В день Великого Включения два программиста в строгих костюмах и с кейсами прибыли и были допущены в офис. Они понимали, что в этот день они представляют весь свой народ в величайший для него момент, но держались спокойно и сдержанно. Они почтительно сели за стол, открыли свои кейсы и достали из них записные книжки в кожаных переплетах.

Программистов звали Ланквил и Фук.

Несколько секунд они сидели в почтительном молчании, затем, обменявшись взглядом с Фуком, Ланквил протянул руку и прикоснулся к маленькой черной панели.

Неуловимо тихое гудение сообщило им о том, что огромный компьютер включился в рабочий режим. Через несколько секунд он заговорил с ними глубоким, звучным голосом. Он сказал:

— Что это за великая задача, ради которой я, Глубокомысленный, второй по величине компьютер во Вселенной Времени и Пространства, был призван к существованию?

Ланквил и Фук переглянулись в удивлении.

— Твоя задача, о компьютер… — начал Фук.

— Нет, минуточку, это неверно, — обеспокоенно прервал его Ланквил. — Мы однозначно разрабатывали величайший компьютер, а вовсе не второй по величине. Глубокомысленный, — обратился он к компьютеру, — разве ты не таков, каким мы тебя создали: величайший и мощнейший компьютер всех времен?

— Я назвал себя вторым по величине, — изрек Глубокомысленный, — и таковым являюсь.

Еще один встревоженный взгляд между программистами. Ланквил прочистил горло.

— Это, должно быть, какая-то ошибка, — сказал он. — Разве ты не больше Миллиарда Гаргантюмозга, который может за одну миллисекунду сосчитать все атомы в звезде?

— Миллиард Гаргантюмозг? — сказал Глубокомысленный с нескрываемым презрением. — Это простые бухгалтерские счеты; не упоминайте о нем при мне.

— Разве ты, — беспокойно спросил Фук, подаваясь вперед, — не лучший аналитик, чем Звездный Мыслитель Гуголплекс из Седьмой Галактики Света и Созидания, который может рассчитать траекторию каждой пылинки в пятинедельной песчаной буре на Бете Данграбада?

— В пятинедельной песчаной буре? — сказал надменно Глубокомысленный. — И вы спрашиваете об этом меня, который проанализировал векторы всех атомов в Большом Взрыве? Не досаждайте мне разговорами об этом карманном калькуляторе.

Программисты сидели в неловком молчании. Через минуту Ланквил снова спросил:

— А разве ты уступишь в силе убеждения Великому Гиперболическому Нейтронному Аргументатору с Цицероникуса-12, Магическому и Неутомимому?

— Великий Гиперболический Нейтронный Аргументатор, — пророкотал Глубокомысленный, — сможет заговорить арктурского мегаишака настолько, что у того отнимутся ноги. Но только я смогу убедить его после этого пойти погулять.

— Так в чем же проблема? — спросил Фук.

— Проблемы нет, — величественно ответил Глубокомысленный. — Просто я второй по величине компьютер во Вселенной Времени и Пространства.

— Но почему второй? — добивался Ланквил. — Почему ты называешь себя вторым? Ведь ты, конечно же, не имеешь в виду Мультикорковый Перспектрон Титан? Или Мозготрон? Или…

На пульте компьютера презрительно замигали лампочки.

— Я не потратил бы ни единой ячейки мысли на этих кибернетических примитивов! — прогремел он. — Я говорю не о ком ином, как о компьютере, который придет вслед за мной!

Фук начал терять терпение. Он отпихнул свою записную книжку и пробормотал:

— Ну вот, только пророчеств мы еще не слушали.

— Вы ничего не знаете о будущем, — произнес Глубокомысленный, — но я, в изобилии своих схем, могу анализировать бесконечные потоки данных вероятности будущего и предвижу, что однажды должен быть создан компьютер, даже рабочие параметры которого я не достоин рассчитать, но спроектировать который, в конце концов, будет моей судьбою.

Фук тяжело вздохнул и искоса глянул на Ланквила:

— Может, мы все же зададим вопрос?

Ланквил сделал ему знак подождать.

— Что это за компьютер, о котором ты говоришь? — спросил он.

— В этот раз я больше ничего о нем не скажу, — сказал Глубокомысленный. — Теперь спрашивайте у меня то, что хотели. Говорите.

Они посмотрели друг на друга и пожали плечами. Фук успокоился и собрался.

