Возвратившись к Филу, замечаю, что он сумел-таки выпить вино, взъерошился и барахтается, пытаясь встать:

— Ты опять без бутылки?! Тебя за смертью посылать!

Когда у Флоренского в интервью спрашивали о текущей деятельности митьков, он обычно использовал сельскохозяйственный образ: работаем на общем поле, но у каждого митька есть и свои проекты, своя делянка, более или менее значительная. Интервью Флоренского и в целом Митю только огорчали, но особенно эти личные делянки: «Да не должно быть личных делянок у братков! Братки по-братски должны, сам погибай, а товарища выручай! У меня же нет личных делянок!»

Мысль понятная: всем следует сосредоточивать свою деятельность в русле «Митьков» потому, что с любого употребления слова «митьки» Мите идет барщина, не говоря уж о том, что многое будет названо «это придумал Митя» для удобства журналистского изложения. А с личных делянок — оброка не взять никак. (Напомню, что барщина — это даровой труд зависимого крестьянина, работающего собственным инвентарем в хозяйстве феодала-помещика, а взимание оброка — присвоение помещиком прибавочного продукта или его денежного эквивалента, произведенного крестьянином в его хозяйстве, на личной делянке.)

В 2005 году Тихомиров сильно загорелся идеей сделать хорошее, правильное еженедельное ток-шоу на телевидении. В напарники хотел взять меня, и как я ни опасался столь крупного вложения сил в сомнительную, далекую от живописи область — уговорил. Тихомиров был старшой: монтировал, подбирал кандидатуры собеседников; он же, несмотря на мое сомнение в правильности такого решения, настоял на названии «Митьковские пляски» — так ему нравилась моя только что написанная книжечка.

Сделали две хорошие передачи — с Гребенщиковым и Алексеем Германом, немудреные разговоры на кухне тихомировской мастерской (сколько же там всего было снято, начиная с «Рока» Учителя, «Города»...), в расслабленной обстановке — кури, пей чай, да хоть водку. (Германа, впрочем, не уговорить было подняться без лифта на седьмой этаж, снимали у него.) Хорошая идея: собеседники не зажаты, не пугаются телекамеры, звезды, наоборот, перестают профессионально блистать.

После съемок с Германом Дмитрий Шагин позвонил Тихомирову и имел с ним серьезный разговор, продолжавшийся несколько часов.

Виктор Иванович, со всей своей солдатской выдержкой, нутряным оптимизмом и неуемной верой в благородство сердца человеческого, получил что-то вроде нервного шока, и даже его жена Надя, слышавшая только обрывки разговора, до поздней ночи ходила взад-вперед, белая лицом.

Митя позвонил, чтобы уведомить, что за использование слова «митьки» в передаче, обещающей стать популярной, ему положен откат, денежное вознаграждение. Уже на этой фазе разговор как-то забуксовал, конкретная сумма так и не была указана.

Это вроде бы означало, что теперь Митя будет взимать с меня и Тихомирова оброк. (За что Пушкин весьма хвалил своего персонажа:

Да, но и барщина никуда не делась, употребление слова «митьки» в популярной передаче шло в зачет индексу узнаваемости имени Дмитрия Шагина.

Ну, например, вот компания «Газпром» спонсирует футбольный клуб «Зенит» и потому наша команда должна носить майки с надписью «Газпром». Ни у кого никаких претензий, но вдруг после победного матча в раздевалку славных питерских футболистов заходит хмурый представитель «Газпрома» и заявляет, что все поменялось, это с футболистов следует брать деньги за то, что они надели такие майки: «А как же? Красуетесь в майках с „Газпромом“ ? Значит, должны отстегивать!»

Именно это положение вещей Митя несколько часов внушал Тихомирову, а Митин гипноз и по телефону работает. («Как в гестапо! — с дрожью вспоминает Тихомиров. — Три часа одни и те же слова!»)

МИТЯ: Передача ваша как называется? «Митьковские пляски»... А ты в какой группе прославился, забыл? Я напомню: «Митьки».

ТИХОМИРОВ: Ну и что?

МИТЯ: А то, что будет группа «Витьки» — там делай, что хочешь.

