Была червонною земля,

Стелились нежные поля,

И сердце реяло, как птица,

Но птицелову примоститься

В овраге удалось, и вот

В порядок сети он приводит,

Потом, таясь, к меже выходит,

На землю зеркало кладет.

Блестит кусок воды и стали,

А жаворонок без печали

Струится в небе голубом,

И, нисходя и воздетая,

Поет о милой выси мая,

О горле маленьком своем.

Но блеск внизу, и отблеск неба

В покое зреющего хлеба:

Там то же солнце, что вверху,

Там тот же край лазури пышной,

Там в бездне ложной, в бездне лишней,

В цветах, полыни и во мху

Лежат знакомые высоты

Голубизны и позолоты.

Он канет в синее стекло,

Там так же ярко и светло,

Там плен душе его навеки,

В плеснувшей сети тяжело

Опустит крылья он и веки…

Певучий, солнечный туман,

Спасибо за такой обман,

За миг один путей потери,

За в смерть распахнутые двери,

За то, что верх и низ слились,

За опрокинутую высь.

О, зеркало мое ночное!

Со звоном падаю в тебя.

И принимаю роковое,

Изнемогая и любя.

Когда отходят волны мира,

Когда летит из-за Памира

По небу черный метеор,

Я гибну от любви и песен,

И так смешон, и так чудесен,

И так печален мой позор.

Тысячелетнее виденье,

Окончен мир, и ты, и я

Через неверное мгновенье

Окончимся, любовь моя.

Растаешь ты, а я впотьмах,

Еще тебя благословляя,

Со звоном высоты в ушах,

Полет последний ускоряя,

Паду — во весь летя опор,

Хрустя костьми, в мой сумрак низкий,

Как тот азийский метеор,

Как жаворонок тот российский,

Крича, разбрызгивая кровь,

Дробясь, цепляясь за земное…

Как в зеркало мое ночное,

Я падаю в тебя, любовь.

О гений Стратфордский, явись! Вернись

Туда, где Авон всё влачит туманы,

Где прежнего величья мужи полны,

И строгости, и мудрости седой,

И где не ждут тебя, как и не ждали

В шестнадцатом столетье. В мир шагни

В брабантских кружевах, в камзоле старом,

В ботфортах, стоптанных на всех подмостках,

Ты некогда был королей любимцем,

Шутом и богом дикарей вельможных.

Три ведьмы шепчут, шепчут и прядут.

Тобой рожденные, тебя вернуть

Пытаются в тот грозный час, когда

Бирманский лес идет на Донзинан,

И зыблются Полесские болота,

И радуга над Волгою повисла,

И где-то между Ильменем и Доном

Владыка мира смотрит в очи року.

Они легли, миллионы, легионы,

С костьми еще татарскими мешаясь,

С литовскими, французскими костьми,

Там, где когда-то — Куликово поле,

Полтавская широкая равнина,

Там, где когда-то над Невой в Европу

Сверкнул очами первый император.

Они легли и более не встанут.

Им сладко спать в объятьях половецких,

Им хорошо с полками Гедимина,

Со старой гвардией Наполеона,

Над ними зашумит — о скоро, скоро,

Российский хлеб…

                   Но тот, кто век потряс,

Тот без тебя окончить жизнь не может.

О гений Стратфордский, сойди к нему,

Введи его в твой сонм судеб ужасных

И научи последнему призванью!

Три ведьмы шепчут, шепчут и прядут.

Нить так тонка, а шепот так невнятен:

То Курский лес шумит вокруг тирана

И гнет дубы, а пряжа все бежит.

Не спится ночью во дворце ампирном,

Построенном еще при Александре,

Здесь варвар жил в усах и орденах,

Здесь в восемнадцатом году пытали,

А в тридцать первом строили больницу.

Теперь паркеты мохом поросли,

Со стен штофных еще глядят портреты

Красавиц с азиатскими глазами.

А лес шумит.

              И вот выходит он

В ненастье русское послушать бурю:

Или старухи нож дадут ему?

Иль подведут его под нож другого?

Или умчат его отсель в изгнанье?

Иль в клетке повезут в Париж развратный

Как зверя? Нить из темноты во тьму

Бежит, и век двадцатый нам невнятен:

Трагедия сердец не потрясает,

Поэзия, как мертвая орлица,

Лежит во прахе, музыка молчит,

Любовь не жжет, и мысль оскудевает.

Лишь кровь течет. Есть кровь. Мы все в крови.

Вода в крови, земля в крови, и воздух

В крови. И тот, убоины не евший

Всю жизнь, как мы, стоит по грудь в крови.

О гений Стратфордский, о дух могучий,

Ты кровь любил, приди же, помоги

Скорей закончить этот путь кровавый!

Разлука похожа на страшную сказку:

Она начинается ночью,

Ей нету конца.

Однажды июльскою ночью

Стучали копытами кони,

Кричали бессонные дети,

Петух надрывался рассветом.

Однажды: в полнеба пожары,

И вьется за пылью дорога,

И ты уезжаешь. Разлука

Похожа на страшную сказку:

Когда уезжают за море —

Ей нету конца.

Разлука похожа на скрежет полночный

Ночных поездов. Исчезают

Навеки в тюремных провалах,

В глухих ледниках Бухенвальда,

В тифозном огне Равенсбрука.

Я помню, как ты отрывалась

От милого мира,

Я помню, как ты улыбалась,

Как ты всё крестила

Меня, и зеленое небо,

И город, и встречных…

Разлука похожа на грохот

По сердцу — колес.

Разлука похожа на длинную песню,

Что кто-то кому-то поет:

О долгой осаде столицы,

О том, как кольцом окружили,

Как били из пушек

По памятникам и дворцам,

По остову, по ледяному.

А там,

У самого синего моря,

Жил старик со своею старухой…

(Бывало, мне мать вытирала

Глаза кружевами.)

Разлука похожа на долгую песню,

В которой нет встреч.