— Не пытайтесь оправдаться, Францика. Какие тут могут быть оправдания? Вы не хотите сделать меня несчастной и в то же время выставляете на посмешище, ждете до последней минуты, чтобы скандал вышел громче. Он, видите ли, не хочет сделать меня несчастной! Сколько я ходила сюда, изо дня в день, думала, что вью свое семейное гнездо! — Голос ее срывался от рыданий. — А он лежит тут в моей постели и смеется.

— Я не смеюсь.

— Изволь теперь прокрадываться в собственный дом, как преступница, как грешница, вступившая на дурную стезю. Уже сегодня вечером весь город станет перемывать мне косточки. Ну и пусть, мне теперь все равно! Если уж я сюда явилась, Францика, то не позволю выпроводить себя в два счета. Как бы вы ни поступали по отношению ко мне подло и неблагодарно, но вы больны, и мое место здесь, возле вас.

— И вовсе я не болен, — угрюмо пробурчал Франци. Он был несколько сбит с толку такой непоследовательностью: ведь Ирен не могла знать заранее, что застанет его в постели, с какой же стати она теперь выступает в роли сиделки?

Но для Ирен это был удобный предлог затянуть свой визит до тех пор, покуда не удастся достичь результата. Долго промучившись со шляпной булавкой, она наконец сняла шляпу и положила на стол; осушив слезы, неторопливо повела речь:

— Полно, Францика, не стоит дуться. Давайте рассуждать как разумные люди и добрые друзья. Я не собираюсь принуждать вас к чему бы то ни было, но ведь теперь поздно идти на попятный. Согласитесь: вы хотите невероятного. Сами вы увязли в расходах, меня же безнадежно скомпрометировали. Отчего бы нам не пожениться хотя бы на месяц? Вас это ни к чему не обязывает, а для меня все-таки меньше сраму остаться женщиной в разводе, нежели обманутой и брошенной девицей. Развод получить нынче нетрудно, и такая ситуация будет пикантнее, не правда ли, Францика?

Францика молчал как убитый.

Ирен присела на краю постели и потянулась к руке Франци. Правда, от всей руки выглядывали лишь кончики пальцев, судорожно пытавшиеся удержать одеяло у подбородка и никоим образом не ответившие на жест Ирен. Девушка лишь слегка прикоснулась к пальцам Франци — на большее она не решилась, не желая рисковать. И говорила, говорила без умолку, чтобы скрыть утрату своего превосходства.

— Ну, неужели вам не нравится эта роскошная постель, эта дивная квартира? Что теперь с ней станет? Право, жаль трудов! Как мы с тетушкой Илкой старались, обставляли ее для вас, сколько мечтали! Да и вы как радовались каждому новому приобретению!..

Франци молчал.

Ирен охватил панический страх, как бы разговор и вовсе не оборвался.

— Вам удобно лежать?

— Удобно.

— Вы довольны постелью?

— Да.

— Тетушки Кати здесь нет?

— Она уже ушла домой.

— Значит, мы одни?

— Одни.

Ирен встала и отодвинула чуть подальше лежавшую на столе шляпу.

— Да будет вам известно, Францика: та постель, в которой вы лежите, предназначалась для меня. А что, если я сейчас лягу в вашу? Что вы на это скажете?

Но Франци не сказал ничего.

— Теперь уже безразлично, — продолжала Ирен. — Весь город знает, что я нахожусь здесь. Вам удалось раз и навсегда скомпрометировать меня, Францика. Отчего вы так кутаетесь, вам не жарко?

— Нет, — Франци с отчаяния сморозил явную глупость.

— Да у вас пот со лба льет ручьями! Позвольте, Францика, я вытру! — Франци почувствовал на лбу прикосновение прохладного и сильно надушенного платка. — Вот чудак: в этакую жару чуть ли не с головой залезть под одеяло! Неужели только из-за меня вы стараетесь соблюсти приличия? Эка невидаль — полураздетый мужчина! Меня такой ерундой не запугаешь, я вдоволь насмотрелась на своего братца. Но здесь и вправду жара, дышать нечем: тетушка Кати неплотно прикрыла жалюзи.

Ирен принялась демонстративно расстегивать блузку, а Франци столь же демонстративно отвернулся, чтобы не видеть этого.

Как бы проделала эту операцию бывалая, многоопытная женщина? — размышляла про себя Ирен. Она перебирала в памяти примеры, известные случаи, когда та или иная девица, по слухам, раздобыла себе мужа неправедным путем… то есть вынудив мужчину жениться. Ирен была готова на все, но не знала, каким образом действовать. Внезапно она снова села на край постели и с отчаянной решимостью склонилась к Франци. Молодой человек увидел колышущуюся над ним полурасстегнутую блузку, женские руки обхватили его за шею, выбившаяся прядь волос хлестнула его по глазам, так что он, пытаясь защититься, рефлекторным движением выдернул руку из-под одеяла; одеяло сползло, обнажив голые, отвратительно белые мужские плечи. Франци лежал под одеялом без сорочки.

— Я не одет, — пробормотал он, краснея, точно застигнутый на какой-либо непристойности. В этот момент неожиданно резкий звук прорезал тишину прогретой затемненной квартиры: прозвенел дверной звонок.

Франци и Ирен не шелохнувшись смотрели друг на друга. С минуту стояла такая тишина, что слышно было, как меж деревянных планок жалюзи гудят шмели.

Звонок раздался снова.

— Кто это может быть? — понизив голос, спросила Ирен.

— Не знаю.

— Наверное, тетушка Кати вернулась. Вы не велели ей принести молока на полдник?

Звонок предпринял новую попытку.

— Впустите ее. Я приготовлю вам полдник.

Звонок заливался непрерывными трелями.

— Это не тетушка Кати, — прошептал Франци.

В страхе перед неведомой опасностью они затаились посреди враждебно следящего за ними города, настороженно прислушиваясь к каждому шороху, словно в пещере где-нибудь посреди девственного леса. Но и друг другу они были точно так же чужды и враждебны, как звери в лесу.

Звонок не унимался.

— Что вы не встаете? — прошипела Ирен. — Надо же посмотреть, кто там.

— Не могу я встать! Я же раздет.

— Ну, так накиньте на себя что-нибудь. Я отвернусь.

Франци стыдливо выбрался из-под одеяла и набросил на плечи пиджак. Он оказался босиком: свалившись в постель от тоски, он точно так же не позаботился отыскать шлепанцы, как и ночную сорочку. Так и стоял он посреди комнаты, босой и в престранном облачении. В те поры короткого белья мужчины еще не носили; вот и на Франци болтались длинные исподники — деталь гардероба столь малопристойная, что даже название ее было немыслимо произнести в дамском обществе. Штаны эти при каждом шаге действительно болтались из стороны в сторону, нелепо свисая из-под надетого на голое тело пиджака.

В таком виде он и прошествовал к двери.

Звонок заверещал снова — сердитыми, нетерпеливыми рывками и не смолкал до тех пор, пока ключ не повернулся в замке. Франци медленно, осторожно открыл дверь — сперва узкую щелочку, чтобы посмотреть, кто к ним рвется. Сначала в щель лазутчиком просунулись две розы: оглядеться и разведать обстановку.

— Прошу прощения! Извольте обождать минутку! — воскликнул Франци, захлопнул дверь и в два прыжка снова Очутился в постели. — Не мог же я показаться ей в таком виде, — шепнул он Ирен и, укрывшись одеялом, закричал, что можно, мол, приглашая гостью войти. Действовал он совершенно машинально, как автомат, способный думать только о соблюдении приличий, потому что в визитере с розами предполагал тетушку Илку. А ее он боялся, вернее, только ее он и боялся… Страшно было подумать, как отнесется тетушка Илка к его поступку… Для Франци явилось подлинным облегчением, когда вместо предполагаемой посетительницы оказалась та самая служанка, которая когда-то принесла в дом к Ирен огромный букет по случаю помолвки.

То, что было облегчением для Франци, послужило разочарованием для Ирен. Она вышла из своего укрытия, на ходу застегивая блузку, и устремилась навстречу гостье подобно незадачливому полководцу, который ликует при виде армии, вовремя подоспевшей на подмогу… Служанка всех этих тонкостей не подметила: она знай себе неудержимо лезла вперед со своими розами, чтобы отчеканить заученные слова:

— Милостивая сударыня свидетельствует вам свое почтение и посылает эти розы, а также просит передать, что письмо ваше получено. Благоволите зайти к ней для личного разговора.