Она задумчиво поглядела на Марию.
— Спокойная малышка. Если захочешь что-нибудь спросить, милости прошу.
И вот ее серое с белым атласное платье уже исчезло между зелеными изгородями, растущими вдоль дорожки.
— Она и сама под стать дому, — сказала миссис Фостер.
— Почему она здесь больше не живет?
— Считает, что дом для нее слишком велик, и живет в гостинице через дорогу.
— Жаль, что она кота не прихватила, — заметила Мария и подумала: зря я не спросила про качели. Ну ничего, в другой раз.
Днем пошел дождь. Миссис Фостер, довольная, что не нужно идти на пляж, устроилась читать в гостиной, почти не скрывая облегчения. Мария глядела на дождь из окна своей комнаты: он струился по стеклу жирными ручьями, и очертания темного дерева в саду, на которое она взбиралась утром (ее дерева, как она теперь считала), плыли и дрожали, словно водоросли в скальных выемках. Водоросли напомнили ей об окаменелостях — она же хотела посмотреть, как они называются, и прикрепить к ним ярлычки. Она начала их раскладывать и сравнивать с теми, из миниатюрного комодика. Некоторые оказались точно такими же, их названия она установила без труда. Красивым почерком она сделала подписи на маленьких кусочках бумаги — Promicroceras… Asteroceras — разложила их в гнезда из ваты, которую взяла в ванной. Получилось профессионально и научно. Однако одна окаменелость отказывалась называться. Во-первых, она была почти неразличима — лишь намек на рисунок в куске голубого камня, с первого взгляда — ничего особенного, но если приглядеться, проступали четкие линии и узор — каменный призрак древнего существа.
Мне нужна про них книга, вот что, подумала она. А там внизу полно книг.
Однако книги оказались на редкость незанимательными. Она водила глазами по коричневым, темно-бордовым и темно-синим рядам, которые линовали все стены от пола до потолка в библиотеке, между гостиной и столовой. Ничего веселого — ни пестрой обложки, ни иллюстрации; и когда она наугад вытаскивала одну-другую, все они пахли одинаково, как-то странно. Наверное, так пахнут книги, которые долгое время никто не доставал и не читал, решила она. И переплеты с золочеными названиями какие-то неинтересные: «Происхождение видов» Чарльза Дарвина, «Завещание скал», «Принципы геологии». Она посмотрела на них с отвращением, но тут ей в голову пришло, что слова типа «скалы» и «геология» могут быть связаны с окаменелостями. Она вытащила одну книгу, и в ней, конечно же, оказались тщательно выписанные разрезы горных пород и через несколько страниц — ракушки. А дальше опять ничего не понятно, прямо как на другом языке: глыбы тяжелых слов — не разобрать, и предложения такие длинные — не догадаешься, о чем они. А вот картинки ей понравились. По крайней мере, хоть одна книга пригодится. Она набрала небольшую стопку и отнесла ее к себе наверх.
Разложенные на столе в ряд, они смотрелись важно, даже грозно. Она села за стол — старый, обшарпанный, с чернильными канавками, а с одного края кто-то еще выдавил ручкой инициалы — Х. Д. П., и без особой надежды открыла «Происхождение видов». Внушительная книга, хотя на одной странице, которую она пролистнула, живо рассказывалось о зебрах. А дальше опять все слишком сложно. Она сердито посмотрела на книгу и поскребла каблуками сандалет о перекладину стула; в это время в саду снова залаяла собачонка. Нет, подумала она, эта книга никуда не годится, ничего не понимаю. Она еще немного полистала, и вдруг книга открылась в конце — там на чистой последней странице кто-то сделал рисунки хорошо отточенным пером и подписал их.
С неодобрением — ведь ей всегда внушали, что в книгах марать нельзя, — Мария разглядывала почерк: старомодный, решила она, только раньше так выводили — аккуратно и с наклоном, хотя немного неуверенный, наверное, ровесник писал.
Она обнаружила ошибки в правописании. «Виды, собранные на утесе», прочитала она; затем шел список латинских названий — Gryphaear… Phylloceras… (здесь уж, конечно, она не могла судить, правильно написано или нет), и возле каждого названия — тщательный карандашный рисунок окаменелости. Пару раз кончик пера цеплялся за неровности бумаги, и ручка разбрызгивала мельчайшие чернильные точечки; в одном месте их превратили в маленькую фигурку, одетую в платье ниже колен, фартук с оборками и черные ботиночки, застегнутые на множество пуговок. Длинные, стянутые лентой волосы зачесаны назад. Хороший рисунок. Я бы так не смогла, подумала Мария. И, пробежав глазами страницу, она увидела другой рисунок — вроде что-то знакомое.
