– У меня есть тайна, – принялась она напевать, чтобы настроить его на свою волну; в песне этой Алёна знала только первую строку и повторяла её на разные лады.

Андрей повторил её фразу и вернулся к своему.

– У меня есть тайна… Парам пам, пам пам пам… Ну, кончай смеяться!

Вагон покачивался и гремел на стыках, по обеим его сторонам лес проходил парадом. Туман рассеялся, верхушки сосен и берёз наполовину растаяли в утренних лучах, даже бетонные столбы заблестели серебром. Они летели назад, и какой-то один провод, слабо натянутый, всё капал и капал, и не мог достать до земли… Тень вагона скользила рядом, гладя прозрачной ладонью белые, жёлтые, лиловые островки, а потом, на едва заметном повороте, исчезла. Поезд ещё добавил хода. Краски сливались, мельтешили – но если быстро скосить глаза против движения, увидишь моментальную, очень чёткую фотографию, и она долго будет жить сама по себе, проступая сквозь Андрея с его музыкой, сквозь двери в тамбур, сквозь контролёров, проверяющих билеты…

– Знаешь, что я заметил? – сказал Андрей, не прекращая играть, но глядя в окно. – Когда едешь в Выборг, лес по пути в основном низенький, чахлый, болотный такой. А вот по нашей ветке – совсем другое дело. Богатырский лес.

– Зато Выборг красивый. Знаешь, как называются эти цветы? – спросила она Андрея, кивнув на поляну. – Вон там, где маленькое озеро, в тени.

– Это таволга. Очень приятно пахнет. А вон там, фиолетовые – это кипрей. Или, проще, иван-чай.

– Я знаю иван-чай. А почему такое название?

– Из его листьев можно делать чай не хуже цейлонского. И, говорят, очень полезный для мужчин. Знакомая на Ладоге его замечательно… – и тут Андрей запнулся.

– Опять твоя знакомая на Ладоге. Ты даже здесь думаешь о ней, да? – Алёна хотела обидеться, но вспомнила, что у неё же есть тайна. Ну и пусть едет к своей знакомой. Алёна тряхнула головой, отбрасывая назад волосы.

«Тьфу ты, сорок три несчастья!..» – подумала она, задев человека, сидевшего позади. Это был конопатый мальчишка лет тринадцати, вылитый книжно-экранный хулиган. Одновременно обернувшись, они встретились глазами. «Извините», – смущённо сказала Алёна, а парень, не издав ни звука, вдруг стал малиновым с вишнёвыми брызгами веснушек. Алёна заметила хмурый взгляд женщины напротив него, угадала в ней маму и, перед тем как отвернуться, мысленно извинилась ещё раз.

Солнце поднималось, и вскоре Алёна, как бабочка, сидела в одном большом луче. Чихнула, и ещё раз чихнула, закрываясь ладонью…

– Ну что такое? Светит прямо в нос. Андрей… Сделай что-нибудь, ты же мужчина.

– Давай пересядем, – предложил он и заиграл нормально, всеми руками, мелодию прогноза погоды, но не ту, где герой просит девушку за что-то его простить, а уже подзабытую, ночную, дорожную.

– Не годится, – сказала Алёна. – Думай ещё.

Поезд изогнулся на повороте, из окна первого вагона показался хвост. Солнце перелетело на другую сторону, Юра Шумилов принял подачу и заморгал. Рядом с Алёной вновь побежала тень, уже более густая и крутолобая.

– Молодец, – похвалила Алёна. – Как это у тебя получилось?

Андрей молча пожал плечами.

– Всё равно жарко, – Алёна сняла через голову пушистый свитер и, оставшись в коротенькой белой майке, протянула его Андрею:

– Убери к себе, пожалуйста.

Андрей, отложив гитару, снял с багажной полки рюкзачище, поставил на сиденье, открыл и стал запихивать свитер.

– Ну что ты делаешь? – сказала Алёна. – Помнёшь ведь, дай сюда.

Она встала на свои кроссовки и потянулась к верхней полке за своим же лёгким, брусничного цвета рюкзачком. Поезд тормозил, проползая мимо грузных рыбаков в плащ-палатках, болотных сапожищах, со спиннингами, телегами, бесформенными котомками – человек пять, а заняли всю платформу. Алёна задержалась у окна, демонстрируя худенький, будто лакированный живот, полоску голой кожи между джинсами и майкой с аккуратным пупком посередине.

