— Да, команчи без тени, — невозмутимо ответил Шеэтта. — Два столба дыма, черные и непрерывные, оповещают все окрестные племена, что команчи вышли на тропу войны.

— И чему ты так радуешься? Это же еще хуже, чем попасть в рабство.

— Уж конечно, это намного хуже, но сейчас они станут нашим спасением! — индеец протянул руку, указывая на восток. — Как видишь, преследователи тоже заметили дым и повернули обратно, чтобы успеть защитить своих жен и детей.

Сьенфуэгос все это время молча выжидал, пока Андухар переведет ему слова индейца, однако, увидев, что враги действительно повернули обратно, все же поинтересовался:

— Спроси у него, неужели он и впрямь верит, что эти чертовы команчи без тени нас обласкают за одно то, что мы — враги их врагов?

— Конечно! — убежденно ответил тот.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что единственный команч без тени, которого можно встретить на три дня пути вокруг — это моя дочь.

— Что это значит?

— Эти костры зажгла она.

— Ну не сукин ли ты сын? — воскликнул андалузец, крепко обняв бывшего вождя, после того как перевел канарцу его слова. — Вот это трюк! Здорово вы их надули! Так вот для чего мы тащили ее целую ночь?

— Разумеется! — кивнул туземец. — Преследователи шли по следам троих беглецов — а потому не сомневались, что нас только трое. Им даже в голову не приходило, с нами еще один человек, который и зажег эти костры. Ведь они были уверены, что моя дочь прячется в долине. А теперь они думают, что злейшие враги преследуют их по пятам.

— Хочешь сказать, когда они поймут, что их обманули, мы будем уже далеко? — догадался Сильвестре Андухар, повернувшись к Сьенфуэгосу. — Хитро! Сдается мне, вы с твоей новой женой стоите друг друга.

— Кончай ерунду пороть! Ты же знаешь, что я думаю по этому поводу, хотя признаю, что имя, которое мы ей дали, ей очень подходит. Помнишь, еще Охеда уверял, что принцесса Анакаона «умнее белки»?

— Ну, надеюсь, она все же не будет такой похотливой, как Анакаона.

Спустя два часа на севере показалась худенькая фигурка девочки; она бежала вприпрыжку, словно ее путь пролегал не через пустыню, а через цветущий сад, куда она вышла на увеселительную прогулку.

Глядя на нее, улыбающуюся и пахнущую дымом, Андухар не смог удержаться от ехидного замечания:

— Можешь говорить что угодно, но голову даю на отсечение, либо ты заберешь ее на свой остров, либо она тебя прикончит. Она же настоящая наваха...[1] Хоть и небольшого размера.

Белка знала, как добыть воду из стебля огромного кактуса восьмиметровой высоты, она называла их сагуарами. Она умела охотиться и готовить на костре игуан, змей, черепах, горлиц и перепелок, а также маленьких куропаток с черными хохолками, которых ловила ночью в гнездах прямо руками и тут же сворачивала им шеи, не давая даже опомниться.

Именно она построила шалаш из веток и листьев, чтобы мужчины могли отдохнуть в тени, поскольку все трое, и в особенности ее отец, выглядели совершенно измученными. При этом сама Белка кипела энергией, доводя до изнеможения даже тех, кто просто следил за ней взглядом.

— Она может хоть минуту посидеть спокойно? — взмолился обескураженный Сьенфуэгос. — А то она меня уже достала: скачет и скачет, словно у нее шило в заднице...

— Это еще что: ты только представь ее в постели!

— Не болтай чепухи!

— Чепухи? Да ты сам не понимаешь своего счастья!

В этот вечер произошел забавный случай. Андалузец удалился на сотню метров, и Сьенфуэгос решил привлечь его внимание свистом. К его изумлению, при этом звуке Шеэтта и его дочь в ужасе закричали и заткнули уши, словно боясь оглохнуть.

Когда Андухар захотел узнать причину этого странного поведения, они ответили, что никогда не слышали, чтобы человек издавал настолько противные звуки, «больше похожие на вопли дьявола»

— А ведь и правда, — признал андалузец. — За все эти годы я ни разу не слышал, чтобы краснокожие свистели. Они подражают голосам многих животных и птиц, но очень тихо, наш же свист разносится по всей округе.

