Когда я покидал Дурбар-холл с карликом на поводке, Янг уже ждал меня у машины. Он лишь бросил взгляд на щенка и разразился язвительным смехом.

— Что я вам говорил, — пронудил он, и грустно ссутулившись, сел в машину. Но, в конце концов, все произошло с точностью до наоборот. К тому времени, как я получил приказ на отъезд, карлик успел стать большой, интеллигентной и красивой собакой.

Несколько месяцев спустя, когда я уже был готов покинуть Кабул, я все еще не до конца понимал, что буду делать с оставшейся живностью. Смерть лишила меня сокола и лошади, но на псарне еще оставались несколько овчарок, метисов и помесей терьеров, которые попали ко мне тем или иным путем за время моего пребывания в Афганистане. Я избавился от кого только мог, завещав оставшихся своему преемнику, и забрал с собой только Миджет, ее карликового щенка, превратившегося в гиганта, и двух афганских борзых. Я посадил их всех на грузовик вместе с Янгом и моим багажом и отправил через Хайберский проход в Пешавар.

Тем вечером, когда я был приглашен на прощальный ужин в свою честь, который давал министр двора, у меня начался грипп и лихорадка с температурой в 103 градуса по Фаренгейту[221].

Около полуночи меня завернули в пару одеял из овечьей шкуры, поместили в джип майора Эндерса, и мы пустились в длинный рейд в Индию через горы. Я мало что могу вспомнить об этой поездке, но помню, что, когда мы приехали в Пешавар, от лихорадки у меня не осталось и следа. Эндерс объявил о том, что мы установили рекорд, потратив на это путешествие что-то около шести часов в сравнении с неделями, которые обычно уходили у британской армии, если она ввязывалась в афганскую войну. Но у Эцдерса был джип, а не верблюжьи караваны.

В Пешаваре Янг, четыре собаки и я сам заняли пару купе в скором поезде и после двух дней ужасно пыльной дороги, один из которых пришелся на Рождество, приехали в Карачи.

Каждый, кто бывал в Карачи, знает, что это знойное, диковинное место в любое время года. А мы только что приехали из зимы в Гиндукуше и были одеты соответственно. Когда мы высадились из поезда и собрали воедино все наши силы, у сидевших на перроне были все причины уставиться на нас в изумлении. Возглавлял процессию Янг, одетый в шубу с широким меховым воротником и водрузивший на голову широкую меховую шапку в казацком стиле, которую он приобрел в России. В обоих руках он держал поводки от четырех собак, которые после двух дней в поезде сами тащили его за собой. За Янгом следовали две больших тележки с багажом. Позади шествовал я, одетый, как и Янг, в шубу и большую бобровую шапку.

К моменту, когда мы добрались до консульства, за нашей небольшой процессией следовали многочисленные сопровождающие, включая не меньше трех сотрудников индийской полиции, требовавших объяснить, кто мы такие и кого представляем.

Но в консульстве нас встретили старый друг, Эд Мэйси[222], американский консул, который уверил полицию, что мы вовсе не авангард русской армии. К счастью, Эд был собачником и обещал присмотреть за собачьей частью нашей компании, пока я не найду какого-то способа отправить их в Штаты. На следующее утро я сел на самолет до Лондона, а Янг вскоре последовал за мной морем.

Остальной части нашего домохозяйства повезло меньше. Щенок Миджет подхватил лихорадку через несколько недель после того, как я уехал, и умер. Обоих афганских борзых отправили на псарню в горы на передержку, пока я не найду способа отправить их ко мне домой. Они провели в ожидании целый год, за который сожрали солидную часть моего жалованья, ушедшего на оплату дорогих индийских деликатесов.

