Кухня Александры Михайловы имела особый уют. Деревянные панели и паркетный пол гармонично сочетались со светлой дубовой стенкой. Никаких излишеств и наворотов. Из техники только холодильник и микроволновка. В центре круглый стол, застеленный цветастой скатертью, и четыре стула. В дальнем углу небольшой мягкий диванчик и король помещения кресло-качалка.

Готовила в их доме исключительно Александра Михайловна. Что бы там ни было, никто из прислуги к плите не допускался.

Закрыв за собой дверь, Стася обернулась и встретилась с теплым взглядом Аравиной. Высокой пожилой женщины в кримпленовом голубом платье и опрятном переднике. На голове, как обычно, у той красовалась объемная прическа, которая делала ее еще выше.

Бабушка Егора была очень простой. Любила крепкое словцо. При этом не стеснялась абсолютно никого. По ее же словам, выросла она в бедной рабочей семье. К роскоши не привыкла, и становиться светской леди не стремилась. Если надо, по ж*пе тоже смело врежет.

Стася невольно рассмеялась своим воспоминаниям.

– Хохочешь… Это хорошо, – тепло улыбнулась ей Александра Михайловна.

– Привет.

– Не слышу, – заупрямилась женщина.

– Привет, баб Шура! – быстро исправилась.

– Привет, Стаська.

В первый же день после переезда Аравина потребовала, чтобы девочка называла ее исключительно бабой Шурой. Никаких отчеств и других пижонских штучек она не терпела.

Бывало всякое за два года их совместного проживания. Первый был особенно тяжелым. И споры, и ругань. И даже пара серьезных скандалов с применением крепких матов с обеих сторон. Самый громкий произошел спустя два месяца после переезда девочки.

Стася не любила читать художественные произведения. Это было самое бесполезное занятие, которое она только могла себе представить. На первые две двойки по литературе Александра Михайловна отреагировала спокойно. Но после третьей потребовала немедленного прочтения Толстого с последующим пересказом в деталях. Стася категорически отказалась. Тогда Баба Шура с совершенно спокойным лицом впихнула ее в комнату и заперла. Девчонка пришла в ярость. Она колотила кулаками в дверь и гневно выкрикивала ругательства, самими безобидными из которых были «несносная старуха» и «старая карга».

Но Александра Михайловна была непреклонной. Она продержала девочку в комнате четыре дня. Только еду и питье приносила.

Первые дни Стася игнорировала появление женщины. К еде не притрагивалась и не разговаривала. Но увидев, что баба Шура совершенно не реагирует на подобный бойкот и готова держать ее взаперти бесконечно, решила пойти на компромисс. Договорились, что она прочтет сокращенный вариант произведения, и впредь так же будет поступать с остальными книгами.

Вопрос с литературой был решен, и мир снова воцарился в доме Аравиных. Но ненадолго.

Через пару месяцев Александру Михайловну вызвали к директору гимназии из-за драки. Высокомерным и нудным голосом ей рассказывали про агрессивность Стаси, последствия безотцовщины и дальнейшую пропащую жизнь. Женщина терпеливо слушала. Последней каплей для нее стало замечание директора по поводу судьбы Алисы. Она отшатнулась, будто получила пощечину. А Стасе стало очень обидно! Не за себя! За бабу Шуру! Она вскочила с кресла, в котором сидела, и импульсивно выпалила:

– Да наш адвокат вас по судам затаскает за одно только упоминание имени Алисы!

Чистый блеф. Но уверенность в голосе девочки заставила директора сомневаться в своем праве делать подобные выводы.

А затем еще и Аравина поднялась с кресла и грозно добавила:

– За драку я Анастасию накажу. Остальные вопросы решайте с нашим юристом.

Стася и правда получила свое наказание. Баба Шура дала ей два дня на внепрограммное чтение. Это была самая занудная вещь, которую Стася когда-либо читала. Философское произведения Канта – «Критика чистого разума». Но она прочла его безоговорочно. Больше половины не поняла, но прочла. Благо пересказа Александра Михайловна не потребовала. Сказала, что подобный бред помешает ей спокойно умереть.

