– Блин! – Наташа с досады хлопнула себя по ноге. – Чужая, хоть бы в окно влетела кому… Нет, всё, за угол унесло. Что я за человек, всё неладно!

Алёна, не решившись сдуть обрывок за перила, сунула его в карман. Почему-то здесь, на высоте, она вспомнила, что у неё тоже не всё ладно, хоть Наталья об этом пока не знает. Вот удивится, если сказать ей, что Алёна делала последние два дня перед заселением в общагу… Ничего не делала, просто ничего. Хмурая сидела у тёти Любы и гладила кошек. Ей казалось, что письма Сергея стали холоднее и суше. Почему Алёна так решила? Если бы он присылал живые письма, она бы сказала: по почерку. Но и с электронными было что-то не то, она и хотела ошибиться, да не могла. Алёна, читая их, представляла Серёжкин голос, будто он всё это произносит, – и какие-то едва уловимые интонации в нём изменилось. Или что-то изменилось в ней. А когда она в те же дни позвонила ему с почты, не застала дома. И плакала ночью – точно как тогда, в самолёте, только небо за окном было бледно-серым, и мама далеко, и ещё этот кошачий запах…

Теперь, стоя над городом, Алёна вдруг поняла, в чём суть этой перемены. Раньше она отвечала Сергею, а теперь – он ей, только и всего. Он добросовестно, не халтуря, отвечает… но почему-то это неприятно. И неправильно.

– Ты чего так загрузилась? – тронув её, спросила Наташа. – Из-за карты, что ли? Да ладно тебе, новую куплю, и всё.

– Смотри, там ещё Спас-на Крови, – ответила Алёна. – Тебе стена закрывает, я из угла вижу. Мы с мамой там гуляли, покупали зенитовские футболки брату и племянникам.

– Сейчас поглядим, – Наталья высунулась за ограждение и вытянула шею, рукой придерживая кофту на пояснице. – Классно! Ух ты, какой ветер!.. Осторожно, вылезаю, – и она, как-то хитро извернувшись, оказалась лицом к Алёне – румяная, с круглыми от восторга глазами и слезинкой на щеке. – Обалденно, вообще!

– Пусти-ка. – Алёна отстранила её и навалилась боком на холодные перила. Разноцветный Спас казался ей красивей всех соборов – и своей нарядностью, и тем, что чувство высоты притупилось не до конца, кружило голову и покалывало в солнечном сплетении…

– Алёнка, слышь! – сказала Наташа и взяла её за локоть. Алёна вскрикнула и обеими руками вцепилась в прутья. Оглянулась, через плечо увидела растерянное лицо соседки.

– Алёна… – виновато произнесла Наташа. – Ты испугалась… Ну, прости, пожалуйста, я только хотела узнать…

– Дура, что ли! – через силу выдохнула Алёна, выскочила на лестницу и побежала вниз.

На лестнице тусовалась компания из тех, что курят не табак и время от времени оставляют в углах пустые шприцы. Алёна уже знала, что здесь есть такие, и держалась от них подальше, объезжала на лифте, обходила за несколько коридоров – скорее из брезгливости, чем из страха. Все они были для неё, как зомби, на одно лицо. Но теперь она пронеслась по ступенькам, едва не растолкав сборище, пробежала коридор и влетела в комнату.

– Что с тобой? – спросила Галя.

Алёна молчала. В её голове разворачивалась пропасть с маленькими деревьями и машинами на дне. Они стремительно отдалялись, и это было куда страшнее падения. Наверху нет ничего, там холодно, и оттуда всё равно придётся падать. Надо только поймать это мгновение, когда начнёшь падать, и встряхнуть головой…

– Алён, извини, – Наталья села рядом и пыталась заглянуть ей в лицо. – Я дура, согласна. Сделай, что хочешь, можешь меня побить…

Алёна отворачивалась. Весь следующий день она не разговаривала с Наташей и затылком ощущала виноватый взгляд. Как-то вдруг Алёна осознала, на какой чудовищной высоте живёт; и ночью, стоило закрыть глаза, дом начинал медленно и неотвратимо раскачиваться… Но ещё через день страх отступил, а пять куполов остались в памяти.