Так это же моя, обрадовалась Мария, та самая, я еще не знала, как она называется. Она положила свою окаменелость рядом с рисунком — аккуратные перьевые штрихи отчетливо повторяли ее призрачную форму и узор. «Stomechinus bigranularis, — утверждала подпись, — вымершая форма морского ежа. Найдена под западным утесом 3 августа 1865 года».
А сейчас как раз август, другой август… Она сидела с открытой книгой на столе, смотрела в окно и думала о той, о девочке (я почему-то уверена, это была девочка), которая держала в руках ту же книгу почти сто лет назад, нет, даже больше, и, наверное, глядела в то же окно на ту же косматую лужайку и волнующиеся деревья. Потому что она здесь жила, мне кажется, раз книга здесь, и окаменелости в ящичке, наверное, тоже ее. Так она думала, водя пальцем по гладкому с еле проступающим хребтом осколку серого камня, который вмещал в себя Stomechinus bigranularis, и вдруг снова услышала скрип и подвывание качелей — а может, их вообще нет на свете?
И как всегда не вовремя в ее затаенный мир ворвался мамин голос, зовущий к чаю. Неужели уже чай? — подумала Мария, мы ведь только что обедали, я в этом уверена. Время всегда идет по-разному; иногда день тянется медленно, иногда обыкновенно, а такие дни, как сегодня, пролетают, будто их и вовсе не было… Она сбежала вниз через две ступеньки, перескочила четыре последних и заметила, что дождь кончился. После чая можно снова залезть на дерево.
Спустя полчаса она устроилась на изогнутой ветке, в «кресле». Дерево уже казалось старым другом. Кора была шершавая и теплая, она чувствовала ее спиной через трикотажную футболку, а вокруг свистели и шептались разговорчивые листья. Вскоре к ней присоединилась пара голубей, они уселись поодаль и начали жаловаться друг другу.
Вышло солнце, после дождя наступил яркий сверкающий вечер. Из гостиницы в соседний сад с криком вывалились дети и стали играть в бадминтон через сетку неподалеку от ее дерева. Мария сделалась еще меньше и тише, чем раньше, и внимательно за ними следила. Там было три девочки, чуть младше ее, еще какая-то малышня и мальчик постарше — лет одиннадцати, решила она. Вдруг ее осенило — так ведь это та самая семья с заправочной станции по дороге на Лайм, по крайней мере, возрасты совпадают и в таком же составе; наверное, дети из двух семей. Она заметила, что мальчику стало скучно. Он добродушно поиграл с малышами, потом заспорил с девочками и, наконец, побрел прочь, угрюмо пиная камни вокруг клумбы носком ботинка. Вдруг что-то на дереве привлекло его внимание, и, к немалому смятению Марии, он подошел и, встав точно под ним, поднял голову и стал смотреть сквозь листья. Мария застыла, прижавшись к стволу. Голуби ворковали, монотонно повторяя свои рулады.
Боясь шевельнуться, она, наверное, сжалась так сильно, что нога неожиданно соскользнула с ветки, и Мария шаркнула по коре сандалией; голуби с шумом взлетели, тревожно крича, и спикировал на соседнее дерево, а мальчик, повернув голову в сторону Марии, уставился прямо на нее. Они глядели друг на друга сквозь листья.
— Я сразу понял, что ты здесь сидишь, — сказал он. — Просто притворился, что не замечаю тебя, — хотелось рассмотреть египетских горлиц. Зачем ты их спугнула?
— Я не нарочно, — ответила Мария.
Теперь он с интересом разглядывал дерево.
— Четкое дерево, — одобрил он. — А все остальные — так себе. Ты всегда живешь в этом доме?
— Нет, — ответила Мария.
Ей ужасно захотелось поделиться с ним этим деревом, пригласить его посидеть на нем, но только решилась заговорить, как сразу смутилась — вот, всегда так: не может она высказать, что хочет, — вечно лепит невпопад, или ее предложение не принимают, а то и просто не слушают.
