Разведчики по кромке берега пробрались к причалу. Уральцев и Глушецкий находились с ними. Сейчас Уральцев не отличался от других разведчиков. На нем ватный бушлат, подпоясанный широким ремнем, на ремне финка, за плечами вещевой мешок, автомат.

Уральцев знал, что на том берегу уже находится несколько журналистов армейской газеты. Они первыми войдут в Керчь со штурмующими отрядами. Следовательно, они первыми и напишут об освобождении Керчи. Бригада Громова, вероятно, вступит в бой, когда город будет освобожден или когда на каком-то участке затормозится продвижение наших частей, наступающих с плацдарма. Поскольку об освобождении Керчи будут писать другие, то он может какое-то время чувствовать себя не газетчиком, а просто замполитом роты разведчиков. Это даже радовало его.

— Ты знаешь, Николай, — усмехнулся Уральцев. — Мне сейчас приятно чувствовать себя опять разведчиком, а не человеком с блокнотом и авторучкой.

— Может быть, напрасно перешел на работу в газету?

— Возможно… Во мне борются два человека — один журналист, литератор, другой — солдат.

— А по-моему, хорошо, когда в журналисте сидит солдат, а в солдате — журналист.

Поблизости разорвался снаряд. Разведчики распластались на песке.

Через минуту Семененко доложил Крошке, что убитых нет, ранен в плечо один разведчик. Раненого перевязал санинструктор Лосев.

— Тут посадка похуже, чем в Геленджике, — проворчал Крошка и обратился к Глушецкому: — Надо быстрее на причал. На мотоботы погрузимся, спокойнее будет.

— Точно, товарищ капитан, — сказал Гриднев, оказавшийся рядом. — Нет интересу выйти из строя на этом берегу.

Но Глушецкий возразил:

— Не надо создавать толчею на причале. Сначала погрузится первый батальон майора Ромашова и батальон автоматчиков, потом наша очередь. Нам надо два мотобота. Фамилии командиров мотоботов вы знаете, а они знают, кого принимать и в какое время.

— Неужели так точно все расписано? — удивился Уральцев.

— Ну, конечно. Иначе на переправе была бы невообразимая толчея.

К Крошке подошел раненый разведчик.

— Вот незадача, товарищ старший лейтенант, — сказал он. — Я ведь керченский, в Керчи моя семья, думал, завтра дома буду, а приходится в госпиталь. Досада берет.

— Ничего не поделаешь. Вам сопровождающий нужен?

— Как-нибудь сам доберусь до санитарной летучки.

— Ну, счастливо, — напутствовал его Крошка.

Уральцев спросил раненого:

— Какой ваш адрес в Керчи? Я зайду и расскажу о вас вашим родным.

— Спасибо, — поблагодарил раненый и назвал адрес: — А фамилия моя Гриценко Сергей.

Он попрощался и пошел к берегу. Но не прошел и десятка шагов, как остановился, постоял немного и вернулся.

Крошка вопросительно посмотрел на него.

— В чем дело?

— Товарищ командир роты, ругайте не ругайте, а я вот что надумал, — решительно заговорил раненый. — Не пойду я в санлетучку, просижу тут до утра. Чует мое сердце, что утром Керчь будет наша. Днем я переправлюсь туда. Побываю дома, а потом и в госпиталь можно. Поймите меня…

— Ну что ж, оставайтесь, — подумав, сказал Крошка.

«Обязательно навещу семью Гриценко. Не забыть бы адрес», — подумал Уральцев.

Вскоре все разведчики погрузились на два мотобота. А через полчаса они уже спрыгивали на берег около селения Опасное. Отойдя от берега метров на двести, Глушецкий взволнованно сказал:

— Шагаю по родной крымской земле. Даже не могу передать тебе, какое чувство испытываю сейчас. — Он подозвал Гриднева:

— Вот, Артем Архипович, мы и на крымской земле. Как самочувствие?

— Как на седьмом небе, — весело заявил он. — Только, товарищ командир, раздвоение чувств получилось. Мыслится мне, что наша МТС и колхозы будут освобождены через десяток дней. И мои руки зачесались по работе. Ведь весна, товарищ капитан! Инвентарь надо готовить. Мне, механику, в эту пору забот полон рот. Знаю наперед, что в МТС не осталось ни одного трактора, ни одного станка, а где-то в душе теплится надежда, что может быть, сохранили. Помните, что рассказывал Кондратюк? Может, и в нашей МТС такое случилось.

