Кстати, примерно то же самое произошло и с ветхозаветным Иовом: Господь не ответил ему на многочисленные «за что» и «почему», но зато заговорил с ним, как никогда не разговаривал прежде. Да и о чем было им прежде говорить? Иов жил праведно, приносил жертвы, произносил молитвы… И только когда грянула беда, он закричал, обращаясь к небу, он по–настоящему обратился к Богу

на «ты».

Но это всякий раз— тайна самого страдальца, мы не имеем права тут ни о чем судить. Зато к нам обращена другая часть слов Христа: чтобы на нем явились дела Божии. Дела Божии— это исцеление или, по меньшей мере, помощь страждущим людям, и вовсе не нужно быть чудотворцем, чтобы творить такие дела в меру своих слабых сил. И когда человек начинает так поступать, он обязательно убеждается, как много дает ему самому помощь этим людям, которые, казалось, не могут дать никому и ничего— слабые, как пастушок Давид, косноязычные, как пророк Моисей, но полные веры и надежды, как тот слепорожденный.

Если бы потребовалось в двух словах сказать, о чем учил Христос, это было бы совсем нетрудно сделать: о Царствии Божием или о Царствии Небесном (в Евангелии это синонимы). Конечно, в Своей земной жизни Христос говорил об очень и очень многом, но именно это понятие стояло в самом центре Его учения, именно оно радикально отличало его от проповеди множества других славных пророков, царей и псалмопевцев. Что же это такое— Царствие?

В поисках ответа нам придется обратиться сначала к Ветхому Завету: как и многие другие понятия из Нового Завета, проповедь Царства тоже основана на образах и идеях Завета Ветхого. «Господь воцарился», или, точнее, «Господь царствует»— мы встречаем это выражение в Псалтири (46:9). Звучит оно вроде бы просто и понятно, но только что оно на самом деле означает?

Господь обладает верховной властью над всем этим миром как его Творец, и в этом смысле мы можем называть Его Царем. В то же время мир полон зла, мы видим, что в нем слишком часто творится воля не Бога, а совсем другой личности— сатаны, которого Евангелие не случайно называет «князем мира сего». И потому Господь избирает один народ, Израиль, который он тоже в определенном смысле слова создает из ничего, выведя его из египетского рабства и даровав этой толпе былых рабов Закон и людей, способных научить ее этому Закону. Поэтому для израильтян Господь есть царь в совершенно особом смысле. «Господь будет царствовать вовеки и в вечность» (Исх 15:18)— так заканчивается песнь израильтян после их перехода через Чермное море, в тот самый момент, когда этот народ действительно становится народом.

Народом Израиля, конечно, правили люди— но это были избранные Господом пророки (Моисей) или судьи— харизматические вожди. Они, по сути, были Его прямыми наместникам не земле. Народ, правда, со временем стал этим недоволен и пожелал установить у себя нормальную монархию, как у всех людей. Ответ Господа пророку Самуилу, который тогда правил Израилем, ясно показывает, что на самом деле тогда произошло: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар 8:7). Народ избирает монархическую форму правления, отступая от идеала теократии, но дальше сам Господь избирает угодного Ему царя— сначала Саула, потом и Давида, за потомством которого израильский престол должен был оставаться навсегда.

Кстати, представления о теснейшей связи царя и божества были характерны не только для древнего Израиля— они были широко распространены на всем древнем Ближнем Востоке. И в Месопотамии, и в Египте цари были или божествами, или представителями божеств, во всяком случае, земной порядок в идеале был призван стать проекцией порядка небесного, и царь был посредником между двумя мирами, представляя свой народ перед небом, и являя небо на земле. В этом отношении израильтяне вполне соглашались с окрестными народами— что отличало избранный народ от всех остальных, так это вера в Единого Бога и в Его царство как в торжество абсолютного добра.

Но ведь на практике далеко не каждый царь стремился к такому добру, и уж совершенно точно никто из них не был достойной иконой Бога? Действительно, так. В Израиле мог царствовать идолопоклонник или преступник, но израильтяне никогда не теряли памяти о том, что на самом деле их подлинный Царь— Господь. Именно отсюда и происходят представления о Мессии как о Праведном Царе, который однажды утвердит на земле Царствие Небесное, то есть в полной мере проявит в здешней временной жизни принцип «Господь царствует вовеки».

Именно к народу, находящемуся в напряженном ожидании такого Мессии, обратил свою проповедь Иоанн Крестителя: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 3:2) Он не говорит людям больше ничего: само по себе приближение Царства уже служит единственной и достаточной причиной покаяния (на еврейском — «обращения, возвращения»).

Это звучало почти как призыв к революции в стране, которая, утратив свою независимость, находилась под римской оккупацией, и царь которой, Ирод, совершенно очевидно не соответствовал высокому призванию израильского царя— да и не был, кстати, законным наследником Давида.

Люди начинают задавать ему вопросы, что же им делать в связи с этим приближением— и ответы Иоанна до некоторой степени объясняют нам, каким он видел Царство. Оказывается, людям не надо делать ничего особенного— только отказаться от греха, попросить у Господа прощения и постараться жить честно чисто. Даже те люди, кто служил на земле Израиля ненавистным римским оккупантам— сборщики налогов и солдаты— не должны были оставлять своих прежних занятий, а только отказаться от притеснения остальных людей (Лк 3:12–14). Это уже было что–то неожиданное: если в страну приходит новый царь, разве не потребует он, чтобы ему немедленно принесли присягу, отказавшись от всяких обязательств перед прежними властями?

Но Иоанн ничего не разъяснял подробно. В один из дней он просто показал людям на Человека, Который пришел к нему креститься— и сказал, что именно Его приход и предсказывали пророки. И снова никаких объяснений, никаких резких перемен.

А дальше? Да, казалось бы, ничего особенного не происходит. Ученики следуют за Учителем. Он проповедует, совершает чудеса, исцеляет больных и даже воскрешает мертвых, и это естественно— если на земле наступает Царство Божие, то смерть, болезнь и страдание неизбежно отступают. Казалось бы, вот еще шаг–другой, и… «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян 1:6)— так спросят его ученики потом, уже после Воскресения, но только потому, что этот вопрос был у них на устах с самого начала. Вот, сейчас, думают они, начнется победное шествие Царя–Мессии по всему миру, римские войска рассеются, нечестивцы будут истреблены, а праведники начнут править миром.

Но ничего такого не происходит, и в том, видимо, и кроется главная причина, по которой толпы, встречавшие Христа торжественными криками при входе в Иерусалим, всего через несколько дней будут настойчиво кричать «распни Его!» (Мк 15:13–14). Он ничего не сделал этим людям— но Он не оправдал их расчетов на немедленную победу над римлянами, а такое не прощают никому, и вот они готовы требовать от римлян, чтобы несостоявшегося царя пригвоздили ко кресту. Это хорошо почувствовал и сам Пилат, велев написать на кресте «царь иудейский», причем на трех языках сразу, чтобы все прочитали и запомнили (Лк 23:38). Вообще, как мы помним по истории Его допроса, Христа действительно официально обвиняют не в чем ином, как в претензии на царское достоинство— и такого обвинения Он не отклоняет (Мф 27:11).

Распятие, конечно, было крушением всех надежд для учеников Христа. «А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля» (Лк 24:21)— говорят Его ученики, причем говорят уже после того, как Он воскрес и им об этом рассказали, более того— говорят Самому Христу, встретив его по дороге домой и не узнав. Все произошедшее слишком сильно отличалось от того, чего они ожидали.