Вечером, чтобы до конца успокоиться, Алёна пошла в ближний к общежитию клуб – небольшой, переделанный из бомбоубежища военных времён; студенты называли его бункером. Если туда набивались жители общаги, ни для кого другого места уже не хватало. Вот и теперь внутри было не протолкнуться: расклеенные на стендах афиши обещали ди-джея с невероятным именем – нечто, вроде Пандемос Трэш. Алёна ещё не бывала здесь, её подбила сходить Саня, знаток вечерней и ночной, клубной, но удивительно – и музейной тоже, жизни города. Они пришли заранее и с порога увидели в баре Наташу: та сидела в компании старшекурсников и маленькими глотками прихлёбывала пиво из бокала.

«И нечего удивляться, – думала Алёна, пробираясь к столу. – Наталья-то быстрее тебя разведает злачные места…»

Наташа, завидев её, вскочила навстречу; они помирились, поклялись дружить вечно и так отметили это событие, что едва не затянули песню по дороге назад. Алёне и надо было немного, от полутора бокалов уже весело… И пиво ей понравилось: не такое тёмное и горькое, как те сорта, что она пробовала дома.

Через неделю, когда они уже со смехом вспоминали происшествие на балконе, Наташа получила денежный перевод от родителей и захотела сводить подруг в какое-нибудь уютное место, где текут кофейные речки в пирожных берегах.

– Спасибо, но давайте лучше вы вдвоём, – сказала Галя.

– Почему? – Наташа чуть надула губы.

– Да что-то голова побаливает.

– Так пройдет же до завтра. Давай! – и Наташа взяла её под руку, словно завтра уже наступило. Галя мягко освободилась:

– Нет же, я устала. Ну, почему надо всё объяснять? Просто не хочу, разве этого мало? – и несколько секунд они глядели друг дружке в глаза.

– Ну, как знаешь, – сдалась Наталья. – Мы и с Алёнкой нормально погуляем.

Воскресенье родилось безоблачным, золотисто-голубым, и подругам было жалко запирать такой день в кафе, как в тюрьме. С утра прибравшись в комнате, постирав кое-что из вещей, Алёна с Наташей стали бросать жребий. Разложили на кровати новую карту, взяли монету: куда упадёт вверх орлом, туда и двинем. Наталья закинула рубль под стол, затем угодила в Петергоф, но кверху решкой. Жаль… За дело взялась Алёна и первым же броском выбрала Российскую Национальную библиотеку.

– Ну-у, блин, – сказала Наташа. – Вот и погуляли.

– Подожди-ка. – Алёна вгляделась в переплетение улиц. – Смотри, здесь рядом Парк Победы. Вот он, через Московский проспект. Давай туда?

Наталья ворчала, что так нечестно, но деваться было некуда, жребий придумала сама. Успокоилась она только через два часа, когда соседки, в нарядных кожаных куртках, едва закрывающих поясницу, вошли в тенистый парк. У Алёны похолодела спина при виде колеса обозрения, уносящего в синее небо плоские разноцветные корытца, где сидели ничтожные, микроскопические люди. Она вовсе не хотела представлять себя одной из них, это вышло помимо воли.

– Хочешь прокатиться? – кивнула Наташа.

– Не сейчас. Может, весной соберусь с духом.

– Тогда пошли искать лодки, – и Наташа повела рукой на пруд. Девушки стояли на берегу, мимо то и дело проплывали вёсельные и, как одна, весёлые компании; с воды долетали смех, визг, обрывки песен. Одиночек не было: двое, трое, а то и пятеро людей умещались в маленьких лодках.

Наташа купила себе и подруге мороженое; они расспросили продавщицу, нашли водную станцию и взяли лодку на час. Кассирша потребовала залог, и Наталья достала из сумочки мобильный телефон.

– Ты потратилась, тогда я буду грести, – сказала Алёна.

– А ты умеешь?

Алёна пожала плечами:

– Пробовала раза два, уже забыла. Но разве долго вспомнить? Идём.

У воды было ветрено и сыро, перед глазами вились недошлёпанные летом комары. Пластиковые, вблизи не такие уж и маленькие лодки налезали кормой на деревянный настил причала. Девушки подошли к той, на которую указал работник станции. Наташа разместилась на задней банке, лицом к пруду. Алёна, держась за её плечо, за локоть, за кисть и балансируя свободной рукой, прошла на середину и села лицом к Наташе. Хмурый парень в оранжевой безрукавке поверх свитера протянул вёсла, и Алёна вставила уключины в отверстия. Взялась за рукоятки, отполированные тысячами шершавых, нежных, тёплых, прохладных, разных ладоней.