Федя недоуменно оглянулся, ищя за спиной "ущербного петушка", но обнаружил лишь воробьев, клюющих навоз. Соединить воробьев и "жидовского кренделя" в логическую конструкцию Федор не успел — в ухо прилетел мозолистый кулак Григория.

В этот момент ермолка показала себя с лучшей стороны. Любая другая шапка, будь то панамка или пилотка, наверняка слетела бы с головы избиваемого КМС по боксу. Однако ермолка даже не шелохнулась. Сидела на макушке Федора словно вареньем намазанная.

Дальнейшие события описывать не имеет смысла. Очевидцы, а это была продавщица Нюра и сельский почтальон, твердят разное. Почтальон убеждает, что "приезжему иудею" потребовалось лишь двенадцать секунд для завершения раунда убедительным нокаутом. А продавщица Нюра говорит, что ожесточенная схватка длилась целую минуту, причем бил их "хасид" машинкой "Зингера" и не по правилам. Как бы там ни было, новопетровская летопись донесла тот факт, что Федор в очередной раз блестяще защитил свой титул чемпиона, усеяв бетонные ступени магазина телами поверженных врагов и мятыми тюльпанами. Путь к даме сердца, Наташке, был свободен.

Тем временем семья Харченко была почти вся в сборе: Наташка, сидя на унитазе, щипала пинцетом брови, ее маман — Валентина Петровна — зашивала супругу врачебный халат, а супруг, пресловутый Иван Сергеевич, кушал на кухне холодный борщ из эмалированой кастрюли. Не хватало лишь наташкиного брата, Григория. Он был немного занят — возлежал на пыльных ступенях магазина и проклинал заезжего еврея.

Поднявшись на второй этаж кирпичного дома, Федор горестно вздохнул и надавил кнопку дверного звонка.

— Ваня, иди открой! — услышал он из-за двери повелительный голос будущей тещи.

— Иду, Валечка! — отвлекся от поедания борща Иван Сергеевич.

В проеме открытой двери перед ним предстал торжественный Федор — в вельветовом пиджаке и с "Зингером" в руке. Макушку посягателя на единственную дочь сельского фельдшера венчала зеленая ермолка.

— Здравствуйте! — произнес Федя.

— Шолом алейхем… — оторопело протянул папаша. — Валюша, ты портного вызывала? К тебе тут человек с инструментом.

— Я, вообще то, к Наталье… — губы у Федора задрожали. Весь подготовленный текст с красивыми словами бесследно испарился. — Жениться хочу.

— Не понял! — Иван Сергеевич засопел носом и выдвинулся на лестичную площадку. Стал теснить Федора животом. — А ну, пшел отсюда, мерзавец!

— Я это… в смысле… рука и сердце… любовь у нас, — залопотал Федор.

— Я те щас покажу сердце!

— Не кипятись, Иван. — На пороге появилась без пяти минут теща. Валентина Петровна, женщина сообразительная, сразу смекнула, что Федор — парень непростой: проникнуть в этот подъезд еще не удавалось ни одному жениху. Тем более в зеленой ермолке. — Заходите, молодой человек. Поговорим.

За обеденным столом было весело: Наташка хихикала, Валентина Петровна утирала глаза от слез, а Иван Сергеевич с неподдельным интересом крутил на пальце ермолку.

— Не падает, говоришь, — удивлялся он. Нацепил ермолку на голову, покрытую рыжими волосами. Потряс головой. — Ох уж эти иудеи… Вечно чего то удумают.

Федор кивнул головой. Рот был его занят снедью, лоб вспотел, а возле уха налился фиолетовый фингал.

— Аха-ха! — заливалась смехом Наташка, — А ты, папочка, вылитый еврей! Видел бы тебя Гришка!

— Йопт, в гробу я видел Ваших евреев! — на пороге появился Григорий. Его левый глаз был обозначен обширным кровоподтеком, а воротник рубахи наполовину оторван. — Поймаю, сцуко, этого петуха пархатого — гребень на жопу натяну! Оп-па! А откуда этот гандон здесь нарисовался?

— Познакомься, Гришенька, это — Федор.

— Херасе…

— Федор.

— Шо за еботень, нах?

— Ой, Иван, — спохватилась Валентина Петровна, — Ты же на дежурство опаздываешь! Вот, халат здесь, а котлеты я в баночку положила.

Валентина Петровна забегала по комнате, снаряжая супруга в ночную смену. Тот, покряхтев, вылез из-за стола и пожал Федору руку:

— Так и быть. Женитесь. Но! До защиты диплома — никаких детей! Ферштейн?

— Ферштейн. — в один голос пропели счастливые Наталья и Федор.

— Звездануться. — Сказал Григорий наливая себе и Федору по стакану водки.

Через пару часов сияющий Федя покидал квартиру кирпичного дома в Новых Петровцах.

— Кстати, а где ермолка? — спросил он и постучал себя пальцем по макушке. — Надо бы Шурику вернуть.

— Ермолка? Что за ермолка… — Наташка оглянулась по сторонам. — А-ха-ха! Так она на папе дежурить уехала! Ой мамоньки… помру-у-у! — У Наташки случился приступ смеха и она скорчилась в судорогах на полу коридора.

— Гы-ы-ы. Вот это тема, я понимаю, — Заключил Григорий. — Похоже, папику пипец.

Дальнейшие события новопетровская летопись не сохранила. Известно лишь одно: Федор и Наташка благополучно живут в браке уже двадцать лет. Шурик уехал в Америку без ермолки и теперь там угнетает негров. У меня до сих пор стоит на шкафу позолотный пресс. А ермолка… Говорят, что видели ее при разных обстоятельствах: мельком на коменданте военного госпиталя, Романе Сидоровиче, казалось порядочном человеке. Потом в салатовой ермолке появился архитектор Чувыкин на рассмотрении генплана Киева и после этого развелся с молодой женой. Затем ажурная шапочка странным образом вынырнула в Теремках на голове майора Мирошниченко, что внесло сумятицу в утреннее построение артилерийского полка. Впоследствии она неоднократно всплывала то на Нивках, то на Подоле, то в торговых рядах Бессарабки… Как бы там ни было, друзья, убедительная просьба: попадет Вам в руки ермолка салатового цвета — отдайте мне. Отошлю ее в штат Колорадо. Шурик будет рад безмерно. Все же память о бабушке-партизанке.

© Copyright: Валдис Йодли, 2013

Свидетельство о публикации № 213052300903

Мы медленно катились в роскошном джипе по вязкому асфальту кривых переулков. Мы — это Патефон и я, его карманный дизайнер. За темными стеклами "Ауди" томился расплавленный город, текли битумные кровли и дохли от зноя воробьи. А нам ехалось хорошо — в автомобиле были прохладные кожаные диваны, климат контроль, нежная музыка и прочие достижения автомобильной инженерии. Мы направлялись смотреть дом. Патефону взбрело в голову переселить родную тещу, Розалию Карловну, в отдельное логово и с этой целью он вчера выгодно приобрел новое жилище. Выгодно, потому что вместо договоренных восьмидесяти тысяч долларов суетливый маклер получил только половину. Сорок тысяч. Их он получил в качестве аванса и, после подписания бумаг у нотариуса, вместо вторых сорока тысяч Патефон плотно вложил ему в хилую ладошку боевую лимонку с выдернутой чекой. Маклер было всхлипнул, но глянув на понимающее лицо Патефона, уныло побрел на военный полигон избавляться от нежданного сувенира. Так Патефоныч удачно сбил цену и теперь на сэкономленные деньги хотел произвести для тещи внутренний ремонт. Мои же пацаны, Йончи и Витек, как раз закончили шпаклевать Патефону тоннель, прорытый под Боржавой на ближайшее венгерское село. Купить кусочек границы у Патефоныча не вышло, поэтому он приобрел в Венгрии, сразу за лужанской таможней, старенький домик. И такой же домик приобрел на нашей стороне. Как вы догадались, вскоре их соединил подземный узкий переход. Но достаточно широкий, чтобы в нем можно было протащить ящик водки и блок сигарет. Впрочем, это уже другая история… Так вот, мы подъезжали к купленому дому и Патефон изливал мне свою творческую мысль всеми доступными ему способами — выпучивал глаза, брызгал слюной и жестикулировал: