Лорд Палмерстон постарался не показывать, какое беспокойство вызвала у него эта история, и отнюдь не из-за змеи.

– Разумеется, они подняли крик, – продолжал Де Квинси. – Некоторые из них побежали в деревню, рассказывая всем встречным о том, какое ужасное бедствие постигло их друга. Они опасались того, что произойдет, когда гадюка поймет, что оказалась в желудке крестьянина. Несомненно, она попытается выбраться тем же путем, каким и заползла, но наткнется на препятствие, о котором не подозревала, – желудочный клапан, закрывающий выход. От злости или страха она могла бы вонзить свои клыки в эту преграду. И тогда бедному крестьянину не прожить и нескольких минут.

Лорд Палмерстон сидел как на иголках, уже зная, чем закончится эта история.

– Это произошло в одном из немецких государств. По воле судьбы, в деревню как раз приехал врач. Он поспешил сначала в аптеку, а затем в поле к крестьянину, который к тому времени уже проснулся и обливался холодным потом от ужаса. Оставшиеся с ним друзья предупредили несчастного, чтобы он не шевелился и не тревожил змею, свернувшуюся в кольцо у него в желудке. Он лежал неподвижно, затаив дыхание. Змея шевельнулась, пощекотав стенки желудка. Во рту у бедняги пересохло, но он не решался утолить ужасную жажду.

Врач удивил всех, заявив: «Как раз это вам и нужно сделать. Пейте». Он открыл бутылочку, приобретенную у аптекаря, и дал крестьянину сделать несколько глотков.

«Что в этой бутылке?» – спросил кто-то.

«Лауданум», – ответил доктор.

«Как – лауданум? Вы заставили его выпить столько, что это убьет его!» – возмутились друзья несчастного.

«Или убьет змею», – спокойно возразил врач.

Он приподнял крестьянину голову и вынудил сделать еще несколько глотков. Наконец тот застонал, уткнулся лицом в траву и потерял сознание. Когда его тело замерло и он перестал дышать, друзья решили, что он умер. И принялись оплакивать несчастного, ропща на Господа, создавшего мир, населенный змеями. Не забыли они и о том, что змей олицетворяет сатану. И о докторе тоже не забыли. Огорченные смертью своего друга, крестьяне грозились избить его, если не еще хуже, но доктор убедил их довериться его опыту. Солнце уже село. Сгустились сумерки. Они накрыли своего бедного друга одеялом, а сами разожгли костер и уселись вокруг.

«Доверьтесь моему опыту», – повторил врач.

Солнце поднялось. Крестьянин продолжал лежать неподвижно. «Пошлите в соседнюю деревню за священником, – сквозь слезы сказала его жена. – И позовите гробовщика». Но в этот миг крестьянин снова застонал. Пальцы его зашевелились. Веки затрепетали. Его грудь приподнялась, и он глубоко вдохнул.

«Просто чудеса!» – воскликнула его жена.

«Да, чудеса медицины», – согласился врач.

Следующие два дня крестьянин не мог работать в поле. Жена приготовила ему любимое жаркое и настаивала, чтобы он съел хотя бы немного, но он жаловался на ужасную тяжесть в желудке, словно только что вернулся с обильного обеда. Это, разумеется, была мертвая змея, которую он изверг из кишечника к исходу второго дня.

Де Квинси отпил лауданума из бутылочки.

– Не вижу никакого смысла в вашей истории, – заметил лорд Палмерстон. – Если только вы не хотели сказать, что лауданум сделал вас неуязвимым для змей.

– Этого врача звали Мартин Вильгельм Мандт, – добавил Де Квинси.

– Мандт? – Лорд Палмерстон сделал вид, будто напрягает память. – Не думаю, что когда-либо слышал…

– Этот случай прославил доктора Мандта по всей Германии, и о нем сообщили во многих газетах, некоторые из них я имел обыкновение прочитывать, поскольку жил в Эдинбурге по соседству с небольшой немецкой общиной и старался сохранить навык беглого разговора на немецком.

– У меня нет времени читать немецкие газеты, – возразил лорд Палмерстон, вставая со стула.

– Уделите мне еще одно мгновение, милорд. Связь скоро станет очевидной. Это происшествие прославило Мандта и за пределами Германии, в особенности в России, где царь Николай настолько восхитился его способностями, что пригласил Мандта ко двору в Санкт-Петербург и попросил исполнять обязанности своего личного врача.

