Иллюзия чуждой человеку природы опирается на вполне реальное отчуждение труда. Если труд отчужден, если он подчинен антагонистической иерархии, как это происходит в классовом обществе, то личность человека не реализует в труде своей функции объектирования, сознательной компоновки сил природы и обнаружения ratio мира. Иначе говоря, труд отделяется от науки.

Понятие отчуждения, так обстоятельно разобранное в «Экономическо-философских рукописях» и вообще в работах Маркса 40-х годов, впоследствии, как уже говорилось, исчезло в его трудах. Исчезло, потому что оно воплотилось в систему прямых экономических категорий «Капитала». Но понятие отчуждения и сейчас раскрывает логику «Капитала», его связь с собственно философскими интересами Маркса и значение экономических категорий и определений труда для эволюции оптимизма.

В частности, марксова концепция отчуждения позволяет отчетливее увидеть связь между понятиями труда, оптимизма и свободы.

Какое бы определение ни давать свободе, в нем должно сохраниться спинозовское представление о выявлении истинной сущности в противовес воздействию внешних импульсов. Выявление истинной сущности свойственно natura naturans, зависимость от внешних импульсов — модусам. Труд — это выявление присущих человеку функций; в этом смысле труд — это реализация свободы, но труд исходит из не зависящих от него сил и закономерностей природы. В этом смысле он принадлежит царству модусов, царству необходимости. Эволюция труда — это все большее выявление внутренних имманентных особенностей человека. Основным этапом такой эволюции является переход от отчужденного в антагонистическом производстве труда к свободному ассоциированному труду. В третьем томе «Капитала» Маркс пишет: «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль вместо того, чтобы он господствовал над ним как слепая сила…

Но тем не менее, это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе»[97].

В этих строках — квинтэссенция экономической концепции оптимизма. Исходное понятие — обмен веществ с природой, воздействие на природу, воздействие природы на человека, совокупность потоков вещества и энергии, вызванных руками и в последнем счете мозгом человека и вызвавших в свою очередь эволюцию самого человека. Эти потоки связаны с сознательными целями, с целесообразной деятельностью, с трудом. Но пока вся совокупность обмена веществ с природой не регулируется коллективным человеком, т, е. ассоциированными производителями, пока сами цели отдельных производственных актов не объединены и вытекают из стихийных и слепых общественных законов, труд в целом, производство в целом, обмен веществ с природой в целом не становятся целесообразной деятельностью, они подчинены стихийным силам, они господствуют над человеком, а не подчиняются ему. [98]

Но вот происходит «скачок из царства необходимости в царство свободы». Не только отдельные производственные акты, но все производство в целом подчинено коллективной воле производителей. Необходимость продолжает царствовать. Это уже не необходимость в форме слепыхобщественных сил — это необходимость, закономерность, объективно закономерный характер процессов обмена веществ между человеком и природой. Но именно благодаря этой необходимости на ее базе вырастает «истинное царство свободы». Развитие человеческих сил становится самоцелью в том смысле, что счастье человека, его долголетие, развитие его интеллекта, его эмоций, его морали, преобразование его труда, сосредоточение интеллектуальных сил человека на все более радикальном изменении производства, на все более полном познании и преобразовании мира— это подлинное развитие человеческих сил — уже не служит ничему, напротив, все служит этой интегральной цели человека.

В «Речи о науке и искусстве» Жан-Жак Руссо вспоминает о пришедшем из Египта в Грецию предании, в котором говорится: «Науки были созданы божеством, враждебным человеческому спокойствию». Разумеется, ни египтяне, ни греки, ни Руссо не подозревали, какой глубокой и богатой оттенками станет угаданная преданием связь науки с нарушением человеческого спокойствия. Неклассическая, квантово-релятивистская наука нарушает его наиболее яростным образом. Она сама проникнута беспокойством, в ней самой нет викторианской уверенности в незыблемости научных аксиом. Ее применение вызывает не только прямое и тревожное беспокойство за судьбу мира, но и то «святое беспокойство», которое противостоит застою и статике и связано с прогнозами быстрого и ускоряющегося роста материальной и духовной мощи человечества.

Этого позитивного дара беспокойного божества мы и коснемся. Коснемся его в несколько аксиоматическом плане. Динамизм настолько характерен для современного производства, силы, преобразующие экономическую структуру, настолько велики и эффективны, что сейчас уже нельзя рассматривать динамические закономерности в качестве эмпирических поправок к основным статическим или квазистатическим закономерностям. Напротив, они должны быть выведены из фундаментального закона. При этом выясняется более глубокая, динамическая природа фундаментального закона, апроксимативный характер его статической трактовки.

В данном случае речь идет о понятиях, которые получили в «Капитале» очень большую общность и способность приобретать новые формы при переходе к новым экономическим явлениям. Сейчас эта способность реализуется применительно к производству, обладающему более высоким, чем раньше, рангом динамичности. Соответственно становится яснее связь определений стоимости и «Капитале» с представлением об экономической динамике и о революционизирующем экономическом эффекте науки.

Из представлений Маркса о законе стоимости в товарно-капиталистическом производстве, о свойственной всем формациям подоснове этого закона, о значении количественных балансов для социалистического производства, из всей диалектики «Капитала», следует, что закон стоимости не сводится к равновесию между заданной структурой потребления и устанавливающейся в результате миграций труда структурой производства. Такой вывод имеет, как мы увидим, принципиальное значение для теории экономической динамики. То весьма простое и наиболее общее обоснование закона стоимости, которое дано и известном письме Маркса Кугельману (пропорциональное распределение общественного труда — элементарная необходимость общества, независимо от формы общественного производства) — только начало дела. За ним следует вопрос о том, почему пропорциональное распределение труда принимает форму стоимости продуктов труда (этот вопрос ставится в том же письме Кугельману) и наконец вопрос об условиях перехода к другим формам реализации пропорционального распределения труда и о других пропорциях, свойственных иной динамике производства.

Ссылка на независимую от общественной формы элементарную необходимость пропорционального распределения труда переводит проблему в область определения производства вообще, область, о которой Маркс писал во введении к работе «К критике политической экономии»[99]. «Производство вообще» — абстракция, разумная, поскольку она выделяет некоторые общие условия производства. Она не превращается в плоскую тавтологическую конструкцию, так как включает эвентуальный переход к конкретным определениям, зависящим от конкретной ступени развития производства. Сами по себе абстрактные определения не дают возможности понять специфику реальной исторической ступени производства[100].