ТИХОМИРОВ: Ты хочешь сказать, что и Шинкарев тебе должен платить за слово «митьки»?

ШАГИН: А ты как думал? Группа-то «Митьки» называется!

ТИХОМИРОВ: Так он же придумал митьков!

ШАГИН (с треском хохочет): Ну-у-у... Вспомнил... Когда это было-то? Двадцать лет назад!

ТИХОМИРОВ: И мне что, Шинкареву сказать, что мы тебе должны платить?

ШАГИН: Да не надо, Володеньке лучше не говори. Ты затеял передачу, ты и придумай, как мне платить.

ТИХОМИРОВ: Да за что?

ШАГИН: Как за что? Будет группа «Витьки» — там, конечно, платить не будешь, а пока группа называется «Митьки»...

Разговор кончился условной победой Тихомирова: не было у Мити средств силового решения. А передача так и не стала выходить, не срослось что-то в сетке вещания.

Ну что, пора еще разок объясниться?

У каждого человека много, скажем так, ипостасей. Проснусь утром и вспомню: елы-палы, художник я или не художник? — всеми делами высокомерно пренебрегаю и давай картины писать. Или соображу: муж я или не муж?! — и иду на рынок за картошкой. Ипостаси спорят, кому проснуться: «Отец я или не отец?! Поэт или не поэт?! Гражданин или не гражданин?!» Однажды рявкнула совсем забытая ипостась: «Палеонтолог я или не палеонтолог?!»

Так что Трофименков излишне драматизирует сложность положения митька в уже приведенной цитате: «Знал ли Владимир Шинкарев, какого джинна выпустил из бутылки, сделав персонажами своих поэтических игр реальных, хорошо известных в кругах „подполья“ людей, превращенных им в героев борхесовского двоящегося мира, где каждый одновременно — обремененный мирскими заботами человек, художник и персонаж текста, подчиняющийся воле драматурга? »

Ипостаси проявляются одновременно: например, мое отношение к Дмитрию Шагину есть отношение художника к художнику, товарища к товарищу, автора текста к персонажу, митька к митьку. Некоторые отношения исчезнуть не могут — художниками мы с Митей так и остались; без особого интереса к нему отношусь, но лучше, чем к иным (напомню, две его картины до сих пор у меня висят). Отношение автора текста к персонажу ясно: как у Флобера к мадам Бовари. Дмитрий Шагин — это я.

Некоторые отношения, понятно, исчезли; все это личные дела, что о них публично горевать, — но в этом тексте сложилось отношение новое.

«Конец митьков» — это итог четвертьвекового наблюдения над доменом. «Сухо излагаю факты»: во что превращается среднестатистический срез нашей жизни и почему, какова технология власти. Конечно, это наблюдение выглядело бы объективнее, не будь я членом группы художников «Митьки». Просто стоял бы рядом и смотрел — но заметил бы меньше, пришлось бы использовать домыслы, метафоры: «Проснувшись утром после беспокойного сна, Дмитрий Шагин обнаружил, что превратился в страшное насекомое».

Как я знаю, Митя, с нетерпением ожидая публикации «Конца митьков», умом-то понимает большую себе пользу от публикации, но обижается, что полезное в данном случае не совмещается с приятным. Так комментирует то, что я могу написать: завидую славе Дмитрия Шагина, вот и озлобился, пытаюсь урыть.

Да, бросается в глаза, что автор использовал свой обычный прием и сделал Митю главным персонажем книги, повествующей о закономерностях развития доменов, технологии власти и т.д. Но не злюсь я, нет у меня (как говорят судмедэксперты) «аффекта, вызванного длительной психотравмирующей ситуацией», все эти личные отношения — дело сентиментального прошлого. Как исследователь среднестатистического среза я уже не могу нервничать: исследуемый образец, нормальный хороший художник и низкооплачиваемый кочегар Дмтрий Шагин был помещен в максимально питательный раствор и стал бурно развиваться — с какой стати наблюдатель должен чувствовать к этому процессу злобу? Что, неудачный результат жестокого эксперимента? Неудачных результатов не бывает, неудачный результат — он результат и есть.