Убрав ящик в сумку, я подумала, что едва мы нашли тайный проход сквозь время и место в неизвестный мир, как он уже сгорел на солнце. Я надела сетку на голову и шагнула в палящий зной.

Всю обратную дорогу ремень от сумки тер плечо. Навалилась усталость. От пота намокла спина, слиплись волосы под сеткой. Запись на диске не давала покоя: «Экспедиция Янссона» — сама эта фраза, словно из старой маминой книги. А потом голос, звучащий сквозь время, — неожиданный, спрятавшийся в бесстрастном путевом журнале, — женщина считала настолько важным свое послание, что записала его тайно и была готова скорее уничтожить запись, чем позволить ей попасть в руки военных.

Мне захотелось узнать, что именно значило для нее так много.

Уже издалека с дороги я разглядела чужих людей на нашем дворе. Если это гости чайной церемонии, то они пришли без предупреждения — надеюсь, что это не так. Отец очень не любил визитов, к которым не мог приготовиться должным образом. Всякий раз после них он брюзжал по нескольку дней.

Я свернула в лесок и, спрятавшись за деревьями, попыталась разглядеть пришедших. И тут у меня перехватило дыхание: на гостях была синяя форма, а еще на гостевой парковке виднелся знакомый солнцекар. Во дворе с десяток военных переносили с места на место странные устройства. Чайный домик был огорожен забором, вокруг прохаживался солдат с саблей наголо. Мои родители стояли на крыльце дома, с ними разговаривал высокий человек в офицерской форме. Услышав мои шаги, он обернулся, и я сразу узнала его лицо.

— Вот так встреча, девушка, добрый день! — фамильярно приветствовал меня командор Таро и замер в ожидании моего поклона.

Они называли это обычной инспекцией, но ни о чем таком и речи не шло. Как правило, обычные инспекции проводили два солдата, и продолжались они не более двух часов. У нас же на участке в течение двух недель круглые сутки присутствовали один старший офицер и шестеро солдат: двое охраняли, а четверо занимались обследованием дома и участка согласно строгому плану, постепенно переходя с места на место, исследуя каждый сантиметр с помощью плоских экранов. На них вырисовывались разноцветные фигуры, неровные края которых и постоянно меняющиеся формы напоминали географические карты.

Из маминых книг я знала, как работают эти устройства: они посылают в землю радиоволны, а экран их расшифровывает. Фигуры означали плотность и уровень влажности грунтов. Еще военные привезли с собой целый набор специальных буров и измерителей, а одна из них — немногословная женщина — ходила с двумя перекрещенными кусками металлической проволоки. Иногда она останавливалась, зажмурив на мгновение глаза, а потом начинала всматриваться в проволоку, словно ожидая чего-то. Родители сказали мне, что военные первым делом оцепили чайный домик, и теперь там проводился обыск с пристрастием, потому что металлическая лоза этой дамы шелохнулась в первый же день, указав на место под крыльцом.

Отец с грустью смотрел на гору из досок, растущую перед чайным домиком по мере того, как солдаты разбирали пол внутри.

— Его больше никогда не восстановить, — пробормотал он. — В нынешнее время такая доска — большая редкость, а хорошего мастера днем с огнем не сыскать, чтобы построить чайный домик по всем правилам.

В те дни родители почти не общались друг с другом. Их тяжкое молчание позволяло скрыть почти животный страх перед военными. Все было похоже на неестественно спокойную поверхность воды: одно слово, одно движение камня на дне меняет все — и вот уже кольца пошли одно за другим, пока отражение не превращается в бесформенные блики. Мы разговаривали только по большой необходимости. Из-за присутствия военных между нами выросли невидимые стены, и разрушить их у нас не хватало решимости.

Вечерами я шла спать, сначала тайком убедившись, что приборы военных по-прежнему остаются на участке, а по утрам просыпалась в ужасе от мысли, что они собираются расширить поиски в сторону тундры. Я даже не могла спокойно позавтракать, не убедившись, что это не так. Мне снился сокровенный источник, и посреди ночи я просыпалась от гнетущего чувства, будто издалека — сквозь каменную толщу — до дома доносится шум воды. Всякий раз приходилось вслушиваться в тишину, пока сон вновь не одолевал меня.

Сначала я подумала, что мама просто для видимости интересуется приборами, чтобы унять нервное возбуждение. Шли дни, и я начала понимать, что за ее любопытством был действительный интерес, скрыть который никак не получалось. У нее явно чесались руки, так ей хотелось самой поработать с ними, узнать их устройство и применение. Прошло уже пятнадцать лет с ее последней экспедиции от университета Нового Петербурга, да и гражданские технологии всегда считались менее продвинутыми, чем военные. Так что она ни на шаг не отступала от солдат, выспрашивая то да се, а я по ее лицу видела, что она все запоминает, чтобы вечером, когда все разойдутся, спокойно записать услышанное. Отцу мамин интерес был явно неприятен, поэтому он замкнулся и стал избегать ее. Казалось, все, что в те несколько дней оставалось невысказанным, постепенно стягивалось вокруг нас невидимой сетью, способной задушить, если только мы не сможем найти выход.

Санья — вот с кем нужно посоветоваться! Оставалось надеяться, что в прошлый раз мы не слишком рассорились, и, хотя я отправила ей три сообщения с просьбой заглянуть к нам, она не ответила ни на одно из них. Я даже не знала, что и думать, поскольку она не всегда отвечала. А тем временем, пока мама была увлечена оборудованием военных, а отец стоял у чайного домика, видимо, в надежде, что его присутствие хоть как-то ослабит разрушительный пыл солдат, я отнесла несколько стопок книг себе в комнату и принялась изучать их.

Меня мучило услышанное на серебристом диске. Казалось бы, я всегда более-менее ясно понимала, каков был архемир, точнее, как мало мы знаем о той эпохе. Эти все мои грезы о зиме и снеге — все это действительно было, но я никогда не сомневалась в том, чему нас учили в школе и о чем писалось в книгах. И я всегда считала правдой, что подавалось как истина, а остальное не имело никакого значения. Но вот загвоздка: а что, если все совсем не так? Что, если рассказываемые истории — это только осколки потемневшего и давно разбитого зеркала, или того хуже: вдруг кто-нибудь специально разбил зеркало, чтобы изменить его отражение? Голос на диске сказал: «Я знаю, что вы наделали и что собираетесь сделать. И если это зависит от меня, то весь мир узнает, что случилось на самом деле».

Я разложила все наши книги на полу, пока не отыскала две большие карты мира. Затем положила их рядом для сравнения: на одной был показан архемир — эпоха холодных зим и тянущихся к небу гигантских городов. Вторая изображала неомир — нашу эпоху.

Я смотрела на линии материков и океанов, изменившихся почти до неузнаваемости.

Всему виной были вода и соль!

Я смотрела на места поближе к нашим краям. Белое море на востоке от нашей деревни было куда меньших размеров, а озера и реки Скандинавской унии растворились в огромных водоемах, давным-давно стерев старые береговые линии.

И это еще не все.

Исчезнувшие острова, прибрежные низины, изъеденные солью устья рек. Огромные города, которые теперь повсюду возвышаются на дне моря, подобно молчаливым призракам прошлых эпох. На старой карте Южный и Северный полюсы обозначались белым. Да, я знала, что это были льды и их называли вечными, а потом оказалось, что они не такие уж и вечные. В конце истории архемира земной шар нагрелся, и поверхность океана поднялась быстрее, чем кто-либо мог предположить. Начались бури, сокрушавшие все на своем пути, люди бросали свои дома и начинали переезжать туда, где еще оставалась суша. Во время последней нефтяной войны случилась колоссальная катастрофа и водные ресурсы бывших Норвегии и Швеции оказались зараженными, а земля непригодной для жизни.