бы залезть в его голову и узнать, о чем думает. Аравин постоянно о чем-то размышлял. Или делал вид, что размышлял, когда молчал вот так вот, уставившись в одну точку.

Фоном негромко играла музыка. Еще больше оттеняя бушующую непогоду за окном. Ничего романтичного. Извечный любимый Аравиным «Сплин». Большую часть песен Рита знала дословно. Везде была эта музыка – в спальне, на кухне, в машине Аравина. Всей душой ненавидела эти песни. Каждой частичкой своего сердца. Была в них какая-то безнадежность. Сладко приправленная горькая обречённость.

Печальная усмешка скользнула по ее лицу. В тон дождю хотелось плакать. Так же сокрушительно и безвозмездно. Но не могла себе позволить этого. Не здесь. Не при мужчине. Сглотнула застрявший ершистый ком в горле. Перевела дыхание. Плотно сомкнула глаза, полностью отстраняясь от внешнего мира.

Рита хотела полноценных отношений. Легко разговаривать на самые разные темы. Спокойно просыпаться в одной постели. Созваниваться во время долгой разлуки. Ходить с ним в ресторан, встречаться с друзьями и ездить отдыхать на море.

Но слишком хорошо она изучила Аравина за два с половиной года.

Редкие походы в ресторан носили исключительно потребительский характер. Вкусно поели и домой. Никаких тебе задушевных разговоров, милых шуток и теплых слов.

Отдыхали по отдельности. Никогда не совпадал ее отпуск с его графиком. То у него бой, то подготовка к бою. Добровольный пленник постоянного режима. И все же это он не желал идти навстречу. Никогда не подстраивался. Ему просто это не было нужно.

Разговаривать с Аравиным все равно, что решетом воду мерять. Так же бесполезно.

Часто прокручивала в голове момент их знакомства. Был день их рождения – одиннадцатое ноября. Ей двадцать пять. Ему двадцать два. Шумный клуб. Малознакомая компания. Сразу его заметила. Дыхание перехватило, как понравился. Невозможно было устоять. Аравин источал вокруг себя уверенность и силу. Совсем молодой еще, а стальной стержень уже присутствовал. Голову потеряла. Сама пригласила его танцевать. Он отказал. Взамен дерзко предложил перейти сразу к заключительному раунду. Через сорок минут они впервые срывали друг с друга одежду. Вот так вот легкомысленно быстро начались их отношения.

«С тех пор и вьется эта канитель – легко встречаются, без боли расстаются[4]…» – процитировала Рита в уме классика и горько улыбнулась сама себе.

Он всегда был откровенен. Говорил, что думает, не особо стесняясь в выражениях.

В сексуальном плане несдержанный, напористый. Каждый раз сходила с ума от этой грубой безудержной силы. Наверное, его мало заботило сексуальное удовлетворение Риты. Но вопреки этому она ни разу не осталась обиженной. Кайфовала вместе с ним! Прогибалась, подстраивалась, ни в чем не отказывала. В этом плане они идеально подходили друг другу.

Но, к сожалению, Рите этого было мало.

Возможно, было бы лучше, если бы они никогда не встретились. Не было бы этой безысходной зависимости от него. Знала, что безразличен к ней. Никогда он не скрывал этого. Точнее, его поведение красноречиво свидетельствовало.

Пустые фразы, скупые ухмылки, ироничные замечания… Как же она устала от всего этого! Но уже не могла без Аравина.

Любила ли? Скорее да, чем нет. Слишком много между ними было стен и перегородок. Слишком разные. Как ром и молоко. Несовместимы вместе.

Совершенно не понимала его.

Казалось, ему никто не нужен. Иногда даже становилось страшно от такого безразличия. Что им руководит? Чем живет? В конце концов, откуда он черпает силу, с которой идет по жизни? Любому человеку нужны тылы. Люди, которые одним своим присутствием возрождают к жизни после очередного разочарования. Дают желание двигаться дальше. Не было у него никого и ничего. Ничего, кроме бокса.

Страшнее всего – воспоминания, когда умерла его сестра. Надо же, Рита только тогда и узнала, что она вообще была.

Аравин был похож на зомби. Часами пил и молчал. На ее слова не реагировал.

Кричала, молила, плакала. А он смотрел словно сквозь нее. Будто и не было ее. Даже не прогонял, потому что безразлично было: что есть, что нет.

До сих пор мурашки по коже, когда видит его за тем журнальным столиком в гостиной. Глубокие воспоминания – жуткая вещь.

И эта безумная музыка, бесконечно звучавшая в его квартире:

Вот она, гильза от пули навылет, Карта, которую нечем покрыть. Мы остаемся одни в этом мире. Бог устал нас любить, Бог устал нас любить. Бог просто устал нас любить, Бог просто устал[5].

Устала. Ушла. Через время сам позвонил. Сказал приезжать. Не попросил. Потребовал. Едва увидела его, чуть не расплакалась вновь. Сжал крепко. Швырнул на кровать. Долгий выматывающий акт. Ни грамма ласки к ней. И все равно приняла его.

– Рита, ты замуж хочешь? – спросил Аравин, неожиданно врываясь в ее мысли. Он не повернулся к девушке. Смотрел все так же прямо перед собой.

Рита буквально задохнулась, услышав этот вопрос. Улыбка неровно легла на лицо.

– Шутишь? – подскочила она на кровати.

– Нет, серьезно.

– Ты предлагаешь, что ли?

Он повернул голову. Посмотрел внимательно.

– Я – нет, – коротко и ясно. – Может, я тебе жить мешаю? Нашла бы себе кого-нибудь…

Как же, бл*дь! Запереживал! Аравину всегда было безразлично, мешает он кому-то или нет!

С шумным вдохом Рита снова откинулась на подушку. Прикрыла глаза рукой и выдохнула:

– Аравин, ты совсем, что ли? Захочу – найду. С тобой или без тебя, – обиженно соврала она.

– Хорошо, если так. Главное, не ври мне. Не люблю этого. Ты же знаешь, – говорил размеренно, с четкими остановками, и в глазах – бескомпромиссная холодность. Внутри все задрожало от этого сочетания. Машинально кивнула. Впрочем, была уверена, что не солжет ему никогда. Не сможет просто. Аравин душу выест чайной ложкой, когда поймет, что она врет ему. Себе дороже выйдет эта ложь.