Третий вектор, очень важный для меня, — мечта об идеальном домене, общине. Я искал возможность ее выразить примерно с 1978 года, с попыток описать домен (язык не поворачивается назвать это «компанией») моего учителя, Игоря Константинова. Те попытки и были началом книги «Митьки», некоторые абзацы написаны тогда — да не было еще у меня такого амбивалентного материала, как Митя; Константинов был слишком хорош для среднестатистического среза.

«Что такое домен?» — интересовались некоторые пытливые митьки, прочитав об этом в «Митьковских плясках».

Может, не стоило вводить этот термин; в том значении, что используется в «Митьковских плясках», он употребляется редко, обычно всякими маргиналами, — но переигрывать поздно.

Домен, ребята, — это современная модификация традиционной русской общины: группа людей, идущих по жизни как одно целое. Они хорошо знают друг друга, имеют общие убеждения и неформальную систему взаимопомощи. Это минимальная ячейка русского общества — не семья, как в европейских странах, и не род, как в традиционных обществах.

Лев Гумилев любит термин «консорция» (от латинского sors, судьба), то есть люди с общей судьбой. Одна доля выпала: всякие кружки, артели, секты, банды и тому подобные нестойкие объединения. Консорция сбивается для конкретной, реальной цели — покорить Сибирь, основать Комсомольск-на-Амуре, обчистить Федеральный резервный банк. По достижении цели консорция самораспускается. Домен, впрочем, тоже неустойчив, он живет только одно поколение, да и цели не имеет: зачем растут цветы?

Внутренние связи домена нелегко объяснить: они не являются национальными, религиозными, родовыми, профессиональными, хотя могут быть и таковыми. Внутренняя связь членов домена в том, что они братки, товарищи дорогие.

Домен — наше ценное ноу-хау, за рубежом это не прижилось. По словам С. Переслегина (несколько странного историка и публициста), «очень похоже, что именно доменной структуре русский этнос обязан своей эластичностью», а способность домена реагировать на внешние раздражители и угрозы, как единое целое, обуславливает «повышенную мобильность и „прочность на излом“ жизнеобеспечивающих систем российского общества».

Домен не обязательно такая уж ангельская структура, как мне мечталось в 1978 году. Домен может загнить, запаршиветь, сойти с ума; с самого начала может быть гадким мафиозным подразделением, стаей шакалов.

Посмотрим, каков на данном этапе «среднестатистический» домен.

Итак, четвертый вектор — само слово. Слово «митьки», производное от имени Дмитрия Шагина, было прямо под рукой.

(В 1990 году одна журналистка, взявшись про меня писать статью, осведомилась: каким поворотом в мировосприятии объясняется внезапно возникший зеленый колорит всех моих картин? Я с недоумением взглянул на стены мастерской и убедился, что почти во всех картинах последнего года присутствует зеленый кобальт. Не помню, что я тогда наплел, но колорит объяснялся тем, что я за четверть цены купил ящик «Кобальта зеленого светлого». Его было море, он постоянно был под рукой. Творчество всегда получается из того, что под рукой.)

Читатель, взгляни на пишущую машинку, точнее, на компьютер, где клавиатура аналогична. Прямо перед собой, в центре, ты видишь четыре буквы: М, И, Т, Ь. Повыше, но одним блоком: К, А. Когда человек впервые садится за машинку и печатает произвольные слова и предложения, вольно или невольно пытаясь организовать их в творчество, он часто использует подобные бросающиеся в глаза блоки. У меня этими блоками были МАКСИМ и МИТЬКА. (Максим, в числе прочего, первое слово произведения «Максим и Федор», Митька-опричник — сквозной персонаж моих первых стихотворений и поэм.)

Мне только что бросилось в глаза, что МАКСИМКИ — еще удобнее печатать, чем МИТЬКИ. Вот бы было истинно простодушное, гуманистичное и интернациональное массовое молодежное движение! Да и похоже на митьков: в тельняшках, с алкоголизмом борются, число употребляемых слов — в пределах десяти. Пляшут, похваляясь: ай, молодца максимка! Или, наоборот, хмуро-самоуглубленное, упертое в пьянство до убоя или победы; тоже, впрочем, без лишних слов — если головным максимкой назначить не персонажа Станюковича, а моего Максима. Можно организовать сразу два массовых молодежных движения максимок и посмотреть, которое из них конкурентоспособнее (Поздно спохватился, была уже в конце 90-х группа художников «Максимки».)

Да нет, митьки, конечно, лучше: головной митек —-вот он, живой и здоровый.

 Первый день движения митьков, 24 сентября 1984 года, что-то не задался. Я прочитал Мите «Митьков», и ему не понравилось: к чему все это, что за митьки дурацкие?

Митя, товарищ дорогой, я тебе предлагаю сознательную героическую стратегию, при том, что тебе ничего и делать не нужно, весь эффект заключается в интерпретации: вместо твоего косноязычного «дык» теперь будет звучать мудрое «дык», исполненное высшей простоты.

Нет, он тогда не врубился. Посмеивался, конечно, когда я читал, но первые его слова после прочтения помню буквально: «Хватит дурью-то маяться. Написал бы чего-нибудь хорошее про мою живопись» (что я тут же приписал к тексту). Может, настроение неважное было. Я рассчитывал на его чувство юмора, считал подлинным (подлинное чувство юмора распространяется и на себя, это тот редкий случай, когда человек не набрякает автоматически, когда над ним шутят, да и сам над собой пошутить в силах).

Может, Дмитрию Шагану не до шуток стало: осень, вернулась жена Таня с Украины. Когда я летом рассказывал Горяеву о наших поэтических вечерах у залива, он хмуро предупредил: «Ну ничего, скоро Таня прилет, даст Мите просраться...» (фитилек прикрутит, современнее выражаясь).

В передаче на «Радио Свобода» по поводу двадцатилетия движения Митя вспоминает свое первое впечатление, простодушно отрекаясь от образа митька:

То есть Митя сожалеет о том, что появилась книга «Митьки»? (Теперь, через четверть века, и я согласен: нельзя лепить настолько насыщенный художественный образ из живого человека.) Или, может, обидно написано, не митьков дурацких надо было выдумывать, а писать про то, какой Митя скромный, честный, примерный семьянин и отличный работник (плюс гениальный художник, что как-то не вяжется с образом) ? Такой текст, стандартный для рекомендации в коммунистическую партию, имел бы хороший шанс сразу попасть в газету, например, в многотиражку нашего с Митей «Теплоэнерго-3», и слава великая пришла бы к Дмитрию Шагину гораздо раньше...

Понравились Мите «Митьки» через пару недель, когда он увидел реакцию на этот текст наших собутыльников. В какой-то момент, на какой-то пьянке понравились — просто с пугающей, невероятной силой. И тут все: маска сразу и навсегда села, как влитая. (Хорошо помню, как в 1985 году Митин отчим Боря Смелов с изумлением повторял: «Митя, да ты действительно уже как митек! Ну точно как в книге стал!»)

Читатель, открой Интернет, поищи там Дмитрия Шагина. Ты увидишь в заголовках множество примерно одинаковых определений: «Дмитрий Шагин — отец-основатель митьков», «Дмитрий Шагин — создатель бренда „митьки“», «Шагин Дмитрий — автор проекта митьков», «Идеолог митьковского движения Дмитрий  Шагин».

Я в «Митьковских плясках» упоминал, как корреспондентка задает мне вопрос: когда и откуда появились митьки?