Но не всё получалось сразу и просто, особенно в семействе Иуды. Его старший сын умер, не оставив потомства, и тогда он, по обычаю т.н. левиратного брака, отдал жену старшего сына за второго сына, чтобы род не пресекся. Но затем умер и второй его сын. Иуда заподозрил, что дело здесь в жене— Фамари— и не стал выдавать ее замуж за третьего сына, хотя именно этого и требовал обычай. Время шло, дважды овдовевшая Фамарь оставалась одинокой, а род Иуды так и не продолжился…

Тогда она пошла на обман, да на какой! Она нарядилась блудницей (в те времена продажные женщины покрывали лицо) и в таком виде села у дороги, по которой должен был проходить ее свекр. Действительно, его привлекла эта одинокая искательница приключений, и он провел с ней время, так и не узнав в ней свою невестку. В залог будущего «гонорара» она потребовала от него посох и печать, главные знаки достоинства (в наши времена это были бы паспорт и кредитная карточка).

А через некоторое время Иуде сообщили: Фамарь беременна! Иуда, даже не взглянув на распутную родственницу, вынес скорый приговор: за такой позор женщину следовало сжечь. Но в ответ Фамарь предъявила Иуде его вещи. И тогда Иуде пришлось признать: права оказалась Фамарь, а не он сам. Да, она пошла на подлог, и совершила явно предосудительный поступок, но… дело ведь не только в поступке, но и в его мотивах. Фамарь, в отличие от самого Иуды, заботилась о продолжении его рода.

У Фамари родилось двое близнецов, от них–то и пошло колено Иуды, самое многочисленное и сильное в древнем Израиле. Она, казалось бы, пошла на отвратительный обман и кровосмешение— но сделала она это не ради своего удовольствия, а ради будущего потомства, ради сохранения своего рода. И то, что выглядело грязной разнузданностью, на деле оказалось риском ради высокой цели.

Вторая история тоже связана с блудницей, причем блудницей профессиональной, да к тому же еще и язычницей. Она случилась, когда народ Израиля, избавившись от египетского рабства, приближался к границам обещанной Богом земли. Ему предстояло завоевать эту землю, и первым городом на их пути был Иерихон. Но прежде, чем идти на штурм, израильтяне отправили в город разведчиков (Ис Нав 2). К сожалению, их быстро обнаружили, выход из города был перекрыт— и тут их позвала к себе блудница, чей дом примыкал к городской стене. Женщину звали Раав, или Рахава, и в ее доме, конечно, присутствие молодых незнакомых мужчин не вызвало особых подозрений.

Но почему она, женщина с самого дна общества, решилась на это? Может быть, ей просто стало жалко этих парней? Или она понимала, какая угроза нависла над родным городом, и решила договориться с будущими победителями? Как бы то ни было, а именно это у нее и получилось. Она тайком спустила их прямо из своего окна по городской стене, а заодно получила от них твердое обещание: она и вся ее родня, собравшаяся в ее доме, будут оставлены в живых после взятия города.

Это обещание было исполнено. Более того, после этого ее поступка она стала полноценной израильтянкой. Для Бога не так важна национальность или прошлое человека— гораздо важнее готовность стать членом Его народа, принять на себя благое иго избранничества. И если человек готов это сделать, ничто, на самом деле, не может его остановить.

А мы видим здесь примерно то же самое, что и в истории Фамари— да, грязная, неприятная история, но снова риск ради высокой цели— риск, увенчавшийся успехом.

О следующей женщине, Руфи, рассказывает целая книга. Она тоже была не израильтянкой, а моавитянкой. О ее родном народе израильтяне ничего хорошего не думали: моавитяне произошли от дочери Лота, которая обманом переспала с собственным отцом, постоянно оказывались врагами израильтян и вовлекали их в языческие культы. Неудивительно, что их потомки вплоть до десятого поколения не могли стать полноправными израильтянами.

Но история Руфи— своеобразный контрпример к этим утверждениям о «моавитянах вообще». Руфь вышла замуж за израильтянина, который пережидал в Моаве голодные времена. Но и после его смерти она не захотела вернуться к родне и искать нового мужа, как следовало бы ей поступить по обычаям того времени. Нет, она осталась со свекровью и поклялась, что будет до конца своих дней принадлежать ее народу и поклоняться истинному Богу Израиля. Это был риск, и огромный риск— вместо того, чтобы остаться на родине и устраивать собственную судьбу, она отправлялась на чужбину, и рассчитывать на теплый прием ей не приходилось. В те времена, когда не было ни пенсий, ни собесов, вдова могла рассчитывать только на помощь родственников— но какие родственники могли быть у нее в Вифлееме, родном городе покойного мужа?

Впрочем, в родовом обществе существовали свои механизмы: о неимущих должен был позаботиться ближайший родственник. Бездетную молодую вдову он даже должен был взять в жены, чтобы родившийся первенец считался сыном умершего (тот самый левиратный брак, о котором мы уже говорили). Так обеспечивалась преемственность рода, но на практике, конечно, этот закон соблюдался не очень аккуратно: многим ли захочется брать замуж чужую вдову? Так в книге «Малыш и Карлсон» Малыш с ужасом ожидал, что вслед за ношенными вещами старшего брата к нему однажды перейдет и его жена.

Поэтому ближайший родственник покойного мужа Руфи не проявил к ней никакого интереса. Но она познакомилась с другим родственником, состоятельным человеком по имени Вооз. Сначала он разрешил ей подбирать на своем поле колоски, оставшиеся после сбора урожая (те самые колоски, за которые в сталинские времена давали срок). Именно этим зерном и питалась и Руфь, и ее свекровь. А потом свекровь подстроила романтическое свидание Вооза и Руфи…

Воозу очень понравилось, что молодая моавитянка не стала искать молодых и богатых, а хранила верность умершему мужу и стремилась исполнить обычай, о котором сами израильтяне часто забывали. Он взял ее в жены. Моавитянка стала не просто полноправным членом израильского народа, но прабабкой царя Давида, а значит— одним из предков Иисуса Христа. А семейная история этой простой женщины стала частью Священной Истории.

Что же можно сказать после этого о бессовестных и жестоких язычниках, моавитянах? Пусть они таковы, или, точнее, пусть такими их считали израильтяне, но теперь они не могли забыть и о Руфи. Все эти рассуждения о плохих народах— ничто по сравнению с живым человеком, который осознанно и целенаправленно делает свой выбор. И верность Богу и людям оказывается куда важнее заботы о внешних приличиях или холодного расчета.

Следующую женщину звали Вирсавией, и она даже была царицей. Но Евангелист называет ее «бывшая за Урией», и это не случайно. Он словно выставляет напоказ те страницы семейных хроник, которые обычно прячут подальше. Жизнь царя Давида была бурной и не всегда безупречной, но только об одном эпизоде Библия повествует как о страшном грехе, во многом изменившем всю его судьбу.

Итак, однажды царь прогуливался по плоской крыше своего дворца и увидел с высоты, как во дворе небольшого домика принимала ванну красивая молодая женщина. Он немедленно потребовал привести ее к себе во дворец, а потом, удовлетворив свою страсть, отослал обратно. Но вышло так, что женщина забеременела, и ее муж, преданный Давиду воин по имени Урия, как раз был в походе. Сначала царь попытался свалить всё на мужа: вызвал его на время из похода, но тот отказался идти к себе домой, когда его товарищи ночевали в боевом лагере. И тогда царь отослал его на войну с секретным приказом военачальнику: поставить Урию в самое опасное место во время боя, и бросить его одного. Так погиб верный воин, преданный своим царем, а царь получил себе новую жену.

Впрочем, Давид не остался безнаказанным— к нему явился пророк Нафан, обличил его, возвестил ему о грядущем наказании. Но Давид покаялся, и его покаянную молитву под названием 50–го псалма до сих пор часто повторяют христиане. А Вирсавия со временем родила другого сына, Соломона, которому и предстояло взойти на престол своего отца Давида, став самым славным и могущественным из царей Ветхого Завета.