Может создаться представление, будто возрастание негэнтропии, изменение и усложнение макроскопической упорядоченности бытия соответствует оптимистическим прогнозам, в то время как законы сохранения и симметрии если и могут быть основой оптимизма, то лишь статического: «так было — так будет». Но динамическая и статическая формы оптимизма теряют смысл одна без другой. Если бы человек не был уверен, что процессы изменения подчинены некоторому постоянному закону, выражающемуся в неизменности, инвариантности какого-то соотношения, в сохранении некоторой величины, в симметрии, в тождестве, то оптимизм перестал бы носить характер научного прогноза. Если сохранение теряет качественный, положительный, физический смысл без изменения каких-то соотношений, то в свою очередь и изменение теряет закономерный характер без законов сохранения, инвариантности, симметрии. Без макроскопических процессов, т. е. без тождественных, единообразных, упорядоченных движений микрочастиц, сами различия в поведении частиц теряют смысл. Без понятия инерции теряет смысл понятие ускорения, без констатации тождества скоростей нельзя было бы ни изучать, ни воспроизводить движения. Представление о такой инвариантности, сохранении, упорядоченности, детерминированности бытия — существенная компонента оптимизма, без такого представления оптимизм невозможен.

Единство тождественности и нетождественности — остова оптимизма. Картина полной неупорядоченности, полной негэнтропии, полного отсутствия макроскопических процессов, иначе говоря, картина хаоса, может вызвать пессимистическую оценку и пессимистическое настроение. Но такую же оценку и такое же настроение может вызвать и картина полной тождественности индивидуальных актов, т. е. сведения картины мира только к макроскопическому аспекту, без микроструктуры, представление о природе как о чем-то напоминающем диспозиции боя в «Войне и мире» («Die erste Kolonne marschiert…»).

Концепция энтропии и негэнтропии позволяет очень отчетливо продемонстрировать связь и, более того, единство двух указанных пессимистических представлений. Максимальная энтропия, полное отсутствие макроскопических перепадов исключает, лишает смысла микроскопические акты. Вместе с тем и максимальная негэнтропия и максимальная энтропия исключают возможность предвидения реальных процессов, температурный перепад без энтропийных молекулярных движений — отнюдь не бытие, не физическая реальность, и такая фикция не может вызвать никакой оптимистической реакции.

Оптимистическую реакцию вызывает макроскопический перепад, определяющий закономерный переход тепла, причем реальный переход, включающий энтропийную неопределенность движения отдельных молекул. Такой перепад, как и каждое проявление растущей живой, не исключающей противоположного полюса реальной негэнтропии мира, означает (в силу своей закономерности!) некоторую тождественность, инвариантность, сохранение.

Основой оптимизма является закономерная, детерминированная эволюция бытия. Но ведь, с другой стороны, оптимизм зиждется на убеждении, что эта закономерная эволюция совпадает с целью человека, определяющей его сознательную деятельность. Таким образом, философия оптимизма должна исходить из некоторого синтеза: 1) познания, открывающего детерминированную эволюцию бытия, и 2) деятельности человека. Это весьма фундаментальная коллизия, проходящая через всю историю философии. Здесь, в этой книге, где речь идет о гносеологическом оптимизме, об оптимизме науки, эта коллизия приобретает форму вопроса: обладает ли наука целью?

Понятие цели — это переход от прогноза к плану, от констатации объективных процессов к такой компоновке их, которая приводит к реализации заранее возникшего идеального образа. Является ли наука целесообразной деятельностью? Определяются ли целью, т. е. заранее сформулированной в сознании ситуацией, ее пути, ее структура, эволюция ее содержания?

Исходное и непоколебимое представление о науке как о поисках неизвестного как будто противоречит этому. Наука ищет неизвестное под действием имманентных стимулов, исходя из уже наметившихся противоречий, она стремится не сворачивать с пути чисто каузального анализа и игнорирует прагматические idola, о которых говорил Фрэнсис Бэкон.

И тем не менее наука — целесообразная деятельность.

