«Все устроится, все как-нибудь устроится, — думал Кравцов. — Во всяком случае, найден урок. Ну а затем ведь он же играет на виолончели. Где-нибудь в ночном баре или ресторане можно найти занятие. Ну а лекции… это еще успеется потом…»

Он закрыл глаза, и легкий ветерок зашарил у него по лицу мягкими осторожными руками. И оттого, что солнце светило прямо в глаза, темнота под закрытыми веками стала совсем малиновой, и тысячи кружочков, фиолетовых и золотистых, поплыли мимо, словно амебы или инфузории в объективе университетского микроскопа. По всему телу разлилась ленивая истома. Шум деревьев, то возникающий совсем близко, то уносящийся в сторону, убаюкивал подобно музыке.

«А вдруг это сон, — фантазируя, подумал Кравцов. — Я в России, и Наденька в России… И не было революции…»

Он открыл глаза в страстном желании чуда… Чужой южный город возник перед ним, как по мановению волшебной палочки. Перекрашенные туфли на скрещенных ногах математически доказывали настоящее. Бухарест… Да, Бухарест… Теперь он окончательно очнулся. Он вдруг забеспокоился, что никого не застанет на складе, а между тем необходимо переговорить с Федосей Федосеевичем… И, кроме того, он увидит Наденьку. Ведь вот уже несколько дней, как он ее не видел. Поднявшись со скамьи, он быстро пошел вдоль домов и скоро очутился на людной улице. Отсюда уже рукой подать до склада… Вот там за углом в большом сером доме… Но в тот момент, когда он заворачивал за угол, знакомое женское лицо качнулось перед ним из-под розовой шляпки. Кравцов остановился как вкопанный.

— Куда вы так спешите? — спросила Наденька. — У вас был страшно озабоченный вид.

Она чуть усмехнулась одними губами.

— Спешил? Нет, я не спешил, — растерялся Кравцов. — Я просто шел. Я вас увидел внезапно.

— Вы не шли, а бежали, — сказала Наденька. — Я уже решила, что где-либо пожар. Ведь вы, наверно, любите пожары?

Они пошли рядом.

«Вот оно, чудо», — подумал Кравцов, не решаясь взглянуть на Наденьку, хотя всем существом чувствовал ее близость, как музыкант, мельком взглянувший в ноты, ощущает мелодию.

— Почему же вы мне не отвечаете? — весело щебетала Наденька.

— Пожалуй, люблю, — сказал наконец Кравцов с серьезной добросовестностью. — Но больше ночные пожары.

Почти не скрывая любопытства, Наденька посмотрела на него:

— Вы очень странный человек. Иногда вы обдумываете каждую фразу, как на экзамене. А иногда вы, простите, говорите всякие глупости. Ну зачем, скажите, вы говорили прошлый раз о различных системах пишущих машинок? Это вас действительно интересовало? И потом, я ведь совершенно не знаю, кто вы такой. Вы к нам свалились, как с луны, в своих… в своих белых туфлях.

Она рассмеялась весело и звонко. Скашивая глаза, Кравцов осторожно взглянул на нее: как она была хороша в этой розовой шляпке!

— Я получил урок, — сказал он совсем некстати, словно рассуждая с самим собой, — Но это, конечно, пустяки. Придется, очевидно, играть на виолончели…

— Вы играете на виолончели? — удивилась Наденька.

— Когда-то играл. Но очень давно… в России. Придется выучить танцы. Новые танцы, понимаете?

Разговаривая, они остановились у ресторана.

— Не зайдете ли пообедать со мной? — предложила Наденька. — Я здесь обедаю. Здесь, между прочим, недорого, — поспешно добавила она.

Но он решительно отказался. Ему вовсе не хочется есть. Он сыт.

Последнюю фразу Кравцов проговорил с опущенными вниз глазами.

— Ну как хотите, я вас не неволю. — Несколько секунд они стояли молча. — Послушайте, — сказала Наденька. — Вас нужно привлечь в наш кружок. Каждую субботу мы устраиваем вечеринки с пением и танцами. Очень весело. Я вас познакомлю с молодежью, хотите?

Кравцов поблагодарил:

— О да, я с удовольствием…

— Ну и прекрасно. Приходите в субботу к шести часам на склад. Оттуда отправимся вместе. Вот увидите, как будет весело. Вы танцуете, надеюсь? — спросила она.

— Я очень давно танцевал, — признался Кравцов. — Но я специально подучусь. У меня довольно большая комната, и я могу по утрам…

Наденька рассмеялась:

— Нет, вы действительно странный человек. Как же вы будете танцевать без музыки?

— Я могу насвистывать, — просто ответил Кравцов. — Танцевать и в то же время насвистывать. Это совсем нетрудно. В особенности если…

Но Наденька уже закрыла лицо руками и вся тряслась от сдерживаемого смеха. Идущий мимо солидный господин удивленно остановился, глядя на нее.

— Идите же, идите же, — зашептала Наденька. — В субботу в шесть часов, не забудьте.

И она скрылась за дверью…

На складе у Федосей Федосеевича Кравцов разыскал то, что ему было необходимо для подготовки к завтрашнему уроку. Здесь оказались «История» Иловайского, «Былина об Илье Муромце», «Женщины вокруг Наполеона» и «Христофор Колумб» в издании для народа. Пожалуй, интересней всего было бы начать с Наполеона… Но когда он внимательно просмотрел книгу, то оказалось, что Наполеон был просто несчастный муж и не менее счастливый любовник. И образ великого полководца, тот образ, какой с юношеских лет сохранялся в воображении, теперь потускнел и поблек. Зато Иловайский был наполнен героями. Трудно было даже остановиться на ком-либо отдельно.

«Уж не о Румянцеве ли прочитать первую лекцию? — подумал Кравцов. — Или о графе Орлове?» Он нерешительно листал страницы, не зная, что выбрать для первого раза.

Книга была старая и истрепанная, с пожелтевшими от времени листами, пропахшими ореховой ветхостью. У Дмитрия Донского зеленым карандашом было раскрашено лицо и борода, а на одной из страниц стояла подпись: «Гимназист четвертого класса ананьевской гимназии Иван Долгов. 8 декабря 1915 г.». Некоторые иллюстрации вдруг припомнили Кравцову его собственное детство, и совсем незначительные мелочи, казалось, навсегда похороненные в памяти, всплыли теперь наверх.

«Да неужели все это было так давно?» — изумился Кравцов. Внезапно он ощутил бег времени, бешеную скачку лет, огромную дистанцию, отделяющую его от детства… Старое гимназическое здание с ярко-голубой вывеской проплыло перед ним в давнем утреннем тумане. Он увидел свою классную комнату, запушенное снегом окно, на котором мороз уже нарисовал пышные оазисы с пальмами и бамбуками. Младшая сестра Катя предлагает меняться елочными конфектами:

— Хочешь, я тебе дам двух Пушкиных за одного Скобелева?

Он соглашается. Пушкин с начинкой и гораздо вкуснее. Кроме того, на обертке стишки: «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна освещает снег летучий, мутно небо, ночь мутна… А. С. Пушкин».

И рыжий, некрасивый поэт глядит на него с конфектной обертки…

— Я съела Кольцова, — говорит сестра. — Он очень кислый.

«Неужели все это было?..» — думал Кравцов, сидя с раскрытой книгой.

Он отобрал несколько нужных ему книг и тотчас же отправился к себе домой, чтобы добросовестно подготовиться к утренней лекции. Ночью ему приснился страшный сон, будто Дмитрий Донской верхом на белой лошади въехал к нему в окно и потребовал документы:

— Пожалуйте со мной в особый отдел, товарищ! Вы арестованы!

Лошадь вздыбилась и заржала. Кравцов проснулся. В утреннем воздухе снаружи бешеной радостью встретили воробьи. «Жив! Еще жив! Жив!»

«А что же, пожалуй, с него и начну, — подумал Кравцов, одеваясь. — С Дмитрия Донского. Когда же истощатся русские герои, перейду к героям древности…»

На квартире Грушко его уже ждали, и сам господин Грушко изъявил желание познакомиться с ним.

— Пойдемьте, я вас провожу к мужу, — сказала Наталия Ивановна каким-то торжественным шепотом.

Она постучала в высокую дверь, ведущую из гостиной в кабинет господина Грушко. За дверью что-то квакнуло:

— Войдите!

Кравцов вошел, неслышно ступая по мягкому ковру, и остановился в нескольких шагах от письменного стола, за которым сидел плешивый, аккуратный старичок с короткой бородкой и с глазами, похожими на щелки.

— Вы? — квакнул он, чуть повернувшись в сторону Кравцова и как-то боком, недоверчиво косясь, взглянул на него.