— А ведь имеется возможность, Артем Архипович, — вмешался в их разговор Уральцев. — Вас как специалиста могут отправить в народное хозяйство. Есть директива.

— Не надо, не надо, — живо воскликнул Гриднев. — Я должен пригвоздить последнего фашиста. Не могу я уйти из армии, расстаться с ротой.

Разведчики остановились у стен разрушенной крепости. К Глушецкому подошел Крошка и сказал, что появился связной из первого батальона.

— Вас вызывает командир бригады. Роте приказано оставаться здесь.

Когда они ушли, Уральцев сел и прислонился к стене. Наступление еще не началось, можно подремать вполглаза.

Было еще темно, когда тишину нарушили артиллерийские залпы. Орудия разных калибров, «катюши», минометы рвали, крошили вражеские доты и дзоты, минные поля, проволочные заграждения, пулеметные точки, штабы. Вражеская артиллерия пыталась было огрызаться, но вскоре замолчала. Залпы наших артиллеристов оказались более меткими.

На рассвете в воздухе появились наши бомбардировщики.

Как только стихла канонада, в образовавшиеся проходы во вражеских минных и проволочных заграждениях хлынула пехота. Удар пехотинцев был так стремителен, что в течение часа рухнули три оборонительных полосы противника и утром советские войска ворвались на северо-восточную окраину Керчи. Завязались уличные бои. Гитлеровцы превратили каменные и кирпичные дома в огневые точки, почти все улицы были изрыты траншеями. Штурмовые группы блокировали дом за домом. В южной части города оказалась отрезанной двухтысячная группировка немцев. Несколько раз они пытались прорвать кольцо окружения, но всякий раз откатывались назад. Гитлеровские солдаты бросились в порт, чтобы погрузиться на быстроходные десантные баржи и морем уйти в Феодосию. Но баржи накрыли наши артиллерия и авиация.

Под утро небольшие десанты были высажены в районе Камыш-Бурунского порта и на северном побережье Керченского полуострова. Десантники внесли смятение в тыловые части румынских и немецких войск.

Бригада Громова дралась в уличных боях. Каждый батальон выделил несколько мелких штурмовых групп, которые блокировали дома и выбивали оттуда гитлеровцев. Разведрота в этих боях не участвовала. Полковник Громов держал ее в резерве. Пока идет бой, бригадным разведчикам делать нечего. В батальонах есть свои разведвзводы.

Майор Уральцев ушел от разведчиков на КП командира бригады. Полковник Громов все время переходил с улицы на улицу, каким-то чутьем улавливая ритм боя. С ним находилась оперативная группа — начальник оперативного отдела, его помощник, начальник разведотдела, заместитель командира бригады по политчасти, командующий артиллерией, офицеры связи, радисты. Начальник штаба находился где-то позади.

Азарт боя разгорячил полковника. Он не укрывался, когда свистели снаряды, не обращал внимания на опасную близость к противнику. По-юношески быстро взбирался Громов на крышу дома и в бинокль осматривал местность. Увидев, что батальоны продвинулись, он весело сообщал:

— Тут нам делать нечего. Здорово дерутся ребята. Двигаем дальше.

Из батальонов прибегали возбужденные связные с донесениями комбатов. Уральцев удивлялся каждый раз при появлении связного, как они находили оперативную группу командира бригады, ведь она все время в движении. Громов быстро пробегал глазами донесение и передавал начальнику оперативного отдела с коротким приказом:

— Отметь на карте.

Потом донесение читал заместитель командира бригады по политчасти. Донесения были кратки и сухи: уничтожили столько-то огневых точек, продвигаемся по такой-то улице, отличились такие-то, убито гитлеровцев столько-то, взято в плен столько-то, наши потери такие-то, прошу то-то.

К восьми утра город полностью был очищен от гитлеровцев. Грохот боя переместился на запад, в городе наступила тишина.

Полковник Громов снял фуражку, вытер вспотевший лоб и глубоко вздохнул: