Мокрые с головы до ног, они сражались с волнами, казалось, целую вечность. Однако на самом деле прошло, наверное, не больше часа, и ветер начал спадать. Волны были уже не так высоки, и сквозь разрывы тающих над озером туч начало проглядывать голубое небо и желтое солнце.

— Остров! — вдруг выкрикнул один из гребцов, поднявшийся с банки, чтобы размять затекшие мышцы.

— Вижу! — отвечал князь со своего места.

— Неужели дошли до Священного острова?! — воскликнул юный дружинник, сидевший позади Гунна.

— Не может того быть! — ответил он, разворачивая мокрый плащ.

— Ветер противный был, как же мы до Йемсалу добрались бы?! Нет! Должно быть, это Каменный остров.

— Неужто нас так на восток снесло? — запоздало удивился князь. — Да, он это, Ятхольм, проклятый Серединный остров! — Как шишка торчит он в самой маковке озера, со всех сторон тянет к нему, на погибель, корабли в непогоду… — Продолжись буря еще немного, и нас вынесло бы прямиком на гибельные камни…

Судно начало огибать остров, и молодой гребец, приподнявшись, воскликнул:

— Глядите, корабль!

— Молодец, Талма! — похвалил его конунг, также увидевший приземистый силуэт на берегу.

— Хускарлы? Нас опередили! — воскликнули несколько человек, готовясь вооружиться.

— Нет, это другой корабль! — прищурясь, успокоил всех Гунн. — Он разбился тут не так давно, однако, смотрите, волны уже успели вылизать корпус.

— Подойдем ближе! — скомандовал князь. — Здесь можно причалить между камней. Высадившись, мы наверняка найдем бедолаг, которым нужна помощь!

— Если на этих голых скалах кто-то выжил, как бы он не вцепился нам в глотку и не прибрал к рукам наш корабль! — проворчал в бороду бывалый Гунн.

Зорким взглядом конунг обежал берег и направил медленно идущую ладью между торчащих из воды камней. Наконец гребцы слаженно подняли весла вверх, корабль мягко врезался в пляж, шурша бортами по мелким камешкам.

— Высаживаемся! — Они повыпрыгивали прямо в воду по колено; первым — сам озерный конунг, потом его помощник Гунн, а следом остальные. Поодаль, накренившись, лежал остов неведомого корабля.

— Где же люди? — воскликнул Бор. — Судно давно разбито, и следов вокруг нет…

— Не пошарить ли в округе? — предложил Гунн.

— Ладно! Шестеро остаются у ладьи, караулить. Остальные расходятся по округе — искать людей!

Все еще не очень твердо ощущая землю после качки, воины разошлись маленькими группками. Зловещая тишина стояла над островом, странные искореженные сосны поднимали искривленные узловатые сучья к небу.

— Смотрите, кости! — воскликнул вдруг один из разведчиков. На земле, под корнями мертвого дерева лежал скелет человека.

— Кто это? Должно быть, не так давно помер, коли костяк еще цел! — сказал Гунн. Рядом со скелетом валялся топор с потемневшей рукояткой, но на покрытом ржой лезвии еще можно было различить выбитое изображение рыбы.

— Топор из Шурышкара, Озерного града; рыба — их герб! — заметил Бор, рассматривая находку. — Значит, они пришли с востока.

— Эй, скорее сюда! Здесь человек! — раздался зов с южной стороны.

Опережая остальных, предводитель дингардцев кинулся на крик.

Сбежавшись, они увидели лежащего на подстилке из полуистлевших тряпок исхудавшего человека. Борода несчастного вылезала клочьями, открытое тело с выступающими костями покрывали язвы. Его тело изредка сотрясалось, и дыхание приподнимало грудь.

— Он жив, он дышит! — протянул руку один из воинов. Человек открыл глаза.

Князь сделал знак, чтобы несчастному подали баклагу с водой. Тот судорожно приник к горлышку, обнажив пустые кровоточащие десны.

— Ты кто? — спросил его Бор, когда он напился.

— Я Байдур из Изкара, мы шли из Озерного града, когда буря выбросила корабль на береговые камни, — прошептал тот. — Проклятый остров! Все погибли, кроме меня, но и я вот-вот последую за ними.

— Но что случилось? — встревожился князь.

— Туман. Сиреневый туман выползает каждую ночь на скалы из сердцевины острова. Кто попадает в него, того сжирает ужасная болезнь; и я умираю от того же. Приходит слабость, одышка, мужчина превращается в бессильное дитя, неспособное поднять даже нож. Страшная боль разрывает спину, слепнешь, теряешь зубы и волосы — точно за несколько дней становишься стариком. Затем, после этих мук, наконец милосердно накрывает своим темным крылом Морена.

— Откуда же эта напасть?! — воскликнул князь, пораженный.

— Рыбаки мне когда-то говорили… Однажды ночью раскрылись небеса и огненная капля упала на остров. Она сожгла все живое и принесла с собой этот туман. И от нее пошел тот странный и страшный, тусклый и завораживающий свет, что мерцает ночью в самой глубине этой проклятой каменной сковороды! — Умирающий говорил трудно, с одышкой. — Вы не должны оставаться здесь на ночь! Смотрите, солнце уже опускается! Бегите отсюда, или вы погибнете, как все мои товарищи! Ибо раз побывав в этом тумане, вы уже обречены.

— Он прав! Нечего сомневаться! Бежим отсюда! — воскликнули дружинники, слушавшие этот разговор. — Такая смерть — что может быть хуже для воина, который должен с оружием предстать на том свете.

— Берите этого человека и быстро на берег! — рявкнул Бор.

— А вдруг болезнь с него перейдет на нас и мы так же помрем? — выразил общее сомнение один из гребцов.

— Он нас предупредил, и уже за это мы ему по гроб обязаны! Кладите его на плащ! — И конунг скинул наземь свой плащ.

Но только подняли двое воинов легчайшее тело несчастного, чтобы переложить, как он дернулся, вскрикнул, изогнувшись всем телом, и изо рта хлынула потоком густая черная кровь.

— Кончился! — угрюмо промолвил Гунн, концами грубых пальцев прикрывая веки умершего. Князь мельком глянул на уже низко сидящее солнце.

— Костра нам ему до заката не сложить, да и тащить с собой уже нет смысла. Дайте мне топор, а сами идите и спускайте корабль на воду поживее!

Все с облегчением, глядя на заходящее светило, кинулись к берегу, а Гунн, отдав свой топор предводителю, медленно пошел последним.

Оставшись один, князь наклонился к мертвецу, желая покрепче запечатлеть в памяти черты предостерегшего их человека. Он заметил на исхудалом пальце кольцо с печаткой: перстень сошел легко, и князь спрятал его в пояс, рассчитывая передать кому-нибудь из близких покойного. Взамен он вложил в коченеющую руку старую монету — для потустороннего перевозчика мертвых. Затем, оглядевшись и увидев разлапистую, корявую сосну, он одним махом топора снес мохнатый сук и укрыл им тело от птиц.

— Прощай, Байдур! Пускай твой дух не преследует нас за то, что мы не предали твое тело огню или земле! — И быстрым шагом он двинулся нагонять товарищей.

На берегу дружинники уже изо всех сил толкали неожиданно крепко засевшую ладью — она точно вросла в землю, и только когда озерный конунг присоединил мощь своих мышц, она легко стронулась с места и сошла на воду. Прямо из воды все поспешно вскарабкались на борт корабля и стали его разворачивать; в этот момент солнце коснулось водной глади.

— Смотрите! — вскрикнули несколько гребцов, когда ладья повернулась к острову кормой. Оглянувшийся через плечо конунг увидал, как из-за береговых скал неожиданно быстро выползли щупальца сиреневатой дымки, казалось, светящейся изнутри, независимо от лучей заходящего солнца. Точно живые существа они облизывали камни, клубы тумана расползались все шире. Наконец он достиг берега, занимая все новое пространство, и застыл ровно, по самой кромке воды, мутной, шевелящейся сиреневой стеной. Ладья покачивалась в двух десятках саженей от этой призрачной ограды.

— Скорее, нужно уйти как можно дальше от скал, пока не наступила темнота! — вывел всех из заторможенного состояния голос Бора. И никогда ладья не шла так быстро, грациозно облетая стоящие на пути коварные камни, как в этот сумеречный час.

— Теперь — к Йемсалу! Мы должны поспеть туда завтра днем! — сказал конунг.

Они радовались, избегнув страшной участи на Ятхольме, и весла так и летали в руках. С рассвета они шли курсом на северо-запад, направляясь к Йемсалу — Священному острову, цели своего плавания.