Чем мы занимаемся? Следим за злодеем, который оттузил нас бейсбольной битой, и хотим его наказать. Берни полагалось бы это знать.

Мы пересекли пустыню, темную и безлюдную, если не считать время от времени возникающих вдали городов, которые казались огоньками в корзине. Я упомянул огоньки в корзине, потому что вспомнил, как однажды Леда украшала рождественскую елку — в это время я всегда так разыгрывался, что меня выставляли за дверь, — и Берни включил в розетку шнур попробовать свернутую в корзине гирлянду. Это было в тот период, когда Берни и Леда вроде бы ладили — до того завтрака, когда она пригубила кофе и заявила: «Мне это не подходит». Сначала я подумал, что она говорит о кофе, и Берни тоже так решил.

Джокко свернул с магистрали на двухполосное шоссе, где машин было значительно меньше. Мы на почтительном расстоянии проехали за ним через один из городков-корзин с гирляндой и оказались на дороге, которая принялась петлять среди холмов. Теперь его габаритные огни то исчезали — значит, он скрывался за поворотом, — то снова возникали, когда мы его догоняли. Он перевалил через гребень и снова пропал. Когда мы добрались до вершины, грузовик «Четырех роз» успел преодолеть половину спуска и свернул на проселочную дорогу.

— Направляется на юг, — прокомментировал Берни. С высоты холма нам открылась убегающая вдаль равнина; лучи фар медленно перемещались в ночи. — Очень уж близко к границе. — В этот момент фары потухли, но грузовик продолжал двигаться, я это хорошо видел при свете звезд. — Боже! Куда он, к черту, делся? — воскликнул напарник и тут же добавил: — Кажется, я его вижу: вырубил свет и шпарит по дороге.

Мы последовали за Джокко на проселок и приблизились вплотную, так что поднимавшаяся из-под его колес пыль покрыла наше ветровое стекло и забила мне нос.

— Может, мы уже в Мексике?

Ох, Мексика! Мы вели там расследования. Дело о похищении Салазара и еще одно, с чем связано, забыл, только помню, как схарчил на задворках бара кукурузный пирог со свининой. Мои сородичи отличаются там от нас — не все, но многие. Крутые ребята — красноглазые, поджарые, задиристые. Мне пришлось участвовать в нескольких драках, и Берни тоже. Потом мексиканская ветеринарша меня зашивала, да и Берни наложила несколько швов. Она была вполне ничего и к тому же запала на напарника, что и вызвало осложнения, поскольку она забыла упомянуть, что у нее есть муж. Но он оказался шляпой, и все кончилось благополучно.

Я оглянулся и заметил в ночи пару горящих глаз, потом другую. Мои сородичи мексиканского типа? Я принюхался. Нет, здесь было нечто иное, ближе к кошкам. Большим кошкам пустыни, с которыми я однажды познакомился слишком близко. Колея становилась все незаметнее и наконец исчезла. Мы, объезжая кусты и камни, снизили скорость. Впереди резко очерченная тень вплотную приблизилась к длинной линии невысоких холмов. Я потерял ее из виду.

— Куда он едет? — спросил Берни.

Холмы были круче, чем казались на расстоянии. Существовал ли в них вообще проход? Мы петляли у подножия, видели несколько ведущих к вершине каньонов, но они были слишком узкими и каменистыми. Берни остановил машину, вынул из-под сиденья большой фонарь, и мы вышли. Напарник приложил руку к уху.

— Я его не слышу, — тихо проговорил он. Что было неудивительно. Поражало другое: я тоже ничего не слышал, кроме лая койотов вдалеке.

— Ничего не понимаю… — Напарник посветил вокруг. — Никаких ведущих наверх следов, да и слишком здесь круто для грузовика. — Мы пошли дальше, Берни поводил лучом фонаря туда и сюда. — Куда же он делся?

У меня не было ответа на этот вопрос. Но я чуял запах выхлопа грузовика — по такому следу легко идти. Он привел меня к высоким колючим кустам, за которыми склон поднимался почти вертикально. Отсюда запах поворачивал обратно на равнину.

— Он развернулся? — удивился напарник. — Как же мы его пропустили?

Я подошел к колючим кустам — кажется, они называются окотилло — и снова принюхался. Э, да они пахли бананами. Подошел Берни и посветил фонарем. Что тут разглядывать: выпирающие из земли корни, а дальше — каменная стена.