А я вернулся в армию, оставшись в Белграде у Тито^[223]. На Рождество я отправился в Бари и праздновал Новый год с 15-й воздушной армией ВВС. Это было довольно веселое предприятие, и, я думал, мне представилась хорошая возможность поставить собачий вопрос перед командующим армией, генералом Андерсоном[224]. Я сказал ему, что пытаюсь решить сложную логистическую проблему, частью которой являются зайцы и борзые. Это, похоже, его заинтересовало, и я продолжил свое объяснение рассказом, что очень люблю старый вид спорта — охоту с гончими и что я обнаружил множество зайцев в Сербии, но так произошло, что обе моих борзых находятся в Индии. Генерал Андерсон согласился со мной в том, что охота с гончими — прекрасный спорт, и настоятельно рекомендовал мне собрать зайцев и гончих в одном месте. В этом-то, сказал я, и состоит затруднение. Я сделал несколько осторожных расчетов количества человеко-часов, требуемых для того, чтобы поймать достаточное количество зайцев, чтобы их стоило транспортировать в Индию, и я также рассчитал, сколько человеко-часов мне понадобится, чтобы посадить борзых на самолет в Белград. Генерал Андерсон тщательно проверил мои цифры и согласился, что они выглядят довольно точными. Очевидно, заключил он, легче перевезти гончих к зайцам, чем зайцев к гончим. Более того, добавил он, у него очень много самолетов, возящих материалы в Карачи для фронта в Бирме, и они обычно возвращаются обратно в Италию пустыми.

Решение незамедлительно было признано очевидным.

В течение нескольких минут телеграммы были доставлены на псарню в Индии и другим разным заинтересованным сторонам, и я отправился обратно в Белград. Но я проводил все расчеты без учета семьи Рузвельтов — и Эллиота Рузвельта в частности. Через несколько дней после возвращения в Белград из 15-й армии пришла телеграмма: «Все обещания отменяются. Прочтите историю собаки Рузвельта Блейз в "Старс и Страйпс"»^[225]. Я послал телеграмму на псарню и велел им избавиться от афганских борзых любым удобным для них способом.

Но Миджет не повезло еще больше. Почти десять лет она была со мной. Она путешествовала по Европе, Америке и Азии на поездах, кораблях, самолетах, волжских баржах и автобусах Она была частью моего дома даже в большей степени, чем Янг, который состоял в моей организации лишь семь лет. Я сказал Эду Мэйси, чтобы при первом удобном случае он отправил ее в Америку.

Я пробыл в нашем посольстве в Лондоне лишь одну или две недели, когда по официальным каналам пришла телеграмма и ее направили мне, как и всем другим в посольстве обычным порядком. В ней было написано:

«Ваша черная сука отплыла сегодня».

На полях было написано от руки почерком посланника:

«Надеюсь, она носит сари».

Но на этом удача Миджет окончилась. Только через год я узнал, что ее корабль был торпедирован японской подлодкой в шести часах хода от Карачи.

Но все это произойдет в будущем. Когда же я улетал из Карачи, мои домашние питомцы были целы и невредимы.

Путешествие в Лондон, по сравнению с предыдущими переездами, прошло довольно гладко. И, кроме того, у меня был билет Первой степени приоритетности. Лишь в Марракеше случилось одно небольшое происшествие, когда люди из ВВС сообщили мне, что они «потеряли» мое свидетельство о приоритетности. В результате я три дня наслаждался местными видами и ходил по базару под руководством Жозефины Бейкер^[226]. Но каждый день я являлся в аэропорт, чтобы узнать, как идет поиск моего свидетельства о приоритетности.

Однажды после полудня я возвращался из аэропорта после очередной безуспешной попытки убедить кого-нибудь из парней в ВВС в том, что моя копия свидетельства о приоритетности — это такой же подлинный документ, что и тот, что они потеряли. Машина для командного состава вот-вот должна была отправиться в отель. На заднем сиденье расположилась пара моложавых подполковников из ВВС, в которых я узнал бедных плебеев, для которых в Вест-Пойнте я когда-то был всемогущим курсантом-первокурсником. Я стал забираться в машину за их спинами, надеясь, что они забыли те случаи, когда я заставлял их драить мои ботинки и чистить мое ружье. И я уже почти влез в машину, когда толстяк капитан выскочил из здания КВТ^[227] аэродрома и схватил меня за плечо.