Я никак не рассчитывал услышать такое, а потому сидел, будто каменный, и ждал.

— Дело замяли, — после долгой паузы продолжала она. — Как — это пусть вас не волнует. Но оно не давало Джэнет покоя. Она… она отравилась. Это тоже замяли. Мы боялись, что станет известно, почему именно она покончила с собой. Доктор был старый, и никаких проблем не возникло. Он решил, что это сердечная недостаточность. Затем, когда я стала наследницей и у меня оказалась уйма денег, Даглас показал себя в своем истинном свете. Он заявил, что если только я не дам ему денег на покупку «Шхуны-Мечты», он растреплет, что я отбила его у Джэнет, а та пыталась убить меня, но случайно убила отца, а сама отравилась, и все из-за меня. Можете себе представить, как бы все это подали газеты, и я бы всего лишилась. Ну, я дала ему денег на его поганую шхуну, а ему, естественно, этого оказалось мало. Он продолжал приходить ко мне и требовать все новых денег, следил за каждым моим шагом. Теперь узнал, что вы наводите справки. Даглас боится, что вы обнародуете эту историю, и тогда, разумеется, он лишится своей власти надо мной. Даглас сделал все что мог, чтобы остановить вас. Когда он прослышал, что Стивенс встречается с вами, то похитил его. А теперь он собирается уничтожить вас. Я не знаю, что делать! Мне бы уехать куда-то и спрятаться! Я хочу, чтобы вы помогли мне. Вы мне поможете? Поможете? — Она уже сжимала мне руки. — Обещайте, что вы не выдадите меня! В ответ я готова сделать что угодно. Я не шучу! Вы мне поможете?

У нас за спиной послышался легкий шум, и мы оба повернулись. Позади нас стоял высокий, мощного сложения мужчина с темными курчавыми волосами, одетый в алый бумажный спортивный свитер без рукавов и темно-синие брюки. В руке он сжимал автоматический пистолет 38-го калибра, направленный прямо на меня. На загорелом лице играла веселая покровительственная улыбка, как будто он наслаждался какой-то одному ему понятной шуткой, слишком тонкой для рядового интеллекта.

— Красивая сказочка, правда? — заговорил он грубым голосом. — Значит, ей хочется убежать и спрятаться? Ну что ж, она и спрячется. Она так спрячется, что никто и никогда ее не найдет, и тебя это тоже касается, мой любознательный друг.

Я прикидывал расстояние между нами, гадая, успею ли встать и добраться до него, прежде чем он выстрелит, когда вдруг услышал слишком хорошо знакомый свист опускающегося шланга, и моя голова, казалось, прямо взорвалась изнутри.

Последнее, что я слышал, был дикий, душераздирающий крик Морин.

Я лежал в большой, просторной комнате, стены и потолок которой были тускло-белого цвета. На окнах висели белые пластиковые занавески, а лампа с абажуром отбрасывала лужицу света на стоявшую напротив кровать.

На кровати сидел человек. Он читал. Выражение его лица и высокий, широкий лоб наводили на мысль о студенте, готовящемся к экзамену.

Несколько минут я наблюдал за ним сквозь полуприкрытые глаза, без особого интереса гадая, кто он такой и что делает в этой комнате вместе со мной. В руках у него была огромная книга. Когда он перевернул страницу и я увидел название главы, до меня дошло, что он держит книгу вверх тормашками.

Я нисколько не удивился, что лежу в этой комнате. Я подспудно ощущал, что нахожусь в ней уже несколько дней, а то и недель.

Инстинкт подсказывал мне — я был уверен, никто мне об этом не говорил, — что я нахожусь в больнице, и я попытался вспомнить, не сбила ли меня машина, но голова у меня почему-то совсем не соображала. Меня занимал лишь человек с книгой.

Человек был молод — лет двадцати пяти, с копной светлых и длинных шелковистых волос. Лампа отбрасывала тень на его глубоко посаженные глаза, и они казались двумя темными отверстиями у него на лице.

Я вдруг осознал, что он тоже наблюдает за мной, хоть и притворяется, что читает: наблюдает украдкой из-под ресниц, наблюдает, даже когда переворачивает страницу, изображая хмурую сосредоточенность на лице.

— Вам будет легче, если вы перевернете книгу, — сказал я и поразился, каким далеким прозвучал мой голос, как будто я находился в соседней комнате.

Он поднял глаза и улыбнулся: типичный представитель колледжа, который больше знаком с бейсбольной битой, нежели с книгами.

