— Привет, — проворчал взлохмаченный. — А что делать, если они, черти, ни поспать, ни поработать как следует не дают? Заходи слева, я спущусь.

Макс вернулся к машине. Прихватил из багажника какой-то сверток, завернутый в грубую холщовую материю. И вместе с Настей двинулся в обход церкви.

Внутри храма было сумрачно, лишь под самым куполом, на лесах, да над широким деревянным столом тускло мерцали лампы.

— Вот так встреча! — сказал Макс, всматриваясь в лицо мастера. — Жив, значит, курилка!.. Ты что же тогда пропал? Я, понимаешь, звоню по тому номеру, который ты мне оставил, а мне отвечают — таких, мол, больше здесь не проживает. Выходит, обманул?

— А, теперь и я тебя вспомнил, — ответил тот. — Хоть и пару лет прошло с тех пор… И никакого обману с моей стороны не было. Просто нечем было за квартиру платить, вот и съехал я. Теперь вот при храме живу… Чего ж сразу не наведался?

— Да кто ж тебя знал, что ты здесь поселился навсегда? Мы в городе договаривались о встрече. А тащиться зазря в такую даль себе в облом…

— Ну, дело прошлое, — кивнул мастер. — Чаю хочешь? Или, может, барышня твоя желает? У меня свой, на мяте настоянный…

Он по очереди переводил взгляд с Макса на Настю.

— Угощай, — согласился Макс.

Взлохмаченный, при ближайшем рассмотрении оказавшийся высоким, плотным мужчиной уже в летах, включил плитку, поставил старенький чайник и улыбнулся.

— Я, знаете ли, нервничаю с некоторых пор. Шумновато стало, как вокруг эти коттеджи понастроили… А так, особенно ночами, сидишь, снимаешь слой за слоем, а под ними — время.

— А ты философ, — усмехнулся Макс. — Мастерство не утратил еще?

— Мастерство, оно от Бога, его не пропьешь… А ты ко мне опять по делу или так? Ежели по делу, говори.

— Да вот, посоветоваться хочу, — Макс развернул сверток, под которым тускло блеснула позолота иконы. — Таскаю ее за собой в машине уже полгода, а все времени нет заняться как следует. Да и мастеров хороших не знаю, кроме тебя, конечно…

Он положил сверток на расстеленную на столе старую газету.

— Ну-ка, ну-ка… — Мастер нацепил очки и приблизил бороду к иконе. — Хороша… И писана мастером. Где взял, не спрашиваю. И так видно, что из частной коллекции.

— «Спас Иммануил», — заулыбался Макс.

— Вижу, что «Спас», — мастер взял икону в руки, осмотрел, даже обнюхал доску со всех сторон. — Письмо греческое… век четырнадцатый… Афонская школа?

— Она самая.

Мастер осторожно положил икону на стол и снял очки.

— Ну, и чего ты хочешь?

— Видишь — утраты, — Макс показал пальцем. — Часть плеча, рука… И лик придется подновить. Нужен аналог. Я помню, ты мне в прошлый раз хвалился английским изданием по Византии.

— Ишь, памятливый какой, — удивился мастер. — Вроде есть где-то, надо пошукать. Сможешь наведаться ко мне завтра или послезавтра?

— Проблематично со временем, но я постараюсь ради такого дела, — кивнул Макс.

— Он что, заказчик твой, один в один хочет?

— Ну да…

— Значит, уйдет и этот «Спас» за бугор, — огорчился мастер. — Не жалко тебе?

Макс помолчал, словно решаясь. Потом сказал:

— Не уйдет. Заказчик этот — я.

Мастер остро глянул на него исподлобья:

— Ну, коли не врешь, то я бы, пожалуй, мог тебе подсобить… Ежели, конечно, доверишь мне в руки такую красоту.

— Доверю, если опять не исчезнешь без следа, — обрадовался Макс. — Сколько возьмешь за работу? Ты не мелочись, назови настоящую цену…

— О цене потом, а сейчас пейте чай…

Мастер снял с плитки закипевший чайник, разлил по кружкам. Пододвинул гостям банку с вареньем:

— Я сам пью без сахара и вам советую. И осторожно, руки не обожгите…

И пока гости прихлебывали обжигающий напиток, вновь склонился над иконой. Пожевал губами:

— Да-а, левкас хреноватый, намучаешься с ним…

— Мне важно, чтобы икона жила, — сказал Макс. — Чтобы ты ее с душой сделал. Такой заказ, поди, не часто у тебя бывает?

— А я так вообще заказов на стороне не беру, — возразил мастер и указал поднятым пальцем куда-то вверх. — Мне бы с этой работой, дай Бог, управиться…

— Раскрываешь потихоньку? — Макс проследил взглядом за его пальцем.

— Раскрываю… Как же у нас любят лепить штукатурку! По десятку сантиметров нарастает за годы. И все гнилые цвета. Короче говоря, не краска, а дерьмо на клею. А вот уж там, поглубже, она самая, темпера…

— Покажи, — не удержался Макс.

— Смотри, коли не торопишься. Я только вчера откомпрессовал…

Он включил рубильник, и под лесами вспыхнула мощная галогеновая лампа. В кругу света проявилось расчищенное от штукатурки пятно. А в центре пятна — бледный, в трещинках-морщинках, лик, с которого спокойно и несуетливо смотрели два словно живых глаза.

— Неплохо сохранился, а? — ревниво спросил мастер. — Дам еще чуток оживку, пробела и засияет… Спасибо штукатурам, а то б не выжил.

— Да, — похвалил Макс. — Не напрасно тут ковыряешься.

— Не напрасно, — согласился мастер. — Уж это от нас никуда не уйдет, не денется…

Макс опустил голову, обернулся. Настя стояла за их спинами и тоже смотрела.

— Нравится?

Она молча кивнула.

Когда они выехали на Кольцевую, Настя спросила:

— Зачем тебе эта икона?

Уже был день, солнечный, прозрачный. Машины шли тесной стаей в оба конца. Перегруппировывались в шахматном порядке. Шустрый «жигуленок» подрезал машину Макса прямо перед его носом, отчаянно завихлял впереди. Макс рванул руль влево, выровнял ход машины и только тогда ответил:

— Она должна принести мне счастье… Нам с тобой.

— Ты веришь в Бога?

— Раньше я сомневался, а теперь знаю, что Бог есть. И я в него верю.

Он настиг «жигуленка», несколько раз требовательно мигнул фарами дальнего света. «Жигуленок» испуганно отпрянул в сторону, уступая дорогу «лексусу». Не встречая уже препятствия, Макс погнал машину вперед, выжимая из мотора все силы.

Все так же, не снижая скорости, они неслись по залитому солнцем городу. Здания, люди, машины завораживали взгляд. Широта и великолепие улиц заставляло сердце Насти биться быстрей. Руки Макса лежали на руле, но так хотелось к ним прикоснуться, таким теперь родным, ласковым. Она с трудом сдерживала себя. Чтобы не отвлекать водителя своим изучающим взглядом, Настя смотрела в окно. Ей хотелось спрятаться, чтобы никто ее не увидел, но чистые прозрачные стекла не оставляли такой возможности. Она вся сжалась в кресле и только разглядывала проносящиеся мимо картинки жизни давно знакомого города. Рекламные вывески, подземные переходы, зеркальные витрины шикарных магазинов. Чужие улицы теперь сопровождали ее по-праздничному. Она чувствовала себя так, как будто зависла между прошлым и будущим, и эти часы для нее — из совсем другой жизни. Это ощущение появилось в ней со вчерашней ночи. Она почти не ориентировалась, куда они сейчас едут, полностью доверив себя Максу, что было естественно в ее положении. Сложила руки на коленях и молча ждала, когда они прибудут к ней домой. Или к нему… Они решили заранее, что Макс увезет ее к себе. Они так договорились — чтобы не трепать нервы, воспринимать происходящее спокойно, как будто в их жизни ничего другого нет и не было. Расслабиться и погрузиться в изучение друг друга.

У Пассажа Макс прижал свой «лексус» к тротуару и, медленно лавируя между других машин, тесно сгруппировавшихся на стоянке, начал искать свободное место.

В магазине, несмотря на календарный выходной день, было довольно многолюдно. Настя поначалу даже удивилась такому наплыву покупателей. Но все объяснялось просто. Лето, время отпусков. А что еще можно делать летом в Москве одуревшим от жары выходцам из провинции, кроме как посещать достопримечательности столицы или шататься по магазинам?

Макс сразу, только они вошли под своды Пассажа, взял Настю за руку, как ребенка. И так вел ее по магазину, не отпуская ни на миг, словно боялся, что ее уведут или она потеряется в толпе. Он ждал, когда Насте вот-вот что-нибудь понравится, и был готов тут же купить эту вещь. Однако Настя, к его удивлению, оставалась почти равнодушной. Переходя от секции к секции, она лишь мельком окидывала взглядом модный товар на витринах и шла дальше, так ничего для себя и не присмотрев.