«А потом суп с котом! — Почти зло остановил себя Ицкович. — Проблемы следует решать по мере их появления, а не все скопом, да еще и заранее!»

Ну, да, билет на пароход, и через две недели — или сколько тут плыть — здравствуй страна неведомая! Аргентина, Бразилия, Парагвай какой-нибудь… И испанский он знает сносно…

Мысль была не лишена изящества, так сказать. Опыта и наглости немца должно было хватить, чтобы раздобыть документы и натурализоваться, а деньги… Ну, деньги можно украсть или заработать. Одним гипнозом можно прожить, особенно если дурить головы малообразованных латино рассказами о магии и боговнушенном даре. Ведь кто не поверит человеку с такой внешностью?

«А здесь в это время…»

К сожалению, и это тоже была самая, что ни наесть, правда. Он-то может выжить хоть здесь, хоть там, но вот другие — много других — не выживут. Война стоила Европе пятьдесят пять миллионов, и половина из них советские, и шесть миллионов евреи…

«В одиночку против всех?»

Как отвратительно в России по утрам! А впрочем, и не только в России, в которой Виктор Иванович Федорчук хотя и родился, но уже много лет не жил. Но отчего болит голова, ведь и пили вчера не много, и организм привычный. Так голова не болела даже после спирта в Афгане, когда после первого боя прапорщик Прокопенко насильно вливал ему в глотку огненную воду и все ругался, мол: «Ты дытына бисов не младень, сколько лет в армии, а так себя ведешь». Тогда Витька, сержант ВДВ двадцати с небольшим лет от роду, напился «до зеленых чертиков» в первый раз.

Постепенно Виктор стал вспоминать, что вчера они со Степкой и Олегом потащились на площадь, встречать Новый год по европейской традиции. Кто это предложил? Цыц наверное, его еврейские штучки. Они с Матюхой пытались сопротивляться, что по-русски надо за столом, у телевизора. А Олег еще шутил, что «пану Хведорчуку» не говорить о русских, а в хохляцкой традиции положено на майдане…

… Какой такой «пан Хведорчук»? Отец или дед вроде упоминали, что дома, в Харькове, был такой человек. Мясник или булошник. Харьков, он совсем его и не помнит. После захвата большевиками власти дед чудом перевез семью из Харькова в Крым, в том числе гимназиста Митьку и его старшую сестру Ксению… Твою мать, какую сестру. Какого Митьку. Какое детство в Харькове? Он — Виктор Иванович Федорчук родился в Ленинграде, отец — Иван Макарович, главстаршина Балтийского флота, сестер у него никогда не было. Младший братишка, Виталик имеется. И Харьков Виктор помнит прекрасно. Он переехал туда в 1987 году, после защиты диссертации в тамошнем политехе. Председатель совета, профессор Рвачев, предложил Федорчуку место старшего преподавателя на своей кафедре. До развала СССР Федорчук честно пытался делать научную карьеру, стал доцентом, но потом, так уж сложилось, ушел в бизнес, переехал в Киев и женился в третий раз…

… Нет, Дмитрий Юрьевич, что вы вчера пили? Так черти мерещиться начнут, в которых коммунисту верить не следует. Развал Советского Союза. Да об этом и думать не следует…

Виктор почувствовал, что голова отходит, становится легче. Похоже, ему что-то такое приснилось: какой-то чекист из тридцатых годов… Надо бы воды выпить, сушняк дает о себе знать. Что же они такое вчера пили? Так, на площадь он брал шампанское, а Ицкович виски. Потом Степка едва не уговорил их выпить глинтвейна, но, в конце концов, они пошли в гостиницу за энзешными[46] двумя бутылками шампанского, но не дошли, потому что Олег замерз… Точно! Ицкович замерз, и они залезли в бар отогреться и там усугубили, но были еще вполне «бодрыми» и… Потом они точно вернулись в гостиницу, дождались московского времени, выпили еще по фужеру шампанского, Цыц сбегал за виски. Матюха достал коньячок, а сам Виктор — знаменитый тещин самогон. Яки гарна горилка! Хорошо Оксана Пахомовна гонит. Они еще Цыцу самогонку вместо виски подлили, а тот так и не заметил.

Стоп, а перед этим? Что-то было еще, что-то важное… Ах, да! Конечно! Но, вспомнив то, что поднялось сейчас в голове, как потревоженная придонная муть в пруду, Виктор задумался, а могло ли это быть правдой? Ведь, если честно, такого и быть не могло…

Когда они подходили к отелю, Степан с Олегом прошли чуть вперед, а Виктор внезапно остановился на полушаге и оглянулся назад, словно почувствовав на себе чужой взгляд. И увидел… прапорщика Прокопенко.

— Микола Григорьич? Это вы? А говорили, что вас в Афгане,… — удивленно захлопал глазами Федорчук. Откуда здесь, в Амстердаме, взялся вдруг его сослуживец, можно сказать наставник, было совершенно непонятно. Ведь говорили, что Григорьича духи кончили под Кандагаром. Посмертно вторую Красную Звезду дали, а Героя, суки, пожалели, хотя… Впрочем, Виктор тогда уже демобилизовался и учился в институте, но не как хотел до армии в МГМИО, хотя и мог бы, после Афгана да с медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» и погонами старшины. Нет, он понял, что МГИМО не для него и пошел в Физтех. Хорошо что в точных науках Виктор разбирался ещё со школы не хуже, чем в гуманитарных. Тогда и передали ему армейские кореша, что дядьку Миколу того… Ан — нет. Вот он стоит, все такой же, как был: с залихватскими усами, плотный и коренастый. И форма военная. Но что-то здесь не так, подумал тогда Виктор. Если ему, Федорчуку, сейчас полтинник, то Прокопенке должно быть за шестьдесят и таким, каким он запомнил его в Афгане, дядька Микола быть просто не может…

— А меня и вправду того, Витек, под Кандагаром, — произнес Прокопенко степенно, отвечая на рукопожатие и уже по собственной инициативе заключая Федорчука в объятья. — Да ты не бойся, не за тобой пришел, — усмехнулся прапорщик, вероятно увидев испуг и непонимание в глазах Федорчука. — Тебя другое ожидает. Честь имею! — приложил руку к фуражке, развернулся и ушел.

И тут Федорчук понял, что Прокопенко одет не так, как надо. Шинель, фуражка, сапоги… Но все как бы несколько иное: не привычная форма Советской Армии, и не форма современных российских или украинских вооруженных сил. Хотя и похожа на все это сразу.

Он задумался, было, над этой головоломкой, но тут его окликнули друзья, мол «ты чего застрял, братан?» А на его, «пацаны, вы видели», ответили, мол, «у Вас, пан Хведорчук, глюки, и не давал ли вам часом стоящий рядом человек в одежде Санта Клауса покурить свою подозрительную цигарку?» А что в ней — в цигарке этой — было подозрительного? Нормальная анаша. Уж этот запах после Афгана он уже ни с чем не спутает! И тогда, стоя посреди выстуженной морозцем ночной улицы, Виктор решил, что ему и вправду померещилось.

И вот после этого как раз они и засели у него в номере, дождались московского времени, прилично выпили. Потом понеслось «Бойцы вспоминают минувшие дни». Цыц втирал, как воевал с арабами, сам Федорчук вспоминал душманов, которые, по словам Олега, ничем не отличались от ливанцев и палестинцев. А Степка, в боях не участвующий, но единственный из них офицер, аж целый капитан запаса, рассказал пару баек, из серии, как прапорщик пропил пистолет.

Все это пронеслось в голове Федорчука в то время как рука тянулась к графину. И тут он обнаружил, что графин за ночь изменил свой дизайн. Вчера, Виктор это точно помнил, здесь стоял пузатый кувшин с красной пластиковой крышкой. А это чудо очень напоминало изделие, что стояло у них дома в шестидесятые годы: узкое горлышко, массивная стеклянная пробка. Вода, впрочем, была нормальная. Стоп, да и номер совсем не тот. Они что, перешли из номера Федорчука к Цыцу или Матюхе? Хотя у обоих приятелей не было такого чулана. Ну, то есть, не чулан, разумеется… Даже мило, но…

О чем это вы, господин-товарищ Вощинин? Разве что-то не так?.. Ох! Какой еще Вощинин?..

Но на этот странный вопрос имелся не менее странный ответ: Как какой Вощинин? Вощанин Дмитрий Юрьевич, 1913 года рождения. Уроженец Харьковской губернии… Семья потомственного дворянина инженера Вощинина… С 1917 года жил в Крыму, потом в Югославии, с 1927 — во Франции. Окончил Сорбонну. Журналист. И не только журналист…