Пещера когда-то была обжитой: рисунки и орудия работы — безоговорочное доказательство этого. Вход и выход из пещеры не сзади, за мраморным собором, а впереди, где-то там, куда они плыли. Это было не желания или надежда, а уверенность. Грот, в котором жили, не мог иметь другого выхода в мир.

«Дорога пока что была добрая, — с боязнью думал Виктор. — Но до каких пор? Почему пещеру до сих пор никто не открыл? Вход у нее так хорошо замаскирован, что никто не подозревает о нем, или известняк разрушился и когда-то, давно, в непроглядном прошлом, на него упали гигантские могильные плиты? Если эта пещера, в которой когда-то жили, сейчас перекрыта? Если обвал известняковой породы превратил где-то впереди водную дорогу в водопад?..»

Виктор не видел, не хотел видеть украшения из мрамора и известняка, не слышал, не хотел слышать мелодий и отголосков соборов, замков и окаменелых садов. Он держал все свои чувства наготове, чтобы своевременно поднять тревогу, а не разрешить подкрасться этому «весьма поздно», которое, может, подстерегает и покушается на них где-то во тьме. Надежда была словно мучительный якорь, и Виктор не хотел ее бросать, а приберегал для важнейшего момента, для надежного берега, гостеприимного и искреннего, для солнечного острова.

Мысли всех неожиданно и грубо оборвались, и словно тысячи стрел впились им в спины. Так как позади прозвучал гром мощного взрыва, наполнив бесконечными перекатами эха пещерный мрак. Виктор превратил весло в руль и причалил лодку к берегу. Первый прыгнул на камень, за ним — остальные. Конец веревки, которой была привязанная лодка, держал в руке. Все замерли, напрягая слух. Но ни один другой взрыв не потревожил покой грота, а перекаты эха угасли во мраке.

— Что же это могло быть? — спросила Мария. — Треснувшая где-то скала, обвалилось что ли?

— Кажется, это был взрыв… — вслух размышлял Виктор. — Он громче, чем обвал.

— Взрыв? — пришла в изумление Мария. — Кто его мог сделать? Где? И для чего? Взрыв в нашей пещере?

— В самом деле, справедливо… — признал Виктор. — Я тоже не понимаю, зачем здесь делать взрывы… Но если это был обвал, то где-то в сердце горы произошла настоящая катастрофа.

— Собор! — пришел в ужас Тик. — Свод и орган…

— Может, нет… — умоляя сказала Мария. — Мое голубое озеро, — она неожиданно на миг раскрыла тайну.

Ионел в конце концов решился заговорить.

— Всякий гул усиливается до максимума вибрацией и отголоском в любой пещере.

— Это правда, — согласился Виктор. — Но это был особый гул. Гул плотный, тяжелый… Я словно даже ощущал его эпицентр в тот миг, когда не было эха. Я могу передать это через сравнение так, как я его ощутил: мне он показался пушечным.

— Не знаю… — подался назад Ионел. — Может, и твоя правда. Что было, то было. Безусловно одно: или обвал, или взрыв, но он произведен в пещере… А не на поверхности. У меня до сих пор заложены уши.

— Так и есть! — сказал Виктор. — Произошло оно в пещере. Но что — взрыв или катастрофический обвал? Мы не знаем. И в особенности не знаем, как он касается нас, этот грохот, будь он неладен!

— А может, он нас не касается совсем? — спросила Мария. — В особенности, если отнести обвал в массе известняков, как вы любите говорить…

— А если катастрофа? — спросил Ионел.

— Ну и что? — в свою очередь спросила Мария. — Скажем, произошла катастрофа. Чем она касается нас?

Ионел замолчал. Ощутил, как по лбу покатились горошины, а в глазах запекло. Он боялся, что его слова будут истолкованы иначе — словно злорадство или вопль сыча. Но Виктор ощутил его сомнения.