— Я всегда так читаю книги, — сказал он неожиданно высоким голосом. — Это гораздо интереснее, стоит только привыкнуть. — Он положил книгу. — Ну-с, как вы себя чувствуете, мистер Сибрайт? Боюсь, вам пришлось нелегко. Как голова?

Странное дело, но теперь, когда он об этом упомянул, я обнаружил, что у меня болит голова.

— Болит, — ответил я. — Это больница?

— Ну, не то чтобы больница. По-моему, ее называют санаторием.

— Вы говорите — санаторием, так ведь? Санаторий — это же психушка.

Он улыбнулся и кивнул светловолосой головой.

— Вот именно: психушка.

Я закрыл глаза. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить свист опускающегося мне на голову шланга, человека в алом спортивном свитере и дикий, душераздирающий крик Морин. Санаторий. Я почувствовал, как у меня мурашки побежали по спине. Санаторий!

Я резко сел. Что-то удерживало мое левое запястье. Я повернулся посмотреть, что же это такое. Запястье опоясывал яркий никелевый наручник, резиновый изнутри. Другой наручник был прикреплен к спинке кровати.

Молодой человек с легким интересом наблюдал за мной.

— Они считают, что для нас же безопаснее сидеть вот так, на привязи, — заметил он. — Смешно, право, но я не сомневаюсь, что они желают нам добра.

— Да, — сказал я и лег. И снова по спине у меня побежали мурашки. — Кто заправляет этим заведением?

— Господи, доктор Сэлзер, разумеется. Разве вы с ним не встречались? Он само очарование. Он вам понравится. Он всем нравится.

Тут я вспомнил, как мужчина в алом свитере сказал, что упрячет меня туда, где меня никто и никогда не найдет. Сумасшедший дом, разумеется, весьма надежный тайник. Но по словам сиделки Гэрни, заведение Сэлзера предназначалось для лечения тучных людей.

— А я считал, что у Сэлзера заведение, где вроде как занимаются обычным лечением, — осторожно заметил я. — Но никак не психушка.

— Совершенно верно, но тут есть крыло, отведенное для душевнобольных, — объяснил блондин. Он прошелся двумя пальцами, как будто ногами, по краю тумбочки. — О нем обычно не говорят. — Пальцы прошагали обратно. — Для родственников гораздо приятнее говорить, что вы просто поправляете здоровье, нежели заперты в клетке с мягкими стенами.

— В такой мы и находимся? — спросил я.

— О да. Стены обиты. На вид-то вроде нет, но попробуйте стукнуть по ним. Прямо смешно. — Он наклонился с кровати и стукнул по стене. — По-моему, это резина. Между прочим, меня зовут Данкен Хоппер. Вы, возможно, слышали о моем отце, Дуайте Хоппере.

Насколько я помнил, Дуайт Хоппер был крупной фигурой в торговле красками.

— Меня зовут Мэллой, — представился я. — Виктор Мэллой.

Он склонил голову набок и пристально на меня посмотрел.

— Как?

— Мэллой.

— Вы уверены? — Он лукаво улыбнулся. — Мне сказали, что вас зовут Эдмунд Сибрайт.

— Нет. Мэллой, — возразил я и в который уже раз почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Понятно. — Он снова прошагал пальцами по краю тумбочки. Похоже, ему это нравилось. — Интересно, а вы не станете возражать, если я буду называть вас Сибрайтом? Блэнд называет вас Сибрайтом. Доктор Сэлзер называет вас Сибрайтом. Сибрайт, значит, и в ваших документах. Я знаю, потому как упросил Блэнда дать мне взглянуть на них. У вас маниакально-депрессивный синдром. Вы знали об этом?

Во рту у меня вдруг пересохло.

— Что-что?

— Маниакально-депрессивный синдром. Смею сказать, это чистейший вздор.

— Да, вздор. — Я обнаружил, что говорить и думать спокойно мне все труднее.

— Я так рад. Депрессивники бывают такие скучные. Я не думал, что вы такой, так и заявил Блэнду. Но Блэнд ужасно глуп, совершенно необразованный человек. Он никогда не слушает, что я ему говорю. Боюсь, он вам не понравится. Он говорит, что я параноик, но это чистейший вздор. Сегодня утром у нас из-за этого вышел ужасный спор, и он дал мне вот эту книгу. В ней говорится о паранойе. Право, довольно забавно. Но у меня — ни одного-единственного симптома. Тут есть весьма интересная статья о депрессивных маньяках. — Он прошагал пальцами по краю тумбочки, прежде чем спросить: — У вас бывают галлюцинации?