— Какой ответ ты хотела бы услышать? — Сейчас он не шутил.

— Даже не знаю… — Похоже, ее донимали те же вопросы, что и его.

— Думаю, что знаю ответ. — Олег все-таки вынул еще одну сигарету и закурил. — Нас, так называемых «простых людей», с детства воспитывают в уверенности что вожди — премьеры, президенты, генералы — это какие-то особые люди. Но знаешь, глядя на них — будь они советские, американские, израильские или русские — ни разу не увидел в этих особях ни единого проблеска гениальности. Иногда среди них попадаются способные, в редких случаях — талантливые, но гении? Гении занимаются теоретической физикой, пишут романы и философские трактаты, а политикой занимаются обычные, порой, даже не слишком умные господа.

— Но разведчики… — Попробовала возразить Татьяна. — Эксперты разные…

— И что? — Пожал плечами Олег. — Ты же сама обвела их вокруг пальца на допросах. Неужели ты думаешь, что женщина топменеджер, из Москвы двухтысячных так сильно уступает по уму, жесткости или способности чувствовать момент, всем этим Берзинам да Шелленбергам? Ничуть. Уж поверь мне, я все-таки психолог…

— «Я психолог… о, вот наука!..»[185]

— Если отбросить инфернальные намёки, ты идешь в правильном направлении.- Улыбнулся Олег. — А теперь посмотри на вещи трезво. Вот Штейнбрюк. Кто он?

— Начальник Западного отдела Разведупра…

— А Витя бизнесмен и кандидат химических наук…

— Ты имеешь в виду образование? — Нахмурилась Татьяна.

— И образование тоже. — Кивнул Олег. — Какое у него, у Отто Штейнбрюка, образование? Школа… гимназия… не знаю, что там у них тогда в Австро-Венгрии было… затем офицерская школа, если он действительно офицер, или краткосрочные курсы каких-нибудь их «прапорщиков»… ну и, возможно, академия РККА. Я не знаю… Но пусть академия… И что? И я школу закончил, и, между прочим, хорошую, а потом медицинский факультет Техниона[186], и спецкурс по нейропсихологии в Карнеги-Меллон[187] и докторат в Тель-авивском университете… Как думаешь, у кого кругозор шире и образованность выше? А ведь это я еще о Басте ничего не сказал, а он у нас доктор философии…

— Ты хвастун! — Улыбнулась Таня, но улыбка была скорее понимающая, чем наоборот.

— А то?! — Улыбнулся и Олег. — Меня когда… — Но рассказывать Тане, как его по мозгам шарахнуло почему-то не хотелось. — … через тест Векслера[188] прогнали… Знаешь, сколько я получил?

— Ну, хвастайся, разрешаю!

— 143 из 160…

— Что, действительно? — Кажется, он заработал в глазах Тани еще пару очков, хотя, видит бог, ничего такого и в уме не держал. О другом думал.

— Серьезно, — ответил он вслух. — И поверь мне, и у Степы с Витей не меньше, если не больше. И у вас с Олей тоже… иначе бы мы не общались…

— Умный ты… Баст, а дурак. — Чуть прищурилась Татьяна, пряча за полуопущенными ресницами рвущийся наружу смех. — Вы в нас совсем другое цените, или я ошибаюсь?

— Ну почему же… Все ценим! — А что он мог ей сказать еще? Что не ценит? Так ведь ценит, и… — Но мы не об этом, не так ли?

Было чертовски холодно. Мерзли пальцы рук, и промозглый ветер, несущий вдоль проспекта мелкую ледяную морось, продувал насквозь, легко преодолевая толстую ткань пальто и шерстяной свитер грубой вязки. Что уж было говорить о ногах?! За те несколько минут, что колонна простояла в ожидании приказа, ноги совсем закоченели, и Баст, как и все прочие, окружавшие его мужчины, непрерывно переступали с ноги на ногу, как застоявшаяся лошадь.

«Лошадь… битюг…» — Баст поднял руки к лицу и дохнул на пальцы. Изо рта вырвалось облачко пара, но тепла оно — увы — не несло.

— Дрейфишь, Bazi[189]? — Спросил стоявший справа от Баста широкоплечий, но какой-то ущербно низенький Гюнтер Штеле. Спросил грубо, как и хотел, вероятно, спросить, чтобы унизить интеллигента и маменькиного сынка фон Шаунбурга. Впрочем, вопрос получился даже грубее чем предполагалось, из-за того, быть может, что унтерштурмфюрер[190] Штеле был простужен и говорил хриплым сипящим голосом.

— А ты, Genosse[191]? — Однако, заглянув в глаза своему товарищу по партии, — для этого ему пришлось чуть наклониться и повернуть голову — Шаунбург (ведь назваться здесь фон Шаунбургом было бы так же неловко, как прилюдно пустить газы) сразу же пожалел, что вообще спросил. В карих гляделках «карлика Носа» плавал даже не страх, а дикий, готовый сорваться с узды ужас.

Но закончить «разговор» им, к счастью, не позволили. Где-то впереди раздались тревожные крики и властные слова команд, взметнулись ввысь знамена и транспаранты, колонна дрогнула, то ли подтягиваясь, то ли собираясь с силами, и в этот момент Баст ИХ услышал. Благодаря своему росту он отлично видел голову колонны, стоявшую в створе проспекта, и пустую, буквально вымершую площадь, лежащую перед первыми шеренгами, в которых стояли командиры и самые крепкие уличные бойцы, каких смогла выставить местная организация СА. Итак, сначала сквозь слитный шум задвигавшихся разом людей, Баст услышал лишь ритмичный гул, в котором, впрочем, привычное ухо легко узнало «хоровое» пение. Затем — не прошло, кажется, и нескольких секунд — он узнал и песню, а потом в створе противоположной улицы появилась голова чужой колонны. Над ней тоже развевались красные флаги и тяжело колыхались растянутые «от стены до стены» транспаранты, и грозно взмывали вверх сжатые кулаки идущих.

— Vorwärts[194]! — Доносится откуда-то оттуда, из первых рядов, приказ и шеренги трогаются, «печатая шаг», едва ли не по военному. Впрочем, и в самом деле, ветеранов здесь большинство, а таких молодых идиотов, как он, Себастиан Шаунбург…

Пошли, с каждым новым мгновением, прибавляя шаг. Зазвенели извлекаемые из карманов рабочих курток и пальто велосипедные цепи, появились в руках обрезки водопроводных труб и стальной арматуры… Но и с другой стороны на встречу судьбе тоже шли не мальчики из церковного хора. Колонну комми возглавляли боевики Леова[196], и значит, сегодня прольется много крови.

— Хочешь ballerspiel[197]? — Шепчет на ходу Штелле и украдкой достает из-под полы куртки «Вальтер» МП то ли первой, то ли второй модели.

— С ума сошел?! — Зло огрызается Баст, на ходу надевая на озябшие пальцы кастет. — На виселицу захотел?

И тут воздух взрывается новой песней. Коммунисты, прошедшие уже треть пути по площади, еще плотнее смыкают ряды, взмахивают поднятыми вверх кулаками, и начинают, заранее заводя себя на драку: