— Я же тебе уже объяснил… Но Златовлаской тебе лучше, хотя брюнетка тоже шикарная!

— Маньяк! Я крашенная. — Хихикнула она и потянулась к рюмке.

— Ты здесь женат? — спросила, сделав глоток.

— Не я! — Олег в притворном ужасе округлил глаза — Шаунбург! Печальная история…

И уходя от скользкой темы вдруг выпалил по-русски:

— А слабо «Парижское танго» спеть?! — мелодия крутилась у него после первой встречи почти неотвязно, и он помнил Танюшкину импровизацию тогда, на свадьбе племянника в Москве.

— Совсем с ума спятил? — Удивленно подняла брови Татьяна.

— Дурак, мы же засветимся!

— Перед кем? — удивился Олег. — Красивая женщина, интересный мужчина… — усмехнулся он. — Встретились в Праге, никто нас не знает…

— Эта песня, по-моему, и не написана еще!

— Ну и что? — Пожал плечами Олег и встал.

В углу зала на маленькой эстраде — в самом деле всего лишь квадратном возвышении — стоял концертный рояль. Весь вечер здесь играл немолодой чех с седыми бровями, исполняя модные мелодии, так сказать, шлягеры тридцатых, вперемешку с короткими отрывками классической музыки. Сметана, Дворжак, Штраус… Сейчас он покинул свое место, и рояль отдыхал.

— Ты этого не сделаешь! — Перехватив взгляд Ицковича, по-немецки воскликнула Таня, но в глазах ее уже зажегся знакомый огонь. — Не смей!

Но он, разумеется, посмел, потому, наверное, что и в его крови бушевал сейчас огонь вспыхнувшей старой любви, сдобренной алкоголем и боевым стрессом.

— Сделаю! А ты Жаннет попроси помочь!- Улыбнулся самой красивой женщине Европы Баст фон Шаунбург и, медленно выцедив из рюмки терпкий коньяк, пыхнул сигарой и, не оглядываясь, пошел к роялю.

Руки привычно легли на клавиши, а перед глазами встало лицо Жаннет, и он заиграл, и, значит, у Женщины не оставалось больше времени, — песня начиналась почти сразу же после первых нот проигрыша.

— Das ist der Pariser Tango, Monsieur, — Ах, какой у нее стал голос! Такой, что сжимало сердце и заставляло кровь быстрее бежать по ставшим вдруг узкими сосудам.

Казалось, сердце его поет вместе с Жаннет, и страдает от любви, и сжимается от сладкой муки, а в голове уже звучал большой симфонический оркестр, и…

— Танго, в Париже танго, — Олег не выдержал и посмотрел на Таню. Она тоже встала из-за стола и шла к нему сейчас через зал, и безошибочно нашла взглядом его взгляд. Высокая, в узкой, чуть расклешенной у щиколоток темно-серой юбке и темно-синем не застегнутом жакете с прямыми плечами. В одной руке — в тонких длинных пальцах — длинный костяной мундштук со вставленной дымящейся сигаретой, в другой — рюмка на высокой ножке. И осанка, и медленная, тягучая плавность почти откровенно-эротических движений, и поворот головы, натягивающий белую прозрачную кожу на горле. И… Она была — «Господи!» — Tango, Pariser Tango, — пела Таня, и шла к нему через зал, слегка покачивая подчеркнутыми покроем юбки бедрами, и в огромных глазах ее Олег видел будущее. Париж, и лучшая сцена… Где у них лучшая сцена? Зал Олимпус? Или его еще нет в природе? Неважно. Неважно! Совсем не важно, где она будет петь! Она будет петь, и толпы людей будут сходить с ума от ее голоса, и эта песня — О! Эта песня станет ЕЮ на все времена! — Tango, Pariser Tango — «Господи!» — но так и будет! Она будет петь, и он будет любоваться из-за кулис, из ложи или из зала, любоваться и сходить с ума от любви, которая никогда не закончится.

…

В прошлой жизни — и это, между прочим, как понимал теперь Олег, было самое лучшее определение — так вот в прошлой жизни он легко и охотно засыпал, в любом транспортном средстве, где не надо рулить самому. Но вот за окном ночь, и поезд стучит на стыках рельсов, и до Вены еще «пилить и пилить», а сна ни в одном глазу. То ли молодость вторая спать не дает, то ли мысли «разные», то ли близость Тани…

«Спит или делает вид?… Не лишено…» — Думает Олег, удаляя за ненадобностью громоздкие черновики своих трудных мыслей.

И в самом деле, последнее предположение не лишено смысла. Рядом с такой женщиной разве уснешь? Таня… вот появилась здесь и сейчас… И поломала великие планы!..

Поломала, не могла не поломать, потому что потерять ее он себе позволить не мог, но и более того не посмел бы ею даже рисковать. Впрочем, он все это уже обдумал, взвесил и разложил по полочкам. Так что весь развернутый текст долгого внутреннего монолога мог быть без сожалений выброшен на свалку истории за ненадобностью. А для утреннего разговора с Жаннет у Баста имелся готовый результат. И тут, словно услышав ехидный голосок Татьяны: «Замыслы наши, может быть, великие, — а ты их знаешь? Мы моря хотим воевать…Это что же… Крылья мне подшибаете?», — чуть не выругался в слух, — ее-то планов он не знал и желания в учет не принимал — «Вот и поговорили… бы… «

Он тихо встал, намереваясь выйти покурить в коридор, но его остановил ее совершенно лишенный и тени сонливости голос:

— И для этого ты покупал купе первого класса?

— Не хотел тебя тревожить, — пожал он плечами, встречая ее взгляд из-под ресниц.

— Кури уж, я не сплю, — усмехнулась она в ответ и включила настольную лампу, из-под абажура полился мягкий розовый свет.

— Выпить не хочешь? — спросил Баст, возвращаясь на диван.

— «Заметьте, не я это предложила», — сказала Татьяна, подняв бровь, — Барон, вы алкоголик?

Олег знал эту «игру» российских женщин — это как в армии комплекс опознавания «свой-чужой», — не узнал цитату — «чужой», с тобой и общаться будут как с чужим, а еще и круг твоих интересов прощупают и интеллект проверят…

— Не алкоголик, и не барон, — Баст достал из кармана фляжку и поболтал ею в воздухе, давая Жаннет возможность, услышать аппетитное бульканье. — Я Риттер — то есть, рыцарь, мадемуазель, а это французский коньяк. Вернее арманьяк, но сути дела это не меняет.

— А вы, женщина, — лейтенант? — добавил «отзыв» Олег уже от себя, слегка переделанной цитатой из «Гусарской баллады».

Татьяна улыбнулась и, уходя от скользкой темы, спросила:

— А ты знаешь, что арманьяк производят совсем недалеко от тех мест, где родился д'Артаньян?

— Да что ты говоришь?! — Удивился Шаунбург, он никогда, кажется, не знал, где на самом деле находятся все эти французские Шампани, Коньяки и прочие Божоле.

— Ты не знал! — Победно улыбнулась Жанна. — Ладно, дай мне глотнуть. Только совсем чуть-чуть.

— А я много и не дам! — Баст демонстративно налил ей арманьяк в тот наперсток, который служил его фляжке крышечкой.

— Все ясно: жмот!

«Черт, а это откуда? Какой-то фильм…» — попытался вспомнить Олег…

— Мы, немцы, народ прижимистый, — улыбнулся Баст, сделав порядочный глоток. — Ты разве не знала?

— Знала, — серьезно кивнула она и выпила свой «грамм». — Все боши свиньи и скупердяи!

— Ну, что ж… — Олег достал сигарету, повертел в пальцах, подыскивая правильные слова, но потом решил, что дело не в форме, а в содержании, и заговорил, так и не прикурив: — Через три года здесь начнется война, — сказал ровным голосом. — А в Союзе чистки, считай, уже начались…

— Так! И? — Таня тоже смахнула с лица веселость.

— Я к тому, что Южная Америка далеко и в отличие от Африки имеет вполне цивилизованные города, где…