Ей вновь, как и при первом звонке Антона, казалось, что она видела его вчера. Хотя он был не в джинсах и свитере, а в тёмно-сером, почти чёрном костюме без галстука; расстёгнутый ворот голубой рубашки открывал длинную шею с чуть выступающим кадыком. «Никак не больше двадцати трёх на вид, – подумала Алёна, – ну, максимум, двадцать пять…»

– Как прошёл день рождения? – спросила она. Антон пожал плечами:

– Нормально, скромно. Это детям интересны пышные торжества, а я уже не в том возрасте. Пришли несколько друзей, выпили, закусили, анекдоты рассказали, вспомнили школу… А ты была здесь раньше?

– Нет, только в Малом Оперном. С мамой, в прошлом году и позапрошлом.

– Нам сюда, в партер. – Антон тронул её за плечо, поворачивая к двери, и протянул билеты пожилой контролёрше. Алёна решила, что обязательно сводит сюда маму, как только она приедет в Питер, а пока надо всё запомнить и подробно рассказать в письме. И перед тем как войти в зал, Алёна оглянулась и ненадолго забыла про Антона, который, стоя рядом, терпеливо дожидался возможности пропустить её вперёд.

Окраина леса редеет к Ладоге. Сосны расступаются, уходят за спину, брусничный ковёр сменяется мхом, голубикой, сиреневым вереском. Следом – обрывистый спуск и песчаная полоса, двадцать прыжков от леса к озеру, а обратно, в горку, будет побольше.

Пляж, отделяющий лес от воды, вразброс усеян валунами: стопудовая гиря, лежащий на боку слон, голова из «Руслана и Людмилы»… Все они гладко обкатаны, блестят слюдяными искрами, и кажется, что гуляют по берегу, из лета в лето переползая на новое место. На самом деле, это озеро дышит, линия воды меняется каждый год. Некоторым камням повезло: могут и искупаться, и погреться.

В этом году Ладога заметно поднялась. На пляж мерно накатывают сверкающие волны, со стороны леса над ним нависает мохнатый, зелёный, с сединой и чернью обрыв – человеческий рост, полтора, не выше. Он порос низенькими кустами ерника, обсыпан жёлтыми иголками и, как ступенями, прорезан твёрдыми сосновыми корнями. Над обрывом толпятся молодые пушистые сосны, высоко над ними качают кронами редкие большие деревья – родители, старшие братья. Между ними есть ровные, удобные для стоянки поляны.

Бухта, месяцем вогнутая от мыса до мыса, может показаться дикой – не сразу и найдёшь островки палаток, разбросанные над обрывом. Туристы ездят сюда уже десять лет, но даже не вытоптали мох, лишь проложили в нём тропинки. Сама природа поверила в их дружбу и, наверное, каждое лето радуется знакомым лицам. Маслята и волнушки выглядывают из-под опавшей хвои возле палаток – протяни руку да собирай, густой черничник подступает к кострам, сам дарит ягоды. Размытый утренним туманом, берег тих, незаметен, зато как обостряется взгляд, вырвавшись к горизонту, какой светлый раскрывается день! А вечер, полный дыма костров, незаметно перетекает в ночь, а там и утро близится – лёгкое, туманное.

Шелест волн почти не слышен в тихий день, но каждый звук на берегу – это немного шелест волн. Шторм оглушает рёвом, свистом, и где-то недалеко трещит сломанное дерево. Никто не ставит палатки возле дряхлых сосен… Шторм – это Ладога играет. Не советую мериться силами. Палатки на берегу собраны в несколько лагерей. Центральный разбит недалеко от перекрёстка узких дорог: одна из них ведёт через лес к шоссе, а другая – вдоль берега, повторяя его изгиб. Это лагерь Наташи Синицыной. Если встать лицом к Ладоге, то слева от него, метрах в сорока, окажется более крупная стоянка, а справа, на том же расстоянии, – маленькая, всего в две палатки. И там, и там обитают старожилы.

Правый угол бухты занят палаточным городком. Там проводит летние сборы секция рукопашного боя: два тренера, женщина-повар, и двадцать вечно голодных подростков. Все они здесь впервые.