При упоминании царя Николая лорд Палмерстон почувствовал, как пол под ним покачнулся.

– Вчера вечером в клинике Седвик-Хилла моя дочь и я случайно столкнулись с немецким врачом, – сказал Де Квинси.

Лорд Палмерстон снова опустился на стул.

– Его также видели инспектор Райан и сержант Беккер. Немецкий врач был сильно напуган. Его разыскивали двое русских – фактически охотились за ним.

– Русские, – пробормотал лорд Палмерстон.

– Был еще третий русский, но доктор позже рассказал, что нанес ему удар ножом, когда тот обнаружил его укрытие на чердаке клиники.

Лорду Палмерстону едва не сделалось дурно.

– Во время драки разбился фонарь и начался пожар, – продолжал Де Квинси.

Лорду Палмерстону почудилось, будто бы он тоже проглотил змею.

– Я слышал о пожаре.

– Доктор говорил только по-немецки, – подчеркнул Де Квинси. – Ни Эмили, ни инспектор Райан, ни сержант Беккер не владеют этим языком, поэтому в нашей компании только я был в состоянии общаться с ним. И кое-что из сказанного им я не стал переводить остальным.

– Что именно?

– Его имя.

Лорд Палмерстон протяжно вздохнул.

– Эмили, инспектор Райан и сержант Беккер не знают, кто он такой. Они не догадываются о том, что он был лейб-медиком царя Николая, пока тот не скончался с месяц назад. Я могу дать только одно объяснение тому, почему русские настолько обозлились на него, что преследовали до самой Англии, и настолько напугали, что доктору пришлось прятаться. Но эта догадка не из тех, что я осмелюсь произнести вслух, даже в приватной беседе в вашем кабинете.

Лорд Палмерстон сделал все возможное, чтобы его голос прозвучал спокойно и уверенно.

– И где сейчас доктор Мандт?

– Чтобы помешать охотившимся за ним русским, инспектор Райан и сержант Беккер обставили все так, будто бы Мандт погиб во время пожара. Райан распорядился, чтобы к руинам клиники доставили гроб. Затем гроб перевезли в контору местного гробовщика. В скором времени оттуда вывезли два других гроба: один – к поезду, следующему в Лондон, другой – в дом лорда Кавендейла. Живой или мертвый, Мандт мог отправиться в разных направлениях, так что у русских не было никакой возможности проследить за всем. Тем временем Уэйнрайт и доктор Мандт загримировались и исчезли.

– Вы имели в виду доктора Уэйнрайта?

– Он такой же доктор, как уличный разносчик газет. Но у него, очевидно, имеются другие достоинства. В какой-то момент доктор Мандт сказал мне, что Уэйнрайт знает, куда его нужно доставить, если он переживет эту ночь.

После долгого колебания, лорд Палмерстон наконец произнес:

– Да, это правда.

– Милорд, я пришел сюда, чтобы уверить вас, что ни я, ни Эмили, ни инспектор Райан, ни сержант Беккер никогда не выскажем вслух наши подозрения о том, что произошло вчера вечером в гидропатической клинике. На самом деле детективы лишь способствовали вашему намерению как можно скорее отправить в путь доктора Мандта. Комиссар Мэйн пребывает в полном неведении касательно всего этого. Он полагает, что в гроб положили неопознанного нищего, который решил укрыться в клинике от непогоды и по неосторожности поджег дом. Вашей тайне ничто не угрожает. В свою очередь я надеюсь, что моей дочери и всем остальным тоже ничто не грозит.

– Вы намекаете, что я мог бы причинить вред кому-то из них, чтобы скрыть…

– Мир накренился, милорд, как и эти картины.

Лорд Палмерстон снова взглянул на трещину в обшивке.

– Даю слово, что никому из вас не причинят вреда.

– Благодарю вас, милорд. Осмелюсь спросить, привела ли ваша тактика к успеху?

– Вы бесстрашный человек.

– Я боюсь только за свою дочь и своих друзей, премьер-министр. Что касается меня, то шесть недель назад я уже говорил вам, что я единственный человек из всех, кого вы когда-либо встречали, который настолько мало заботится о себе, что рискует говорить вам чистую правду.