— Ущелье, — бросил Берни.

До этого я успел дважды побывать в ущельях. В первый раз — когда мы отправились в поход и Берни играл у костра на гавайской гитаре, а во второй раз было много стрельбы.

Хотя, может быть, это было в тот же самый раз.

Дорога вывела из каньона к деревне, такой же красноватой, как окружающая местность. Неподалеку виднелась рощица низкорослых деревьев, и царила полная тишина. Когда мы приблизились, я понял, что деревня заброшена: дома стояли без крыш, стены рассыпались. Самая высокая руина, видимо, некогда служила сторожевой башней. Она приютилась рядом с деревьями, в том месте, где дорога сужалась до ширины тропинки и уходила за деревней вверх по крутому склону.

Берни остановил машину у груды камней и вышел. Со стороны дороги камни были уложены ровно, и в них была устроена ниша, в которой красовался портрет черноволосого неулыбчивого мужчины с густыми усами.

— Иисус Малверде, — объяснил Берни.

Кто-то положил перед камнями на землю цветы, но с тех пор уже прошло достаточно времени, поскольку они успели пожухнуть и побуреть. На дороге валялись стреляные гильзы. Напарник поддал их носком ботинка и посмотрел в сторону деревьев. Они росли близко друг к другу, но ниже по склону был просвет и там виднелось несколько деревянных крестов.

Мы спустились к поляне.

— Здесь когда-то, наверное, был пруд, — предположил Берни. И хотя воды мы поблизости не заметили, я ее почуял. Мы посмотрели на кресты. — Никаких имен, — проговорил напарник. — Что бы это значило?

Я не знал. Мы подошли к последнему кресту — просто сбитым гвоздиком веткам. Рядом с ним лежала пустая бутылка. Берни поднял ее и прочитал:

— «Четыре розы». Интересно…

Я залаял, не дав ему договорить.

Напарник поспешил к машине и вернулся со складной лопаткой. Вытащил из земли крест и начал копать. Я помогал и копал еще быстрее. Могу копать целый день, особенно если почва такая, как эта, которую недавно разрыхлили. Вскоре показалось лицо с открытыми, запорошенными землей глазами. Но само лицо было неповрежденным, и я легко его узнал.

— Боже, — пробормотал Берни. — Простофиля, который слишком много знал. А могло бы хоть раз и повезти.

Мы осторожно откопали Даррена Куигли. В его груди зияла дыра, какие остаются, если стреляют с близкого расстояния из дробовика, и в ней уже копошились личинки. Берни воткнул лопатку в землю и наклонился, чтобы вытащить труп из могилы.

В этот момент со стороны склона позади нас донесся звук, словно кто-то наступил на сухую ветку. Мы обернулись.

Наверху стояли люди в форме и целились в нас из пистолетов и винтовок, другие вышли из-за стены сторожевой башни. Одного из них я узнал — капитан Панса. Теперь он не улыбался — лицо было жестоким и злым, но у меня возникло ощущение, что он любовался собой.

Берни потянулся за мобильным телефоном. Бах! Раздался выстрел, и разбитый на куски аппарат вылетел из ладони напарника.

— Руки в гору, если хотите жить! — потребовал капитан Нанса. Подул ветерок и донес запах его лосьона после бритья, того самого, что нравился Скинсу Баркли, но об этом сейчас не время.

Берни поднял руки.

— Вы арестованы за убийство, — объявил мексиканец.

Нас превосходили числом — огромное число против двух. Если речь заходит о цифрах, «два» — это тот предел, до которого я умею считать, но, по моему мнению, этого вполне достаточно.

— Спокойно, малыш, — шепнул мне Берни. — Не дергайся. — Как он узнал, что я готов был броситься со всех лап вверх, схватить капитана Пансу, а потом… если честно, на потом у меня плана не было, ну и что с того? — Сидеть.

Я сел. Понимал, что Берни что-нибудь придумает. Ему всегда приходят в голову светлые мысли, потому-то наше детективное агентство такое удачливое, если не считать финансовой стороны. Я вспомнил о револьвере тридцать восьмого калибра с полным барабаном патронов, который лежал у напарника в кармане. Берни отменный стрелок — я столько раз об этом рассказывал, что трудно привести хотя бы еще один пример. Следовательно, таков и будет наш план. Перестрелка — превосходный план, и часто нас выручал. В любую секунду, а секунда — это то, что очень быстро проходит, на свет появится револьвер — и… бам, бам, бам. Да, револьвер — и бам, бам, бам, а затем…

— Идите сюда, — приказал капитан Панса, — только очень-очень медленно, и держите руки очень-очень высоко.

