Еще час мы карабкались, пока не добрались до последней гряды, за которой скрылись козлы. Как сказали мне охотники, перевалив через нее, мы сможем начать спуск вниз. Склон не был очень большим — может, в две сотни ярдов шириной, но он шел под очень крутым углом примерно в сорок пять градусов, а снег теперь доходил до пояса. Каждый шаг давался с трудом, и, чтобы его сделать, нам приходилось брать долгие паузы, чтобы продышаться и запастись кислородом.
Наконец мы прошли склоном, а когда подползли к гребню, предводитель охотников показал мне, что спускаться надо медленно:
— На другой стороне будут козлы, — сказал он. Поэтому последние десять ярдов мы ползли с удвоенной осторожностью. Когда мы вышли на вершину гребня и медленно подняли головы, чтобы осмотреть другой склон, он был пуст, как шкаф матушки Хаббард[220].
Через четыре-пять часов мы уже были внизу у начала подъема к подножию горы. С последними лучами заходящего солнца мы вошли в деревню, откуда начали свой путь. Старейшины и большинство обитателей деревни высыпали нам навстречу с приветствиями. Они, конечно, были разочарованы тем, что мы вернулись без дичи, но столь же очевидно радовались, увидев всех нас целыми и невредимыми. Они тоже слышали гул лавины, и когда мы не появились после полудня, то они решили, что мы попали под нее. Счастливей всех выглядел телохранитель премьер-министра.
— Это был самый ужасный день в моей жизни, — сказал он мне. А я напомнил, что он мог идти с нами.
«Душмани ман» стала моей последней антикозлиной операцией. Через несколько дней после моего возвращения из Вашингтона в Кабул пришла телеграмма с приказом отбыть в Поддон со всей возможной быстротой, чтобы приступить к выполнению обязанностей секретаря Секретариата Европейской консультативной комиссии. Это не звучало как предложение какой-то чересчур представительной работы, к тому же и Пондон после мира и покоя Кабула не казался таким уж привлекательным местом. И все же после восемнадцати месяцев, проведенных далеко за горами, я был готов оказаться поближе к арене действий.
Первой проблемой было получить место в самолете для меня самого. Я направил телеграмму в бюро, ведавшее приоритетностью пассажиров, и послал им копии приказов на мой счет в моем собственном пересказе. Эти приказы, как и инструкции в телеграмме из Государственного департамента, были подписаны «Халл». При передаче содержания телеграмм я переделал подпись так, чтобы она выглядела «Корделл». Приняли ли меня в бюро по приоритетности за близкого друга государственного секретаря, я не знаю, но я получил уведомление, что по моему запросу на полет от Карачи до Лондона (это и была причина всей операции) мне выдано свидетельство о приоритетности номер один.
Следующей моей проблемой было то, как распорядиться всем моим домашним хозяйством. Оно включало в себя Янга и множество разных собак. Щенки Миджет все время были предметом притязаний, но с ее кабульским пометом оказалось труднее всего. С самого моего приезда в Кабул Миджет находилась в центре внимания. Особенно всех заинтриговали трюки, которым ее научили в ГПУ. Каждый из обитателей королевского дворца хотел заполучить ее щенка, но, поскольку кобелей бельгийских овчарок нигде поблизости не обнаружилось, мне в конечном счете пришлось повязать ее со следующей после нее знаменитостью — призовым кобелем немецкой овчарки самого короля. Вязка прошла с большим успехом. Роды Миджет были омрачены несчастным случаем в оросительной канаве, но все-таки пятеро щенков из помета выжили.
Немедленно встал вопрос о том, как распределить щенков. Оказалось, что каждому принцу в королевской семье либо мной, либо королем было обещано по щенку. Через некоторое время по этому поводу поднялась настоящая буря, а страсти накалились настолько, что король Захир поручил своему дяде — военному министру, ставшему теперь премьер-министром, Шах Махмуд-хану разрешить все споры. Для этого меня пригласили на чай в принадлежавший министру огромный дворец Дурбар-холл и предложили взять щенков с собой.
