— Ты чего разговариваешь сам с собой? — спросил Саймон.
Джеймс вздрогнул и поднял голову. Должно быть, Саймон подошел к нему, а он и не услышал. Саймон уставился на него сквозь свои круглые очки. Джеймс неохотно расстался с Арнольдом, но ведь Арнольд станет к нему возвращаться всякий раз, как будет ему нужен, — и Джеймс вернулся туда, где в настоящее время был.
— Разве я разговаривал сам с собой?
— Да.
— Ну, это я так, — сказал Джеймс.
Он хотел было рассказать Саймону про Арнольда и тетушку Фанни, показать Дневник, словом, поделиться всем, но тут же отказался от этой мысли. Саймон, конечно, не виноват, если никогда не сможет понять, что так крепко связывает Джеймса с Арнольдом и тетушкой Фанни. Тут было нечто необъяснимое и глубоко личное. Ожидать, чтобы другие поняли такое теплое чувство к мальчику, которого ты никогда не видел и не увидишь, еще труднее, чем убедить их поверить в деятельного полтергейста. К счастью, ему не пришлось объяснять свой разговор с Арнольдом. Саймон сказал:
— Иду удить рыбу. Пойдешь со мной?
Джеймс колебался; соблазн был велик. Рыбалка на речке Ивенлод отныне навсегда связана у него с Арнольдом. Но пойти туда с Саймоном не значило изменить Арнольду. Дружба с Арнольдом — это одно, а с Саймоном — совсем другое. Места для обоих хватит.
— Да, пожалуй… — начал он. — Подожди, я только переобуюсь. — Но тут он вспомнил про Берта Эллисона. Ведь сегодня тот должен прийти еще раз и может прийти в любую минуту. «Вот тебе раз! — подумал Джеймс. — Как же я мог забыть?» — Нет, — сказал он. — Я совсем потерял память. Сегодня опять придет экзорцист. — И в порыве великодушия добавил: — На этот раз можешь посмотреть, если хочешь.
Однако Саймон настроился удить рыбу. Он сказал:
— Спасибо, пожалуй, нет, — и ушел, а Джеймс еще раз почувствовал, что Саймон все-таки не принимает колдуна всерьез. Но теперь у Джеймса был Арнольд, и уж тот-то принимал его всерьез. Поневоле приходилось.
Когда Джеймс подошел к дому, Берт Эллисон уже ставил у ограды свой велосипед. Он насвистывал мотив из популярного фильма, а под мышкой держал небольшой раздвоенный прут.
— Ну как поживает твой тип? — спросил он. — Затевает что-нибудь новенькое?
— Пока нет, — сказал Джеймс. И, понизив голос, добавил: — Я, кажется, знаю, отчего у нас в тот раз не получилось.
— Вот как? — сказал Берт. — Пошли наверх, и ты мне все расскажешь.
Они поднялись наверх.
— А где твоя мама?
— Ушла. Вернется только к ужину.
— Оно и лучше, — сказал Берт. — Надо, чтобы нам не помешали. А мама твоя знает, что к чему. Или думает, что знает. Не в обиду ей будет сказано.
Как только они вошли в комнату Джеймса и плотно закрыли дверь (Эллен была где-то поблизости), Джеймс достал дневник и стал объяснять. Он прочел вслух последнюю запись, об изгнании призрака (Берт забыл дома очки). Берт слушал внимательно, но больше с интересом, чей с удивлением.
— Я знал, что нам попался как раз один из таких, — сказал он. — Из упрямых. Надо сказать, что они набираются опыта. Так что в бутылку мы его снова не заманили бы. Зря бы только время тратили. — Говоря это, он свертывал ковер и отодвигал стол.
— Что вы делаете? — спросил с тревогой Джеймс.
— Надо же освободить место для круга. Что скажет твоя мама, если увидит, что пол разрисован мелом?
— Наверное, будет недовольна.
— Ну вот, а мы не хотим никого сердить. Придется обойтись бумагой и карандашом, хотя если по всем правилам, то нужен мел.
Из кармана своего комбинезона Берт достал карандаш, потом конверт и уже готовился порвать его вместе с содержимым, но, вглядевшись, сказал:
— Э, нет, это нужное, это мои футбольные талоны.
— У меня есть бумага, — сказал Джеймс.
— Давай ее сюда.
Лист бумаги Берт разорвал на восемь кусков и присел к столу. На каждом куске он начертал, тяжело сопя, какие-то непонятные знаки.
— Что они означают? — спросил Джеймс.
— По правде говоря, — сказал Берт, — они перешли ко мне от отца. Он иной раз тоже кое-что делал по этой части. Что они означают, точно не скажу. Но действие оказывают. Это проверено.