— О Глубокомысленный Компьютер, — сказал он, — задача, для выполнения которой ты создан, такова. Мы хотим, чтобы ты сказал нам… — он замолк на секунду, — …Ответ!

— Ответ? — удивился Глубокомысленный. — Какой ответ?

— Жизни! — с жаром воскликнул Фук.

— Вселенной! — произнес Ланквил.

— Всего на свете! — сказали они хором.

Глубокомысленный замолк, размышляя.

— Мудрено, — сказал он, наконец.

— Но ты сможешь?

Компьютер снова задумался.

— Да, — сказал он, — смогу.

— Значит, ответ есть? — прошептал Фук, у которого от волнения перехватило дыхание.

— Простой ответ? — уточнил Ланквил.

— Да, — ответил Глубокомысленный. — Жизни, Вселенной и Всего на Свете. Но, — добавил он, — мне нужно над этим подумать.

Внезапно раздался шум и крики. Двери распахнулись, и два сердитых человека в выцветших синих балахонах и поясах Круксванского университета ворвались в комнату, растолкав стоявших у дверей лакеев, тщетно пытавшихся преградить им путь.

— Мы требуем, чтобы нас впустили! — крикнул младший из двоих и двинул молодого аккуратного секретаря локтем в кадык.

— Прочь! — кричал старший. — Не смейте стоять у нас на пути! — и он выпихнул за дверь младшего программиста.

— Мы требуем, чтобы вы не смели стоять у нас на пути! — завопил младший, хотя он уже уверенно стоял посреди комнаты, и никто больше не предпринимал попыток его остановить.

— Кто вы такие? — гневно спросил Ланквил, поднимаясь с кресла. — Что вам нужно?

— Я — Мэджиктайс! — заявил старший.

— А я настаиваю на том, что я Врумфондель! — выкрикнул младший.

Мэджиктайс повернулся к Врумфонделю.

— Эй, все уже в порядке, — одернул он его сердито, — на этом не нужно настаивать.

— Отлично! — закричал Врумфондель и ударил кулаком по ближайшему столу. — Я Врумфондель, и это не требование, а непреложный факт! Мы требуем непреложных фактов!

— Нет! — раздраженно воскликнул Мэджиктайс. — Как раз этого мы и не требуем!

Почти не переводя дыхания, Врумфондель заорал:

— Мы не требуем непреложных фактов! Мы требуем полного отсутствия непреложных фактов! Я настаиваю на том, что я, может быть, Врумфондель, а может и нет!

— Да кто же вы, черт возьми, такие? — воскликнул в отчаянии Фук.

— Мы — философы, — ответил Мэджиктайс.

— А может быть, и нет, — сказал Врумфондель, строго грозя программистам пальцем.

— Мы философы, — твердо повторил Мэджиктайс. — И мы пришли сюда как представители Объединенного Союза Философов, Мудрецов, Светил и прочих Мыслителей, и мы хотим, чтобы эту машину выключили, и выключили сейчас же!

— А в чем, собственно, проблема? — спросил Ланквил.

— Я скажу вам, в чем проблема, любезный, — сказал Мэджиктайс. — Проблема в демаркации сфер деятельности.

— Мы настаиваем на том, — снова завопил Врумфондель, — чтобы проблема была в демаркации или не была в демаркации.

— Пусть машины складывают и вычитают, — угрожающе сказал Мэджиктайс, — а вечными истинами будем заниматься мы. Мы прекрасно знаем свои права, дружище. По закону поиски Высшей Истины являются неотъемлемой прерогативой работников мыслительного труда. Если какая-нибудь треклятая машина найдет ее, мы все тут же окажемся без работы. Что толку нам сидеть всю ночь и спорить, есть Бог на свете или нет, если наутро этот аппарат может просто взять и выдать нам номер его телефона?

— Верно! — закричал Врумфондель. — Мы требуем жестких границ сомнения и неопределенности!

Неожиданно комнату заполнил громоподобный голос.

— Могу я высказать замечание по этому поводу? — осведомился Глубокомысленный.

— Мы устроим забастовку! — взвизгнул Врумфондель.

— Правильно! — согласился Мэджиктайс. — Мы проведем национальную забастовку философов.

Уровень шума в комнате резко повысился: это включились дополнительные басовые динамики, чтобы добавить голосу Глубокомысленного немного мощности.