– Петяярви, – по слогам прочитала она название станции и хмыкнула: – Какой ещё Петя? Кто выдумал эти названия?

– Финский Петя, – ответил Андрей. – А ярви – это озеро. Здесь много таких названий. Будет ещё Мюллюпельто…

– И наша любимая остановка – Синяково, – вставил Георгий Шумилов, звучно щёлкнув себя по горлу. Алёна с недоумением взглянула на него.

– Врёт он всё, – объяснил Алексей. – Синёво.

– Да ну вас, запутали бедного ребёнка.

– Это вообще наши места, – сказал Андрей. – Если ехать на машине, там у дороги есть и Шумилово, и Соловьёво.

– А Стахурово?

– Пока не видел.

– Значит, надо построить, а то прямо несправедливость какая-то. Правда, Лёша?

– Что? – повернул голову Алексей.

– Нет, ничего. Потом скажу.

Андрей, ладонью стерев ухмылку, пустился в воспоминания:

– Одна моя знакомая… не та, о которой ты думаешь…

– Я вообще ни о ком не думаю, – тут же отозвалась Алёна.

– …она и не со мной ехала, просто в одной компании, так вот она очень боялась замёрзнуть в палатке. И она сделала печку. Представляешь такой алюминиевый электрический чайник? Она выломала спираль, и в дырку хотела совать веточки, шишки, чтобы там внутри горели, а нос – это как бы труба, на него надеть шланг и вывести наружу. Показала в вагоне: смотри, хорошо я придумала? Друг её сперва не понял, говорит: зачем? у нас же есть котелки. Тут она всё объяснила.

– И что? – спросила Алёна.

– Никогда я больше не слышал такого смеха. В том числе моего собственного.

– Вам бы лишь поиздеваться над девушкой. Я негодую.

– Чайник оставили под скамейкой, может кому-то пригодится. У тебя, часом, ничего такого нет? – Андрей очень серьёзно кивнул на её брусничный рюкзачок.

– Нет. – Алёна прикрыла глаза, и лишь подрагивающие уголки губ, как ни пыталась их удержать, могли выдать её мысли. Занимательная походология… Примерно то же самое, что своими руками сделать карету из тыквы, это вам не город построить. Нет, ей до такого не додуматься… Вот Наташа бы – легко.

Первой питерской осенью у них случилось подобие ссоры – как позже решила Алёна, оттого что они слишком быстро стали сближаться и с обеих сторон проскочили какие-то пункты, где лучше было бы постоять, вглядеться друг в дружку внимательнее. В тот день Наташа, обещав что-то показать, цепкими пальцами обхватила запястье Алёны, повела её к лифту, нажала кнопку последнего, шестнадцатого этажа и там, не давая опомниться, проводила на балкон. Стальные перила были девушкам по пояс. Сырой и серый ветер покачнул дом. Внутри у Алёны похолодело: как высоко они взлетели над городом! Когда глядишь из окна комнаты на четырнадцатом, впечатление совсем другое.

– Я не хочу, – сказала Алёна и спрятала лицо в ладони. – Мне страшно!..

– Не бойся я с тобой, – в своей манере, без паузы произнесла Наташа. – Вот здесь стой, прислонись к стене и смотри.

Алёна с опаской открыла глаза, крепче упёрлась каблуками в пол. Наталья, разбойничьи прищурившись, разворачивала на весу глянцевую карту Петербурга. Вот здесь их дом. Вынув из-за уха карандаш, она поставила на карте точку. Они лицом к городу. Ей сказали, что отсюда видно пять куполов.

– Ты сколько видишь, Алёнка? Давай считать.

Алёна, превозмогая дурноту, вгляделась в раскинувшуюся перед ней панораму. Купола больших соборов, медленно поворачиваясь, плыли вровень с балконом по слоистым коричневато-сизым облакам. Наташа, сверяясь с картой, отмечала: синие – Троицкий собор, золотые, блестящие даже в непогоду – Никольский…

– Знаешь, что я думаю, Алён? – вдруг сказала она. – Может это, в последний раз так с тобой смотрим. Скоро привыкнем, станем настоящими петербуржками. Не будем замечать эту красоту.

– Петербурженками, – машинально поправила Алёна. Ещё Исаакиевский вижу, сама узнала…

Карта затрепетала на ветру, рванулась на волю. Наталья громко, на вдохе ахнула. Алёна поймала лист и через мгновение удручённо поднесла к лицу оставшийся в пальцах уголок.