Ветреная Геба Всё должно быть немного не в фокусе, Говоря как бы: На-ко-ся, выкуси! 1. «Я проливаю кубок громкий…»
Я проливаю кубок громкий Из туч и молний на авось: Пусть ваши ведают потомки (Своих иметь не довелось), Что лучше быть знакомой Зевса, Чем из толпы смотреть парад. Как я была не рада Марксу, Не будет рад мне самиздат. Мой друг явиться отказался На приглашение богов, Он кажется больным сказался И ужинать у них не мог. Меня туда не пригласили, Я — разумеется — пошла, И там, на ложе белых лилий, Голосовала и спала, И тайну чудную узнала (Громокипящий их секрет), Она вас удивит немало: Бессмертья нет. Бессмертья нет. 1975 2. «Раздался вдруг голодный клекот…» Раздался вдруг голодный клекот, И я по облакам пошла Не ангела, не человека Кормить, — Зевесова орла. Он не был Вороном поэта, Он не юлил, как над прудом Юлили Ласточки у Фета, У Ходасевича потом; Он не терзал воображенье, Как Жаворонок (у меня), Его ползучие движенья, И глаз без мысли и огня, И с причитаньем схожий клекот, И дрожь подбитого крыла, — Вот что от тютчевского века Осталось у того орла! Не расшифровывайте строчки, Прочтите их. Они — мои. И вам не надо ставить точки На эти взвизгнувшие и. 1975 3. «Учу язык глухонемых…» Учу язык глухонемых, По воскресеньям, в ближней школе, Чтоб с демонами говорить И понимать их поневоле. Экзамен сдан. Я выхожу. В лазури солнышко садится. А так хотелось бы узнать, Что предсказали те зарницы! И я сжимаю кулаки: Кулак всегда мне пригодится. Зачем мне знать язык зарницы? Громов я знаю языки. 1975 4. «Он говорил: “Я не могу…» Он говорил: “Я не могу, Я начинаю жизнь сначала”. А я сидела на полу, Не верила, не возражала. 1975 5. «Летит на солнце легкий пух…» Летит на солнце легкий пух По воздуху, в зеленой роще. Ты знаешь: мыслящий лопух — Он тоже ропщет, тоже ропщет! Когда души и моря нет, Откуда быть морскому пенью? А тростнику, ему сто лет, И научился он смиренью. Тот, у кого хороший слух, Услышит шорохи и шелест В овраге, там, где мох и вереск: То ропщет мыслящий лопух. 1975 6. «Книги в ящик уложились…» Книги в ящик уложились, Платья в чемодан легли, Тени сизые смесились, Среди них — я тоже тень. Выхожу я осторожно Из рифмованной строки В неизвестную свободу, В этот предпоследний день. Только вряд ли очень много Мы отсюда унесем. Не старайтесь, ради бога, Всё во мне, и я во всем. 1975 7. «Прошли верблюды сквозь ушко…» Прошли верблюды сквозь ушко, Попали в рай и успокоились, А мы с тобой так далеко Зайти ни разу не сподобились. Ягненка волк поцеловал, И укачал в своих объятиях. Но (что бы ты ни говорил) Ягненку ты не позавидовал. Живем как можем, кое-как, В перемонтированной башенке, Покинуты на нас самих, И как бывает ночью страшно нам. 1975 8. «Открой, заговори, скажи…» Открой, заговори, скажи, Ответь, признайся и поведай, Чтоб слово — камнем из пращи, Самофракийскою Победой Метнулось в мир из тьмы твоей. Не смей молчать. Таить не смей. Молчанью оправданья нет, И, как художник выжал краску, Так ты — прозаик и поэт — Все слезы выжми на огласку, Все скрепы настежь отпусти, Вселенную оповести. Но не отчетливою одой, А бредом, криком и свободой С наружным шумом пополам! Найди себе освобожденье, Другим позволь до пресыщенья Питаться тайною твоей. Не смей молчать. Скрывать не смей. 1978 9. «На роковой стою очереди́…» На роковой стою очереди́. — Товарищ, становись иль проходи! — А что дают: муку аль бумазею? — На это я ответить не умею, Но слышала, что керосин дают: Не всех зароют, избранных сожгут. — Давно стоишь? Одна? А люди где же? — Почем я знаю! Проходи, невежа. 1979 |