— У нас на Гомере мы бы просто пропали, если бы не умели свистеть, — ответил Сьенфуэгос. — Это единственный способ передавать сигналы с одной горы на другую.

— А правда, что вы понимаете свист, как будто разговариваете?

— Разумеется! Более того, если будешь просто кричать, твоих слов никто не расслышит уже на четверти того расстояния, на которое слышен свист, ведь резкие звуки распространяются намного дальше.

С этого дня Сьенфуэгос начал обучать спутников азам техники «гомерского свиста», ведь знание таких сигналов, как «Внимание!», «Бегите!», «Спасайтесь!», «Вверх!», «Вниз!», «Опасность!», «Прячьтесь!», «Вода!» никогда не помешает.

— Ингрид как-то мне объяснила, что люди перестали быть животными с той самой минуты, когда научились общаться, — сказал он. — А свист — просто еще один способ общения.

Пока они тренировались, подшучивая над неспособностью Шеэтты сунуть пальцы в рот и дунуть с достаточной силой, чтобы произвести хоть какой-то звук, они потихоньку восстанавливали силы, а неугомонная девочка с большими черными глазами и длинными косичками их кормила и оберегала. На утро третьего дня она прибежала уже без привычной улыбки.

— Команчи! — воскликнула она, махнув в сторону горизонта. — Команчи без тени!

Мужчины как по команде вскочили на ноги и уставились в ту точку, куда она указывала. И действительно, в небо поднимались два столба черного дыма.

— Что это значит? — спросил ошеломленный Сильвестре Андухар.

— Только то, что сюда пожаловали команчи, — ответил Шеэтта, и лицо его помрачнело.

— Хочешь сказать, настоящие команчи — не те, которых вы изображали?

Навахо молча пожал плечами — должно быть, он и впрямь был обеспокоен. Наконец он ответил:

— Думаю, либо кто-то увидел наш сигнал и передал его дальше по цепочке — что, на мой взгляд, не слишком логично, ведь с тех пор прошло уже четыре дня. Либо сюда и впрямь заявились проклятые команчи, они ведь время от времени совершают сюда набеги. Либо, что кажется мне наиболее вероятным, какой-то отряд воинов, бродящий поблизости, увидел наш сигнал, принял его за сигнал настоящих команчей и решил к ним примкнуть, что и дает теперь понять своим дымом.

Тщательно обдумав слова навахо, Сьенфуэгос удрученно произнес:

— Итак, в двух случаях из трех нас поимеют еще более жестокие дикари, чем предыдущие. — Он непристойно выругался и добавил: — Ну что ж, похоже, судьба не оставила нам выбора, а потому мне хотелось бы знать: если мы спрячемся здесь, какова вероятность, что они нас найдут?

Когда андалузец перевел его слова, Шеэтта кивком указал на их следы, четко виднеющиеся на песке.

— Ветра нет, а значит, не стоит надеяться, что песок заметет наши следы. Как только команчи их обнаружат, они тут же нас догонят, они ведь знают пустыню, как никто другой, и понимают, что легче всего захватить нас именно здесь, между горами и лесом.

— В таком случае, что ты предлагаешь? — спросил Андухар.

— А что я могу предложить? — удивился тот. — То же, что и всегда: бежать без оглядки.

— И когда же мы наконец остановимся?

— Да пес его знает!

Команчи без тени стяжали заслуженную славу самого жестокого, беспощадного и кровожадного народа и при этом слыли превосходными следопытами и неутомимыми бегунами.

Команчи являли собой своеобразную ветвь, отделившуюся от мощного ствола шошонов, живущих на территории нынешнего штата Вайоминг. Как правило, они кочевали по территории, ограниченной с одной стороны предгорьями снежных Скалистых гор, а с другой стороны — южными пустынями. При этом они нигде не задерживаясь надолго, учитывая, что жили они в основном охотой или грабежами.

Кроме того, не чуждались они и работорговли, что позволило создать своего рода империю страха на обширных подвластных им территориях. Империю, с которой практически невозможно было бороться.