Он разложил восемь кусков бумаги по кругу, посреди пола, и каждый из них прижал гвоздем из своей сумки с инструментами. В центре круга он поместил раздвоенную рябиновую ветку, подперев ее стулом. Потом подошел к окну, взглянул на занавеску и сказал:
— Эх, черт, она у тебя подвешена по-модному. А нам бы надо по-старому.
— Что по-старому? — спросил удивленно Джеймс.
— На кольцах, сынок. Требуется медное кольцо. Можешь его добыть?
— Кажется, могу, — сказал Джеймс.
Он бегом спустился вниз, вбежал в гостиную, порылся в рабочем ящике матери, нашел то, что искал, и был уже снова наверху, а Эллен все еще жалобно повторяла:
— Закрой же дверь, ужасный сквозняк!
— Берт надел медное кольцо на старый конец ветки, и она скользнула вниз, до развилки. Потом Берт вышел из круга, знаком отодвинул и Джеймса, громко откашлялся и сказал:
— Томас Кемпе! Ты здесь?
Джеймс, не ожидавший такого прямого обращения, удивился. Это было совсем непохоже на сложную церемонию, которую провели тетушка Фанни и Арнольд, а впрочем, и на первую попытку самого Берта привлечь к себе внимание колдуна.
Полная тишина. Берт снова откашлялся, поправил один из клочков бумаги и сказал:
— Вступи в круг, мы хотим говорить с тобой.
— Что будет, если он вступит в круг? — шепотом спросил Джеймс.
— Тут ему и конец. Все дело в рябине. Для таких, как он, хуже рябины ничего нет. Но сперва надо заманить его в круг.
Внизу хлопнула дверь, и где-то снаружи залаял Тим.
— Томас Кемпе! Я призываю тебя! — строго сказал Берт.
Один из бумажных клочков приподнялся, точно в него заглянул любопытствующий ветерок. Что-то скрипнуло, хотя это мог быть просто скрип старой балки. Берт сказал шепотом:
— Клюет! Ясно, что клюет. Вот тут и нужна осторожность. Все равно как на рыбалке…
Джеймс, весь напрягаясь, мысленно позвал Арнольда поскорее прийти, и Арнольд явился — то ли с речки Ивенлод, то ли с яблони, то ли с поля, где охотился с Пальмерстоном на кроликов, то ли еще откуда-то — явился, встал возле Джеймса и разделил с ним все его чувства и мысли, а также успокаивающее присутствие Берта Эллисона и, наверное, тревожное присутствие Томаса Кемпе.
Внизу звякнула задвижка калитки и кто-то прошел по дорожке.
— Твоя мама? — спросил Берт.
— Нет, — сказал Джеймс. По шагам, как и по голосам, людей узнают сразу. — Верно, кто-нибудь насчет сбора или еще что. Эллен откроет. — Он смотрел на рябиновую ветку, и та как будто дрогнула, шевельнулась.
— Заговори с ним, — сказал Берт. — Ведь это, кажется, ты его выпустил на свободу.
В прошлый раз, подумал Джеймс, это у меня вышло, не слишком удачно. Может быть, в сегодняшней обстановке их отношения наладятся? Не отрывая глаз от ветки (в этот миг медное кольцо заметно повернулось), Джеймс застенчиво спросил:
— Ты здесь?
Ветка затряслась. Один из гвоздей скатился с бумажного клочка.
— Ого! — сказал Берт. — Давай, говори!
— Можно мне говорить с тобой? — спросил Джеймс уже более уверенно. Ток воздуха, плотный словно кулак, прошел у него по спине. Ветка опять задрожала, толкаясь о стул. Внизу открыли и закрыли входную дверь. Из прихожей послышались голоса — Эллен и еще чей-то, но Джеймсу некогда было прислушиваться.
— Отлично! — сказал Берт. — Так держать! Глядишь, я останусь без работы.
— Я хочу просить… — настойчиво сказал Джеймс, и ветка снова стала дергаться вверх и вниз, а кольцо сверкнуло, поймав на себя узкий лучик солнца. Голоса стали слышнее. — Мне только надо…
Голоса вдруг оказались уже внизу лестницы; по ней стали подниматься. Это были Эллен и миссис Верити, и миссис Верити говорила:
— …если можно, милочка, я загляну и скажу ему два слова, пока он здесь…
Ветка с шумом упала. Занавеска вздулась под сильным порывом ветра, распахнувшим окно. Миссис Верити и Эллен вошли в комнату; Берт едва успел ногой затолкнуть прут под кровать, а рукой собрать с пола бумажные клочки.