Сердце каждого лагеря – конечно, очаг: костровище в кольце из валунов, брёвна для сидения вокруг, и плотный тент – сверху, для защиты от дождей, которые часто здесь хозяйничают. По утрам над очагами вьётся смолистый дым и булькают котлы, разливая в воздухе призывный запах гречневой, рисовой, пшеничной каши с тушёнкой. Вокруг нетерпеливо постукивают ложками голодные лесовики. Пора завтракать… но дежурный по костру, помешав своё варево, вновь опускает крышку на котёл, уже сдвинутый с огня. «Ещё не готово, – говорит он, хитро глядя на ожидающих. – Пусть немного постоит…»

Среднего роста, крепко сбитая круглолицая девушка танцевала самбу на поляне, укрытой от посторонних глаз молодым сосняком. Щёки девушки горели, подол её широкой майки был узлом завязан на талии, в сторону отброшены вьетнамки и кепка. Девушка без конца повторяла несколько базовых движений и шёпотом считала ритм:

«И – раз, и – а – два! И – раз, и – а – два!..».

Она с детства занималась бальными танцами. Ни одного дня, сколько помнила себя, не обходилась без тренировки, давно потеряла счёт соревнованиям и победам. Весной получила «А» класс – это то же самое, что первый спортивный разряд. Достигнув этой высоты, надо либо прощаться с танцами, собирать парашют и прыгать в обыкновенную жизнь, либо идти, не оглядываясь, дальше по дороге азарта, честолюбия, пахоты, а иногда – разочарований и жестоких обид. Весной девушка подумала, взвесила все за и против и выбрала второй путь.

Её движения ускорялись, взгляд становился всё более сосредоточенным. За годы занятий она научилась видеть себя как бы со стороны и профессионально оценивать каждый шаг. «Колени работают хорошо, – отметила она, – пора включать бёдра…»

– Вика! – донёсся от Наташиного костра голос хозяйки. Девушка на мгновение замерла, оценила интонацию зова и решила не откликаться.

– Виктория!! – взревела Наташа. Вот даёт, откуда у неё такая солдатская труба? Кажется, весь лес говорит Наташиным голосом…

– Ну что? – отозвалась Вика.

– Жрать иди, вот что!

– Наташ, я сейчас не хочу!

Вика говорила правду. Утром, пока все спали, она собрала два литровых ведёрка черники: одно оставила у костра, а другое аккуратно, стараясь не уронить под майку ни ягоды, высыпала себе в рот, съела, чуть посолив, горбушку и запила чаем, оставшимся с вечера.

– Ну, ты прямо как животное! – проворчала в ответ Наташа. – Хочу – ем!.. Не хочу – не ем!..

– Котёл всё равно мыть тебе! – это добавила мама.

– Да знаю! – ответила Вика, вновь принимаясь танцевать. Посуду у Наташи всегда мыли дети. Главный Котёл – полусфера из толстого алюминия, чёрная от вековой копоти снаружи и тускло блестящая внутри – с первого дня был поручен Виктории.

Рабочее настроение вмиг пропало. Если честно, мама и сама могла бы вымыть этот котёл. Она старше на семнадцать с половиной лет. Когда ей удобно, сразу большая. А иногда скажет: «Мы с дочкой одно поколение», – и попробуй не поверь. Ах, Леночка, неужели у тебя такая дочь? – раз за разом удивляются знакомые, даже те, кто прекрасно это знает. «Леночка» выглядит моложе своих небольших лет, она тонкая, с очень нежным лицом, и Вике уже два года назад были малы мамины туфли. Вика похожа на неё, такого же роста, но покрупнее, погрубее и, как почти все, кто с детства занимается бальными танцами, рано повзрослела. Ей никто не может дать четырнадцати. Да она ещё расцветёт: это говорят и Алина Александровна, тренер в танцевальном клубе, и Оля со Светой здесь, на берегу.

Викина мама и Наташа Синицына дружат чуть ли не с первого класса. Наташа давно ездит в эту бухту, а этим летом позвала с собой подругу. Вдвоём они установили в лагере матриархат и командуют всеми, кто подвернётся под руку. Папа Виктории, Володя, не против: он носит воду, пилит дрова, не прикасается к продуктам и втихомолку посмеивается. Виталик Синицын, Наташин муж, много работает и приезжает из города только на выходные – отдыхать.

Вике хотелось двигаться и общаться, но общаться не просто так, а по-солнечному – с громким смехом, брызгами и беготнёй по пляжу. Большую часть недели Виктория просидела под тентом у Наташиного костра. По тенту стучали тяжёлые капли, на огонёк заходили многие жители бухты и разговоры вели дождливые: кто когда и с кем поругался, кто на кого обиделся, кто и где слишком много выпил. Вика сама поддерживала эти беседы, вспоминала школьные ссоры и глупые слова одноклассников. Или как её весной засудили на конкурсе в Москве – не пустили в финал, вообще придурки, непонятно, каким местом смотрят… Но сейчас, первым за долгое время ясным утром, всё это казалось ей такой ерундой!