Время тянулось бесконечно, и шуршание утекало все дальше и дальше в мир, тайны которого оно не было готово открыть. Наконец Санья нажала на кнопку с квадратиком, и пленка остановилась. Она открыла лючок, достала TDK и сменила ее на другую, такую же, связав концы порванной пленки вместе.

Из динамиков все также раздавался один лишь бессвязный шум.

Мы по нескольку раз вставляли мои TDK в устройство, гоняли их взад и вперед, переворачивали, но слышали только призраки голосов, погруженных навеки во время и в вечность, слышали почти тишину, которая была куда более удручающей, чем полная тишина. И если на пленках когда-либо и было что-нибудь, то земля, воздух, дождь и солнце уже давным-давно стерли с них даже последнее эхо архемира.

Санья молча смотрела на устройство.

— Я точно права. Эти подходят сюда, а его задача — передать звуки через динамики. Иначе быть не может, по идее. Нам бы найти TDK с остатками звуков…

Она постукивала пальцами по крышке. Издалека слышались визг Миньи и успокаивающий голос Киры. Я следила глазами за маленьким черным пауком, начавшим ткать паутину прямо над солнечным генератором.

— Может… может, найдется еще где-нибудь на свалке? — спросила я. — Или же они не предназначались на долгий срок службы — устройства архемира все такие хрупкие.

Черты лица Саньи словно заострились. Она подцепила ногтем квадратную крышку на верхней панели устройства и потрогала пальцем открывшееся круглое углубление. Потом перевела взгляд на мой раскрытый деревянный ящик на столе и серебристый диск с дыркой посередине. По размеру он выглядел подходящим. Санья посмотрела на меня — мы подумали об одном и том же.

— Можно? — спросила она.

Я кивнула.

Санья взяла диск и пристроила в углубление. Они словно были сделаны друг для друга, и даже небольшая выпуклость посередине точно пришлась в дырку. Санья слегка прижала диск, он щелкнул и зафиксировался. Она закрыла крышку и нажала кнопку со стрелкой: через окошко из прозрачного пластика стало видно, как завертелся диск.

Мы ждали.

Полная тишина.

Какое разочарование!

Тогда Санья предложила понажимать на все кнопки. Первая погасила светлячка и замедлила вращение диска — ее отжали обратно. Вторая ни к чему не привела. Когда нажали на третью, то из динамиков раздался хруст, от которого мы обе вздрогнули, а потом мужской голос произнес на нашем языке:

«Путевой журнал экспедиции Янссона, день четвертый. Южный Трёнделаг, неподалеку от бывшей коммуны Тронхейм».

Потом голос сообщил дату, месяц и год. Санья начала кричать от радости, а я смеяться. Голос продолжил:

«День начался с измерения концентрации микробов в водах Доврефьеля. Пока еще получены не все результаты, однако создается впечатление, что они соответствуют результатам экспедиции Ютунхеймена. Ежели результаты имеют место быть, то наши оценки протекающего спонтанно процесса биологического восстановления являются куда более скромными, чем ситуация в действительности. Завтра мы высаживаем очистительные бактерии и продолжаем двигаться на север в Трёнделаг…»

На улице день постепенно начинал стягиваться толстой палящей коркой вокруг мастерской, оводы облепили защитную сетку, а мы все слушали голоса, дошедшие до нас из архемира. Иногда звук исчезал, потом выныривал, словно из ниоткуда, начинал заедать, а потом обнаруживалась новая дорожка — и все продолжалось. Санья не пыталась останавливать или перескакивать через скучные места. Звук ждал на диске несколько сотен лет, он был частью истории, уже почти погибшей в глубинах свалки. Мы не разговаривали, я не знаю, о чем в тот момент думала Санья, но я думала о тишине, о годах и воде, без устали стирающей все и даже память. Я думала о необъяснимой цепочке событий, донесшей эти голоса из прошлого, из исчезнувшего мира до нашего иссушенного утра, до нас, вроде бы и понимавших все слова, но не осознававших и малой толики заключенного в них смысла.

Голос рассказывал об изучении вод, о замерах содержания микробов, о популяциях бактерий, о форме ландшафта. Случались и паузы, и тогда мы начали отделять друг от друга записи, в начале каждой из них голос объявлял очередную дату. После девятого дня голос умолк. Мы ждали продолжения, но его не последовало. Прошли долгие минуты. Мы посмотрели друг на друга.

— Да, жаль, что ничего больше нет, — произнесла наконец Санья, — жаль, что я не услышала для себя ничего интересного.

— Маме бы точно понравилось. Она без ума от всяких научных…

В динамиках что-то громыхнуло. Мы замерли. Послышался женский голос:

«Некоторые считают, что я не должна этого делать, но им и не нужно знать». Женщина замолчала, откашлялась и продолжила: «Дорогой слушатель! Если ты военный, то можешь быть уверен, что я сделала все, чтобы уничтожить эти записи вместо того, чтобы передать их тебе. А если ты слышишь это, то весьма вероятно, что мне не удалось этого сделать». Говорившая сделала паузу, как будто размышляя, и продолжила: «Это случится позже, но не сейчас. Хочу рассказать нечто, что вам не понравится ни капли. Я знаю, что вы наделали и что собираетесь сделать. И если это зависит от меня, то весь мир узнает, что случилось на самом деле, потому что…»

Здесь речь оборвалась. Диск еще продолжал вращаться, но донесшийся из архемира голос пропал. Запись закончилась.

Мы с Саньей посмотрели друг на друга.

— Что это? — спросила я.

Санья прокрутила диск вперед и назад, попробовала даже перевернуть его, но мы поняли, что услышали все, что можно.

— Какой год мужчина назвал в самом начале?

Никто из нас не обратил на это внимания.

Санья включила запись с самого начала, и, когда мы слушали, я увидела по ее лицу, что она думает о том же самом: этот диск не из времен эпохи архемира — мы ошибались.

— Запись сделана в Сумрачный век, — сказала я.

— Нет, это фальшивка… — неуверенно произнесла Санья. — Просто история, похожая на те, что в твоих книгах, или из приключенческой литературы — такую можно заказывать по одной главе на транслятор.

— Скажи-ка, почему там сначала был целый час ужасно скучной научной болтологии, а интересный кусок только в самом конце? — спросила я.

Санья пожала плечами:

— Может, просто плохо написано? Ведь и рассказы на трансляторе тоже часто не слишком занимательны. У отца есть несколько таких.

— Не знаю. — Я начала судорожно вспоминать, в каком месте свалки нашла диск.

С решительным видом Санья вынула диск, убрала его в ящик и закрыла крышку.

— Какая разница, в конце концов! Мы никогда не узнаем, что она хотела рассказать. Главное — архетехника работает! — воскликнула она.

Я же думала о неведомых зимах и исчезнувших историях, думала о знакомом языке и о запавших в душу странных словах. Думала о поливающем свалку дожде, о солнце — они медленно уничтожали все, что там было, и то, что там могло еще остаться.

Я была почти уверена, что вспомнила, где нашла диск.

— А что, если мы попробуем поискать еще дисков — вдруг найдем? — загорелась я. — Можно попытаться собрать весь рассказ, ну и что с того, что он придуман? Разве тебе не хочется узнать, чем там все закончилось?

— Нориа…

— Мы могли бы завтра пойти туда на весь день и…

— Нориа, — прервала меня Санья, — может, у тебя больше нет других дел, кроме как разливать чай и ковыряться в хламе, а у меня есть.

Где-то в доме заплакала Минья.

Неожиданно мы стали такими далекими, а ведь знали друг друга с тех самых пор, как, поддерживаемые мамами, сделали первые несколько шажочков. Если бы у меня спросили, я бы сказала, что ближе Саньи у меня никого нет — родители не в счет. Однако иногда она замыкалась, отворачивалась, становилась недосягаемой, словно отражение или эхо: лишь след того, что только что было, но вот уже и он исчез. Я не понимала этих мгновений, но помешать им тоже не могла.

Сейчас она опять далека от меня точно сокровенный источник, точно загадочные зимы прошлого.

— Мне пора, — сказала я.