Берни поднял руки чуть выше. Теперь они были над головой, а револьвер тридцать восьмого калибра в кармане. Не возникнут ли от этого проблемы? Напарник сделал шаг вверх по холму, я двинулся за ним.

— Собака останется на месте, — бросил капитан Панса.

— Нет, — возразил Берни. — Он пойдет…

Бах! Но не из револьвера тридцать восьмого калибра. Выстрелил один из болванов в форме, что стояли наверху склона. У ног Берни, совсем близко, взметнулся фонтанчик земли. Отскочил острый камешек и, пролетев по воздуху, ударил мне в плечо, но я совершенно не показал, что мне больно.

— У вас плохой слух, сеньор Литтл, — сказал капитан Панса. — И факт остается фактом: вы находитесь в мексиканской глуши, вместо того чтобы спокойно пересечь границу и ехать домой. Поэтому повторяю в последний раз: собака останется на месте. У нас нет времени на собак, особенно на эту. — Человек в форме за его спиной что-то ему сказал, как говорят мексиканцы. — До вас дошло, сеньор Литтл? Вот и сержант Понсон напомнил мне, что сегодня мы как назло забыли захватить ковчег.

Берни очень медленно присел на колени, также медленно опустил руки, обнял меня и посмотрел в глаза. У него самые лучшие глаза, и я не заметил в них никакого страха. И носом тоже не почуял. Он заговорил так тихо, что трудно было уловить хотя бы звук.

— Чет, как только я скажу «беги» — беги. Как можно быстрее и как можно дальше.

Бежать? Мы побежим вместе, ведь так? Тогда почему мне следует бежать как можно быстрее? Не сочтите за критику, Берни даже для людей не лучший бегун — ведь он был ранен на войне.

Он разжал руки, поднялся и, не сводя с меня глаз, сказал гораздо громче:

— Место! — Затем повернулся и с поднятыми руками снова пошел вверх по склону.

«Место»? Но если я останусь где сижу, как мы сумеем вдвоем убежать? Или Берни хочет сначала их всех перестрелять из своего револьвера, а уж потом мы побежим? Пожалуй, неплохая стратегия — позволит нам взять над ними верх. Я так и решил. И остался на месте. Но по мере того как напарник удалялся, я немного перемещался в его сторону, но сидя, чтобы со стороны казалось, что я никуда не двигаюсь.

Как только Берни достиг вершины склона, из-за стены сторожевой башни выехали два джипа. Люди в форме окружили напарника и направили на него оружие. А один принялся обыскивать. О нет: что, если он найдет…

Нашел! Вынул из кармана Берни револьвер тридцать восьмого калибра «специальный» и подал капитану Пансе. Тот показал оружие остальным.

— Какая удача! Это, должно быть, и есть орудие убийства.

Берни не закричал, даже не дернулся, и спокойным голосом, каким говорит всегда, ответил:

— Я никого не убивал.

Капитан Панса показал револьвером на лежавшего в мелкой раскопанной могиле Даррена Куигли.

— А вот он похож на жертву. — Мексиканец повернулся к остальным. — Как по-вашему?

— Да, — ответили ему. Некоторые скалились, словно происходило что-то очень забавное.

— Он и есть жертва убийцы, — кивнул мой напарник. — Только убийца не я.

— Не вы? — Капитан Панса покосился на Берни. — А если не вы, кто же настоящий убийца? Есть на этот счет мысли?

— Думаю, что вы.

На склоне воцарилось молчание, все замерли.

— Может, мой английский никуда не годится, — начал мексиканец. — Может, он настолько плох, что я не понимаю, что вы говорите. Пожалуйста — por favor[31] — повторите, что вы только что сказали.

Берни глубоко вздохнул — я заметил, как поднялась его грудь. А затем громоподобным, страшным голосом, каким никогда не говорил — я даже не предполагал, что он на такое способен, — выкрикнул: