Наступает зима.
Неужели прибежищем ему остается лишь искусство?
Я не понимаю, кричит он в отчаянии, почему многие прекрасные, великие в общем и целом формы оказываются бессильными что-либо излечить и чему-либо помочь — пред лицом всесильной, всеподчиняющей нужды?
Но кто еще слышит его? Кто понимает его речи?
Великий рок, что так прекрасно лепил людей основательных, тем сильнее раздирает людей слабых и беззащитных.
Потому и великие самые обязаны величием не только природе своей, но и счастливым обстоятельствам, что позволили им вступить во время свое деятельными и полными жизни.
Что ж я?
Он говорит: нужда. И если в какой-то миг она станет определяющей и более действенной, чем вся деятельность чистых, самостоятельных в поступках своих людей, тогда это может окончиться трагически и гибельно.
Когда зимой таунусские горы в окрестностях Хомбурга покрываются снегом и в ясные дни светит солнце, резкая игра теней являет собою дивное зрелище. Приезжает Ландауэр, чтобы отвезти его на родину в Швабию. Находит его сильно переменившимся. Едва начав оживленный разговор, он тут же впадает в черную меланхолию.
Читает вслух стихи.
Неожиданно задает вопрос: Какое, по-Вашему, место займет новое поколение в мире, что Вас окружает?
Но горе мне!
И если я скажу:
Приближен, чтоб узреть Бессмертных,
Они же сами вновь низвергнут меня к живущим,
Лжепроповедника, во тьму, дабы я
Песнь тревоги моей внемлющим пел.
19
<b>Вот уже много лет ходит он взад и вперед по комнате, бормочет что-то невнятное.</b>
<b>Говорят, известие о войне за свободу, начавшейся в Греции, на время взбудоражило его, он с восторгом выслушивал новости, особенно когда узнал, что греки взяли Морею. Однако недолгое оживление вновь сменилось апатией, и мысли у него стали путаться.</b>
<b>Когда Шваб читает вслух «Гипериона», он говорит, ни к кому не обращаясь:</b>
<b>Не заглядывайте так часто в книгу, это же людоедство.</b>
<b>Ему вручают экземпляр сборника его стихов, он благодарит, перелистывает страницы, потом говорит:</b>
<b>Да, стихи настоящие, они в самом деле мои, а вот название неверно.</b>
<b>Никогда в жизни я не носил имя «Гёльдерлин», меня звали «Скарданелли», а может, «Сальватор Роза» или еще как-нибудь.</b>
<b>Если его просят написать несколько строк, он спрашивает: Вам о Греции, о весне или о духе времени?</b>
<b>И тогда этот человек, обычно сгорбленный, расправляет плечи, подходит к своей конторке, берет лист бумаги и гусиное перо, левой рукой он словно отбивает ритм каждой строки, глаза его и лоб блестят, он отворяет окно, смотрит на простор, пишет:</b>
Когда поля укрыты бледным снегом,
Равнины беспредельные блестят,
Вдали нам лето чудится (иль нега
Весенняя)… Но близится закат.
Погода хороша, прозрачны дали,
И светел лес, людей мы не видали
Здесь, на глухой тропе… И только зыбко
Блеснет природы зимняя улыбка.[153] * * *
Данный текст основан на документальных источниках, касающихся жизни и творчества Фридриха Гёльдерлина, он даже прямо заимствует — что довольно рискованно — отдельные пассажи из записок Вильгельма Вайблингера, опубликованных в 1831 году.
Автор надеется, что его трактовка предмета прольет на давно прошедшие события новый свет, в котором четче выявятся определенные человеческие мотивации, а это даст возможность еще раз живо и непосредственно соприкоснуться с поэтом.
Г. В.
ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
1770 — в Лауфене-на-Неккаре родился Фридрих Гёльдерлин.
1788–1793 — занятия на богословском факультете в Тюбингене вместе с Нейфером, Гегелем, Шеллингом. Восторженное отношение к Французской революции («Тюбингенские гимны»).
1795 — в Иене встреча с Шиллером, Гёте, Фихте.
1796–1798 — домашний учитель во Франкфурте-на-Майне. Любовь к Сюзетте Гонтар. Первая коалиция против революционной Франции («Гиперион»).
1798 — вместе с Синклером участвует в Раштаттском конгрессе, заводит знакомство со сторонниками революционных преобразований на юге Германии.
1799 — первое посещение Хомбурга. В марте генерал Журдан издает декрет, направленный против революционных брожений в Германии. В ноябре — государственный переворот Бонапарта («Эмпедокл», работы по эстетике, хомбургские оды, план издания журнала «Идуна»).
1800 — у Ландауэра в Штутгарте («Оды и элегии», «Хлеб и вино»).
1801 — домашний учитель в Хауптвиле (Швейцария). Люневильский мир. В декабре отправляется во Францию (стихотворение «Рейн» и др.).
1802 — домашний учитель в Бордо. В июне возвращается на родину. Смерть Сюзетты Гонтар. В сентябре вместе с Синклером отправляется на заседание имперской комиссии в Регенсбург (стихотворения «Патмос», «Праздник мира», переводы из Софокла).
1803 — в Нюртингене («Ночные песни», «Воспоминание», «Мнемозина»).
1804 — библиотекарь ландграфа Гессен-Хомбургского. В мае Наполеон провозглашен императором Франции (наброски будущих гимнов, переводы из Пиндара).
1805 — арест Синклера в Хомбурге, процесс о государственной измене в Вюртемберге.
1806 — в сентябре Гёльдерлина доставляют в клинику Аутенрита в Тюбингене. С 1807 года живет в доме столяра Циммера на берегу Неккара, где в 1822–1826 годах его посещает Вайблингер.
1843 — смерть Гёльдерлина.
Криста Вольф
Нет места нигде
Я ношу в себе сердце, как северная
почва зернышко южного фрукта. Оно
набухает, но ему не прорасти.
Клейст
Вот почему мне кажется иной раз,
будто я лежу в гробу, а оба моих «я»
в оцепенении глядят друг на друга.
Гюндероде
Крута тропа, по которой убегает от нас время.
Предшественники… Ноги, стертые в кровь… Взгляд — но уже без глаз, слова — но уже без уст. Облик, осанка — все бестелесно. В разлуке далеких могил вы вознеслись, восстали из мертвых и все еще должны прощать нам, многогрешным. Скорбное долготерпение, ангельский удел.
А мы все алчем вкуса слов, вкуса пепла. Мы, которым приличествует немота, все никак не умолкнем.
Пожалуйста, скажи спасибо.
Пожалуйста. Спасибо.
Хохот. Ему сотни лет. И эхо, чудовищное, на все голоса. И жуткая мысль: другого отзвука не будет, только этот. Лишь величие оправдывает отступление от нормы и примиряет виновного с собой.