— Ионел хочет сказать, что обвал катастрофичен… Не ли так, Ионел?.. Что он может стать могильной плитой… в том случае, если дорога, которой мы идем, закрыта… Если речка не выходит наружу, то, в худшем случае, мы сможем вернуться назад дорогой, которой пришли сюда. Но обвал мог бы закрыть нам дорогу назад навсегда…

— А-а-а!.. — поняла Мария. — Все мысли о могиле. Тогда пусть бы уж лучше это был взрыв…

— Это было бы тоже плохо, — сказал Виктор. — Если не хуже… Да! Это несчастье: одно или другое, а оно-таки произошло в пещере…

— И у меня такое ощущение, — откликнулся Тик, — словно что-то печет в спину. До сих пор было страшно только то, что впереди…

Сказав это, Тик, сам того не ведая, облегчил все бремя трудных мыслей. Все ощущали, как вырастает у них за спинами некоторое тягостное давление. А впереди, что ждет их впереди? Что готовится там?.. Но Мария еще надеялась спасти собор с голубой водой:

— А если был взрыв? Чем он плох?

— Потому, что сделан людьми, — ответил Виктор. — А люди не делают взрывов просто так… Я не вижу, какой смысл мог бы иметь сейчас взрыв в пещере. То есть не могу объяснить его ничем добрым…

— А плохим можешь? — попробовала выпытать Мария.

— По крайней мере это намного легче… даже если бы мы подумали, что кто-то один послужил причиной этого взрыва. Но я говорю, что нам непременно следует избрать какое-то решение.

— А я хотела бы все-таки выяснить, — стояла на своем Мария. — Почему ты оборвал мысль?

Снова почувствовался спасательный голос Тика:

— Мы остановимся здесь? Будем здесь отдыхать?

Мария словно забыла о вопросе, на который ей не ответили, или может, промедлила умышленно. Девушка прошлась лучом фонарика по туннелю — узкие берега, ни одной украшения, нет поворотов, ни ниш — и осталась неудовлетворенной:

— Может, мы поищем другое место для привала, лучшее, то есть более красивое… Или я не имею права думать о красоте?

Ионел ощутил, что вопрос адресован ему:

— Я не думал о могиле тогда, когда испугался катастрофы. Я думал, честное слово, о чем-то красивом! Довольно!

Никто не сказал ничего. Они быстро сели в лодку и снова пустили ее на волю течения. Они продвигались довольно быстро вперед, Виктор скорее управлял чем греб. Они прошли через глубокое озеро, где вынужденные были укрощать хитрость течения; потом снова вошли в туннель, то есть попали в красивый поток, только он весьма закапризничал после своей встречи с озером: берега стали еще более узкими, стены были продырявлены самыми разными углублениями и нишами, а сам он все время крутился то влево, то вправо, никак не хотел признавать прямой линии.

«Здесь может быть очень много гранитных образцов», — подумал Ионел, но решил лучше не высказывать своих мыслей вслух, тем более, что сейчас никого не интересовал его несчастный гранит.

За одним из поворотов, неподалеку от сталагмита, словно срезанного ударом сабли, возле каменной площадки лодка остановилась на продолжительную передышку. Они уже давно не ели, а в особенности им надо было полежать немного, пусть и на камнях, лишь бы отдохнули утомленные тела, налитые свинцом веки, чтобы забыть хоть на миг о страхах, тревоге, болях, мраке, даже о надеждах. Они уже так соскучились по свету и по сновидениям, которые напомнят им о свете, снова приучат их к нему.

Далеко в пещере мимо ниши, где недавно проплыла надувная лодка, вслед, за лучом фонаря шли двое невидимых во тьме мужчин. Не было видно ничего больше, кроме полоски света, которая прорезала мрак. Они тяжело ступали по берегу, между ям и валунов, остерегаясь, чтобы не удариться и не подскользнуться. Их продвижение вперед по туннелю — это была не походка, а эквилибристика.

Но вот один из них, подскользнувшись на камне, упал в воду. Поток был широкий и быстрый, и если смотреть на него с берега, то казался очень глубоким. Но охотник с удивлением убедился, что вода не достигает и колен, а под берегом еще меньше — лишь по щиколотки.

Они пошли еще быстрее вперед. Теперь мрак прорезали уже две светлые полосы, иногда они объединялись, иногда разбегались врассыпную или светили параллельно одна другой.

Обоих угнетали разные волнения и мысли, но объединяло их и делало похожими одно: ненависть. Оба ненавидели все и друг друга. Они шли по воде сквозь мрак, словно звери, за которыми кто-то гнался сзади. Почему?.. Они спотыкались, падали, холодные брызги больно били по лицам, коварные валуны подстерегали их ноги, на этом ошалелом пути их караулили скальные выступы и зубы. Почему?.. Может, потому, что они были вместе, и ненависть нарастала в них вместе со страхом у одного перед другим.