Дополнительной сложностью было то, что Янгу мной уже был обещан тот щенок, что останется у меня. Из пяти щенков четверо были великолепными, черными, рослыми собаками, но пятый получился каким-то жалким маленьким карликом с желтой спинкой и черным животом, с ушами, глуповато падавшими ему на глаза, и длинным тощим хвостом, который, казалось, не имел никакого отношения к остальному телу. Карлик, очевидно, ощущал свою неполноценность и, наверное, поэтому никогда не играл с другими щенками из помета и сам сторонился всех, поджавши хвост.
Лишь только военный министр прислал за мной, я спешно купил на базаре пять собачьих цепочек, посадил щенков и Миджет в машину и вместе с Янгом отправился с визитом. Янга вся эта процедура повергла в уныние, и он не переставал сетовать, что, наверное, судьбе угодно, чтобы карлик достался именно ему. Я ответил, чтобы он не беспокоился и что я уверен, мне удастся устроить все так, что он получит лучшего. Но Янга я не убедил.
Как только мы приехали на территорию дворца, щенки кинулись в ворота. И тут же все пять только что купленных новых цепочек разом оборвались, и пять диких щенков рассыпались во все стороны, а половина афганской армии пустилась за ними в погоню. К несчастью, дворцовая территория использовалась королевским семейством как нечто вроде фермы для молодняка. Породистые павлины, фазаны и всякие другие виды причудливых птиц лениво прогуливались по парку — до тех пор, пока щенки не вырвались на свободу. К тому времени, как щенки были окружены, по меньшей мере один павлин уже расстался с жизнью и несколько других — с хвостами. А на лужайке и возле пруда с лилиями валялись изуродованные фазаны и лебеди.
С помощью солдат мы наконец смогли загнать щенков внутрь ограды и привести их в Дурбар-холл. Я обещал военному министру, что все они будут приучены отправлять естественные надобности вне дома, но после той эскапады, что они устроили в саду, щенки совершенно забыли все свои манеры. Всего несколько минут провели они во дворце, и его великолепным старинным бухарским коврам срочно понадобилась чистка.
Но Шах Махмуд знал толк в спорте и беззаботно попивал чай, пока щенки, за которыми бегала полдюжина лакеев со швабрами, осваивались в комнате.
Наконец, когда все устроилось и Миджет призвала свой выводок к порядку, открылась дверь и королевский чемпион — немецкая полицейская овчарка, отец всего выводка, в хорошем настроении вступил в комнату. Надо знать одну вещь, когда имеете дело с кобелями-отцами: они не пользуются расположением со стороны их жен в период лактации. И пес короля Захира не был исключением. Миджет налетела на него как тигрица и в пять секунд Дурбар-холл превратился в крутящуюся массу собачьих тел. Но Шах Махмуд недаром был военным министром. Несколько хлопков в ладоши, несколько возгласов, и снова кабульский гарнизон поспешил на выручку. Ценой пары ведер воды и нескольких серьезно покусанных рук, обе собаки были наконец отделены друг от друга, и в Дурбар-холле воцарился мир.
К этому времени персидские ковры стали все больше принимать изношенный вид, и военный министр решил ускорить рассмотрение дела. Он сказал мне, что король доверил ему распределить выводок между королем, его кузенами и мной. Прежде чем вынести окончательное решение, он хотел бы узнать мое мнение о том, какая собака самая лучшая. Я указал на карлика с желтой спиной и высказал соображение, что у него, судя по всему, наилучшее перспективы из всех, хотя он и не выглядит предпочтительнее в настоящий момент. Принимая во внимание то, что я на самом деле думал об этой собаке, я полагал, что преуспел в том, чтобы пес достался одному из принцев. Но все мои соображения не учитывали афганской проницательности Шах Махмуда. Он внимательно осмотрел карлика и затем всех остальных.
— Я согласен, — сказал он наконец. — Малыш выглядит многообещающе, и поэтому, я думаю, вы, как хозяин суки, должны забрать именно его. А взамен остальных мы решили дать вам пару щенков-афганцев.