А девочке вдруг стало страшно. Ведь женщине было около семидесяти. Мысль о том, что она снова может оказаться одна, испугала Стасю. Возвращение к отцу ей, конечно, не грозило. Но приют – очень даже. И потому начала мириться с новыми правилами. Александра Михайловна стала для нее безоговорочным авторитетом. Стася восхищалась твердостью ее духа и принципиальностью.

Появилось еще чувство жалости, которое она в себе старательно прятала. Неприятное такое ощущение. От него першило в горле и жгло в глазах.

Александра Михайловна пережила смерть мужа, единственного сына, невестки и внучки. Егор не навещал ее ни разу за то время, что Стася здесь жила. Сугубо телефонные разговоры. Но стойкость духа и жизнелюбие никогда не покидали Аравину.

Стася стащила с плеч тяжелый рюкзак и тубус. Положила их на диван и, сняв пуховик, отнесла его в прихожую.

– Опять без шапки, твердолобая! – недовольно заметила баба Шура, когда Стаська вернулась.

Девушка лишь улыбнулась на это брюзжание.

– Она в рюкзаке.

– А должна быть на голове, – ворчливым тоном отчитала ее женщина и отвернулась к плите. Нарочито загремела кастрюлями, показывая свое недовольство.

Девушка тем временем тихо скользнула за стол.

– Руки помой, – не оборачиваясь, скомандовала баба Шура.

Стася послушно выполнила требование, и вскоре перед ней исходила паром тарелка горячего грибного супа.

– Ешь. И пирожки бери.

Опустившись в кресло-качалку, баба Шура положила себе на колени небольшую плетеную корзинку и начала вязать.

– Ммм… – протянула с удовольствием Стася. – Во! – подняла указательный палец свободной руки, выражая своё восхищение.

– С душой сготовила.

Женщина не поднимала головы от вязания. Но Стася точно знала, что ей очень приятно.

– Как дела в колледже?

– Нормально.

Снова набрав в ложку суп, легонько подула и отправила его в рот.

– Егор звонил. Таки достал меня! Вот же упертый! Я же хотела все для обеда сама приготовить. А ему ресторан подавай! – Возмущенно фыркнула, прежде чем спросить: – Ну что, я хуже стряпаю, чем в ресторане?

Стася безразлично пожала плечами. Упоминание имени Аравина всегда вгоняло ее в ступор.

– Не знаю… Я по ресторанам не хожу, – шмыгнув носом, вновь отхлебнула суп с ложки. – Может, он не хочет, чтобы вы утомлялись, – предположила она.

– А-ну, не «выкай» мне тут! – шикнула Александра Михайловна. – Чай не чужие, – спицы в ее руках двигались быстро и резко, что говорило о сильнейшем раздражении. Но и к этому Стася привыкла. – И как готовка может меня утомить? Безобразие! Это только ихняя мать утомлялась, едва брала в руки сковороду! Звязда сильная была! Царствие ей небесное.

Покойную невестку Александра Михайловна не любила. Но зла на нее не держала, что бы там ни говорила. Потому как признавала, что собственный сын тоже непутевый был.

– Он заедет за нами? – смущённо спросила Стася. Почему-то ей было неловко называть Аравина по имени. И чаще всего она этого не делала.

Александра Михайловна, впрочем, понимала, на кого девушка постоянно говорит «он».

– Да, обещал. Поедем на кладбище втроем. Остальные придут только на обед.

– А как же ваша сестра?

– Нинка? – взгляд, который женщина бросила поверх очков, выражал полнейшее недоумение. – Эта старая пучеглазая ондатра едва ходит.

Стася хохотнула. Она уже привыкла к подобным фразам Александры Михайловны в сторону сестры. Которая, к слову сказать, была старше ее всего на год и не такая уж рохля.

– Вряд ли ондатры могут быть пучеглазыми, – заметила девушка.

– Эта может, – упрямо ответила женщина. – Пускай сидит дома. Нечего ей по кладбищам мотаться. Вот довяжу тебе гольфы и начну ей жилетку.

– Да у нее их уже с десяток, – Стася доела суп и, отставив тарелку в сторону, взяла пирожок.

Александра Михайловна продолжала, словно не слышит:

– Опять ангина у нее. А все потому, что не слушает меня! В дубленке ей жарко, щеголяет в куртке синтепоновой!