Это вытекает не только и даже не столько из прикладных функций науки. Это вытекает из собственно гносеологических соображений. Из роли эксперимента в науке. Из общей гносеологической констатации: адекватное познание природы, познание субстанции, объективного субстрата явлений, уверенность в существовании и познаваемости такого субстрата опираются на воздействие, преобразующее объективный мир.

Попытаемся подойти ближе к воздействию целей науки на эволюцию ее содержания. Именно на эволюцию: само содержание не зависит от характера, направления и движущих сил эволюции. Зато от них зависит эффект науки — об этом будет сказано немного позже. Что же касается оптимизма — корреляции, связывающей цели человеческой деятельности с прогнозом объективных процессов, то степень этой корреляции, величина, которую можно было бы назвать мерой оптимизма, зависит и от самих целей науки, и от раскрытых наукой объективных закономерностей, от содержания науки.

Какая же сторона, элемент, часть объективных процессов оказывается наиболее пластичной, где же человек включается в игру стихийных сил и в той или иной мере подчиняет себе эти силы?

Здесь следует вернуться к понятию негэнтропии, упорядоченности мира, к понятию мира в целом и подчеркнуть гетерогенность мира, автономию отдельных рядов явлений и в то же время зависимость меньших, включенных систем от больших, включающих и наоборот.

Природа как множество таких включающих и включенных систем противостоит человеку. В ней происходят события, протекают процессы, независимые от человека, происходившие и протекавшие таким же образом задолго до появления человека на Земле. Изучая природу, человек встречает в ней переходы от одной системы к другой. Зоны переходов, зоны различия и связи между системами оказываются наиболее пластичными; здесь-то, в первую очередь, и начинаются целесообразные процессы преобразования природы, производство, цивилизация, труд. Включающая система передает включенной некоторый запас негэнтропии, обеспечивающей возможность дальнейшего растрачивания этого запаса, возрастания энтропии. Это зоны, где структура бытия получает наиболее ощутимые воздействия со стороны человеческого разума. Когда-то В. И. Вернадский ввел понятие ноосферы Земли, сферы, которая, в отличие от литосферы, гидросферы и атмосферы, несет в себе отчетливые отпечатки разума. Теперь пришло время обобщить это понятие. Разум и труд человека нашли ноозоны в очень глубоких недрах Земли и в околоземном пространстве, далеко от* планеты, и в атомном ядре, и в живой клетке. Понятие «ноозона» будет центральным понятием этой книги, а анализ ноозон — сквозным ее сюжетом. Именно здесь, вноозонах спектра излучения, вноозонах иерархии дискретных элементов микромира, в ноозонах макрокосмоса, и ноозонах онтогенеза и филогенеза, в ноозонах мира, реализуется та корреляция целей человека и объективных процессов, которая служит опорой и мерой оптимизма. Но не будем забегать вперед. Сейчас лишь в самой общей форме охарактеризуем те моменты объективных процессов, через которые реализуется целесообразное воздействие человека на эти процессы. Таковы начальные условия процессов природы, подчиненных дифференциальным законам. В механике можно однозначно определить (в механике микромира с существенными условиями и ограничениями) движение частицы, исходя из дифференциальных законов движения. Но уравнения аналитической механики недостаточны сами по себе для однозначной картины движения при заданных силовых полях. Орбиты планет определяются не только сочетанием инерции и тяготения; движение планеты определяется начальными условиями, начальными положениями и импульсами, «начальным толчком», который Ньютон приписал богу, а Кант — предшествовавшей космологической эволюции. Эти условия не подвергаются целесообразному воздействию, но на Земле начальные условия целесообразно модифицируются все в большей степени — в этом одно из основных определений цивилизации. Никто не может отменить закон, заставляющий молекулы воды двигаться под влиянием тяжести от пункта с более высокой отметкой к пункту, расположенному ниже. Но разность потенциалов — негэнтропия, заставляющая молекулы воды двигаться в общем единообразно, — модифицируется при сооружении плотины.