Может, главным следует считать самого лучшего художника? А кто среди «Митьков» был лучшим художником? На общих собраниях такой вопрос не обсуждается, но по косвенным признакам догадаться можно.
Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, не грех чуть растопыриться мысленно, а то куражу не будет. В группе художников каждый считает себя — пусть потенциально, пусть в чем-то — лучше всех. Нужно, чтобы все остальные признали лучшим. Ну, большинство. Или некоторые. Так уже можно назвать конкретные фамилии: на первом этапе лучшим, пожалуй, считался далекий от малейших позывов на руководство Семичев. Затем — еще более далекий Яшке.
Но не Митя. Вероятно, я выше всех в группе ценил Митину живопись, его торжественную сентиментальность, декоративное чутье — но вершина Дмитрия Шагина осталась в конце 70-х — начале 80-х годов, хотя и в 1985-м он был очень хорошим художником. Краткое описание его развития далее:
С появлением текста В. Шинкарева «Митьки», в котором Д. Шагин был выведен как художник поведения, отличающийся особой мощью выразительных средств, и «основатель нового молодежного движения», его творчество начинает концентрироваться вокруг митьковского мифа. Он иллюстрирует тексты Шинкарева или пишет связанные с ним работы — например, свой парафраз картины Брейгеля «Падение Икара» — «Падение Икарушки»: очередь у пивного ларька, мужики, пьющие пиво, а из воды канала торчат ножки Икара. Митек становится постоянным персонажем. <...> Он, как на плакате, встает в центре картины с расставленными ногами и раскинутыми дугой руками — то ли для объятия, то ли чтобы занять больше места на маленьком земном шаре. В этих работах, все более и более примитивизированных, живописную проработку заменяют монотонные штрихи или пятна, усиливается контур. Цвет сводится к синему или красному. Его работы приближаются к лубку, иногда — к иллюстрации в детской книжке, к плакату, а по сути — это агитационное искусство. (Л. Гуревич. «Художники ленинградского андеграунда».)
И непосвященному ясно: чтобы картины получались — надо больше работать. Митя по сей день может иногда писать хорошие картины (да лень, поэтому картин мало, поэтому они дорогие). Несколько лет назад он написал сильную, на мой взгляд, картину: «Триста митьков». Видимо, под впечатлением от истории, о которой узнал из кинофильма «300 спартанцев», Митя несколько переиначил известную картину Тихомирова «Сто митьков». Поля, леса, болотища, а по диагонали упрямо прут триста митьков, игнорируя препятствия. Ни один не отстает, даже если по горло провалился в болото. Впереди, само собой, Дмитрий Шагин, единственный, у кого различимо лицо. Мораль: вот как братки должны! (Одеть их не в тельняшки, а черные рубашки — ни дать ни взять «Поход Муссолини на Рим», парадная картина Джакомо Баллы. Только наш дуче ихнего помордастее.)
В отзывах о «Митьках» со стороны — полный разнобой. Ну естественно: для кого-то лучший художник, допустим, Рембрандт, а для кого-то — Никас Сафронов. Скажу больше: нет такого говна, которое кому-нибудь не пришлось бы по вкусу. В 1985 году живопись Дмитрия Шагина, понятно, хвалили больше; сейчас в связи с «Митьками» о качестве живописи журналисты не упоминают.
Авторитетные в художественной среде люди давно помалкивают. Лет десять назад мэтр Михаил Иванов отчитывал меня: искалечил Мите жизнь своими «Митьками», не дал стать художником. А наш общий приятель Толстый (Володя Котляров) прямо в лицо Дмитрию Шагану говорил, что не было бы текста «Митьков» — пришлось бы Мите до сих пор в котельной работать. (Это, конечно, не так. Если бы да кабы... В крайнем случае стал бы бизнесменом или политиком.)
Может быть, главный в группе — это тот, кто организует процесс, договаривается о выставках, координирует? Конечно, ни Семичев, ни Яшке на это были категорически не способны. Да и никто такие дела не любил, жопу мочить не хотел.
МОЧИТЬ ЖОПУ (производственный термин у вышедшего на дембель митька) — заниматься общественно полезной деятельностью.
Поэтому в группе «Митьки» почти всегда был директор.
Очередность такая: Фил, Андрей Белле, Сергей Лобанов, Михаил Сапего.
Фила освободили от занимаемой должности в связи с прогрессирующим алкоголизмом. (Зря был снят Фил — ну а что такого? Ну алкоголизм... «Митьки» ведь, не «Газпром»... Да даже если и <Газпром»...)
Андрей Белле, помимо директорства, хотел стать нормальным художником группы, но был далек от этого и по менталитету, и в живописи. Никто не виноват: другая линия жизни. Но директором для «Митьков» он был даже слишком полноценным (ранее Белле был директором «Аквариума», собаку съел на директорстве). При нем достижения группы впечатляли: «Подразделения ОМОН пришлось вызвать организаторам выставки „Митьки в Москве“». («Известия», 14.06.1990 г.) Московский триумф был так велик, что «Митькам» обещали едва ли не центральное место в грандиозном событии, предстоящем в 1991 году: «Советское искусство около 1990 года. Бинационале» (Дюссельдорф, Иерусалим, Москва). Белле тщательно согласовал с куратором, знаменитым Юргеном Хартеном (директором дюссельдорфского Кунстхалле) список работ. Картины готовились к отправке в Германию, когда случилось непоправимое: список попал в руки Дмитрия Шагина. Митя порвал его и написал новый, себе не обидный. Такой уровень дембельства вряд ли ранее встречался хваленому куратору, и он, посрамленный, распрощался. Так был молниеносно ликвидирован прорыв, который реально мог вывести группу «Митьки» на ключевые позиции в отечественном художественном мире. (По версии самого Дмитрия Шатана, Юрген Хартен был очень рад, что Митя поучил его, как нужно выбирать картины на выставки, а отказался брать «Митьков» из-за неполиткорректного по отношению к московскому концептуализму интервью, которое Флоренский дал одному немецкому журналу.) Вскоре Белле перестал быть нашим директором, недолго и прослужив.
Дольше всех директором был Сергей Лобанов. Вырос, ума набрался с «Митьками». Слишком сильно вырос, массой тела сравнялся с Дмитрием Шагиным, отчего ему по силам стало оттереть Митю, а тем более Флоренского и меня от телекамеры и самому дать интервью. Главное — коммутатор перешел к нему в руки, то есть, обращаясь к «Митькам», люди стали обращаться к их директору. У коммутатора можно оказаться случайно или по общественному поручению, можно при нем быть безвестным секретарем, но, чтобы взять власть, надо брать коммутатор («вокзалы, мосты, телеграф, телефон» ...). Лобанов почти успел стать главным и развернуть «Митьков» в желаемую сторону (что, замечу, для механического, коммерческого продвижения группы было на пользу; Лобанов осуществил много крупных невдохновенных проектов: «Митьковская елочка», «Блоу-ап», «Митьки — флоту», «Русский патент», да и всякую Митину музыку в основном организовал он).
Уже к концу лобановского директорства Митя, будучи в Москве, заметил и намотал на ус интересный феномен: бесполезно жаловаться москвичам на директора-узурпатора, не соболезнуют. Москвичи считают наглость и цинизм — достоинствами, а вот честность, да даже ее имитацию — неумной причудой маргиналов. Лобанов сумел подмять «Митьков» под себя — ну и молодец, толковый парень, а чего вы ушами хлопали?
В январе 1998 года по инициативе Флоренского мы собрали у меня в мастерской политбюро и последним напряжением митьковской воли написали указ о полном лишении Лобанова полномочий действовать от имени «Митьков» и о полном устранении его из группы, где больше директоров не будет, а будут все братки, товарищи дорогие. На недолгое время это реанимировало митьковское самосознание.
Лобанов (подобно Брату-2) перебрался в Москву, стал там большим человеком. Лет пять назад он из окна своей шикарной машины увидел бредущего по снежному месиву Михаила Сапего, следующего директора «Митьков». Сапего, как всегда, волочил сквозь толпу сумку на колесиках — или митьковские материалы, или книги «Красного Матроса», своего издательства. Лобанов сопоставил положение Сапеги со своим и злобно захохотал, возблагодарив провидение и митьковское политбюро.