Мы постояли: Берни размышлял, а я принюхивался к медленно исчезающим запахам выхлопа и бананов. Хорошо было чувствовать над собой звезды, воздух был свеж, ночь великолепна.

— Не возражаешь, если мы поднимемся наверх и взглянем, что оттуда видно? — спросил Берни.

Я одобрил, и мы двинулись вдоль склонов холмов, пока не набрели на поднимавшийся к вершине овражек и направились по нему вверх. Свет фонаря выхватывал из темноты маленькие кактусы, множество камней, осветил тележное колесо. Воды на виду не было, но я чувствовал ее буквально под ногами. Берни покосился на тележное колесо.

— Где-то здесь поблизости были шахты, — пробормотал напарник. Он интересуется заброшенными шахтами в пустыне, и в прошлом у нас из-за этого возникли проблемы.

Мы поднялись выше. Овражек становился уже, петлял и наконец исчез в складках холма. После чего подъем стал еще труднее, во всяком случае, для Берни. Он ворчал, задыхался, луч фонаря метался из стороны в сторону. Возникли небольшие оползни, но я держался на ногах крепко. И вскоре оказался у большого кактуса, самого высокого, какой я только встречал, и ощутил себя на вершине, так близко к звездам! Какая же у нас интересная жизнь, у меня и Берни. А вдали раскинулась еще одна широкая равнина с городом, хотя и не так ярко освещенным. Нам туда? Я был готов.

Берни меня догнал и, с трудом переводя дух, остановился.

— Подожди, давай придем в себя, старина, — сказал он. Лучше бы говорил только о себе. Он выключил свет и окинул взглядом долину.

— Да, точно Мексика. Должно быть, поселок Эль-Гато. Знаешь, о чем я подумал? — В большинстве случаев мне угадать не удается, но теперь я не сомневался, что он подумал о мексиканке-ветеринаре. И опять не угадал. — Бесследно исчезли два больших предмета: Пинат и грузовик Джокко, — сказал он. — Неужели это совпадение?

Я попытался уяснить его мысль. Что же, получается, Пинат в грузовике Джокко? Нет, она бы туда не влезла. Я принюхался и не уловил запаха слонихи. Но что это? В воздухе едва ощутимый запах лягушки или жабы, только более рыбный. И эта рыбная часть запаха пронзительнее и тоньше, чем у настоящей рыбы. Я, конечно, говорю о свежей рыбе. Тухлая — совсем другое дело. И этот лягушачий-рыбный-жабий запах означал одно — змея! Я ужасно боюсь змей и не стесняюсь в этом признаться.

— Давай немного осмотримся.

Мы все еще ищем грузовик? Разве он мог забраться так высоко? Я понятия не имел. Но раз Берни говорит: надо осмотреться, — будем осматриваться. Я люблю это занятие, и оно составляет большую часть нашей работы.

Мы немного побродили, и Берни, как часто поступает в таких ситуациях, столкнул ногой камень. За ним последовал луч фонаря. Камень отскочил от склона и угодил в скрытую от глаз небольшую промоину. За камнем стали спускаться и мы. Рыбно-жабий запах все еще носился в воздухе, но теперь к нему примешивался другой, который я помнил по занятиям в школе «К-9». У меня на холке встала дыбом шерсть.

— В чем дело, Чет?

Я подбежал к промоине и заглянул внутрь. Кругом была одна темнота, но я знал, что это там. Подошел Берни и направил луч фонаря вниз. На дне, откинув в сторону руку, лежал вниз лицом мужчина. Тело, как иногда случается, не было ни скрючено, ни искалечено — казалось, человек просто спит. Но это, разумеется, было не так.

— Дьявол, — пробормотал Берни.

Мы спустились на дно рассмотреть все подробно. Мужчина был в просторной, темной пижаме и тапочках. Берни осветил его лицо — оно показалось мне знакомым: это лицо улыбалось мне с экрана телевизора, когда мы смотрели ролик с Пинат. И еще оно улыбалось с фотографии на нашем холодильнике. Теперь человек лежал стиснув губы, но глаз, тот, что смотрел на меня, был открыт. И по нему полз муравей.

— Ури Делит, — определил напарник.

Он опустился на колени и повел лучом фонаря, дюйм за дюймом изучая тело, но ничего не касаясь.