Сильников все понимал и терпеливо ждал, когда Савелий Иванович успокоится.

Савелий Иванович незаметно вытер рукавом глаза, поднял голову и смущенно улыбнулся:

— Вы уж простите…

Сильников достал из кармана бутылку вина.

— Как вы думаете, не грех по такому случаю?

— У вас еще что-нибудь найдется?

— Две картошки, луковица, — смутился Савелий Иванович. — Не ждал гостя.

— Отлично! Великолепная закуска!

Савелий Иванович вынул из кастрюли картошины, сваренные для завтрака, из буфета взял соль, луковицу, две кружки. Сильников разлил содержимое бутылки.

— За победу! — тихо провозгласил он, чокаясь.

— За нее, долгожданную…

Сильников выпил, захрустел луком, посыпанным солью. Савелий Иванович закашлялся, тряхнул головой.

Сильников спросил:

— Катер, который вы ремонтировали, исчез. Это чья работа?

Савелий Иванович усмехнулся:

— Моя.

— Чисто сработано, — похвалил Сильников. — Это уже боевой счет — корабль и пятнадцать гитлеровцев. Как вам удалось?

— Под цистерну с бензином подложил взрывчатку с часовым механизмом.

— А где достали?

— Нашлась.

— А еще есть?

— Найдется. Запасец заранее был сделан.

— На днях нам придется начать ремонт подводной лодки. Надо так отремонтировать, чтобы…

— Отремонтируем как полагается…

Савелий Иванович повеселел:

— Прямо не верится! Неужто мне все это не снится?

Сильников улыбнулся. У него тоже было хорошее настроение.

Сильников знал, что в городе не один такой, как Глушецкий. Недавно ему удалось установить связь с подпольной группой, которой руководил учитель Ревякин. Не так просто было отыскать его. Розыски начал вести в марте, когда на стенах зданий появились написанные от руки воззвания к трудящимся Севастополя. «Трудящиеся всех стран, объединяйтесь на борьбу с гитлеровцами» — такими словами начиналась каждая листовка. Они призывали жителей Севастополя всячески вредить оккупантам. В конце подпись: КПОВТН. Сильникову было понятно, что в городе действует подпольная организация, но что такое КПОВТН — этого он не мог расшифровать до своей встречи с Ревякиным. Артиллерист, участник обороны Одессы и Севастополя, Василий Дмитриевич Ревякин был ранен и пленен в последние дни севастопольских боев. По дороге в концлагерь ему удалось бежать. Молодой коммунист и был организатором подпольщиков Севастополя. Созданная им коммунистическая подпольная организация в тылу у немцев, сокращенно КПОВТН, объединяла несколько подпольных групп. Каждый вступающий в ряды КПОВТН давал клятву, скрепляя ее своей подписью — подпольной кличкой. Ревякин носил подпольную фамилию Орловский. Организация имела свой устав. Ревякин по достоинству оценил сообщение Сильникова о том, что тот достал радиоприемник и слушает сводки Совинформбюро. «Теперь, — радовался Ревякин, — будем выпускать газету со свежими сведениями с фронтов». Он показал инженеру первый номер газеты «За Родину», отпечатанный типографским способом. И это в логове врага! Ревякину было всего двадцать пять лет, и потому Сильников немало подивился его организаторским способностям, умению развернуть подпольную работу.

Когда Сильников рассказал Ревякину о Глушецком, тот предложил ознакомить его с уставом КПОВТН и принять от него клятву. Но запретил называть руководителя организации и его адрес.

Убрав со стола кружки, Сильников спросил:

— Вы что-нибудь слышали о КПОВТН?

— Читал однажды листовку, подписанную этими буквами. Но что это такое — не знаю. Думал, кто-то вроде меня — одиночка.

Сильников объяснил значение этих букв.

— А я все ждал связного, — огорчался Савелий Иванович. — Но скажи, Павел Данилович, почему связной не пришел?

— Очевидно, погиб.

— Так второго бы послали.

— Может, и послали. Но подпольщик должен предвидеть все: нет связного, нет явок, действуй самостоятельно.

— Вот я и действовал…

Сильников наклонился, снял с ноги ботинок, вынул стельку, а из-под нее несколько листков бумаги.

— Вот, — протянул он листки Савелию Ивановичу. — Это устав и клятва. Прочтите и подпишите своей подпольной кличкой. Какая у вас?

— Салага.

— Ничего себе салага, — улыбнулся Сильников.

Савелий Иванович начал читать.

Устав был отпечатан на машинке. В нем оказалось пять разделов. В первом — «О членстве в Коммунистической подпольной организации в тылу у немцев» — говорилось: «Членом этой тайной организации считается каждый гражданин в возрасте от 15 лет и выше: а) беспредельно преданный Родине, принимающий активное участие в работе организации; б) глубоко убежденный в окончательной победе Красной Армии; в) полный ненависти к гитлеровским поработителям и готовый пойти на самопожертвование ради достижения той цели, во имя которой борется Красная Армия». Устав требовал от членов КПОВТН строжайшего соблюдения тайны подпольной организации. Савелий Иванович читал далее: «В случае, если окажешься замеченным представителями германской власти при выполнении задания, не разглашай тайны, не выдавай своих товарищей, иди на самопожертвование ради сохранения жизни товарищей и общего дела».

Глушецкий прочитал все это и задумался. Не для одного, не для десятка людей пишутся такие уставы. Значит, многие участвуют в работе подпольной организации. Теперь понятно, почему каждую ночь в развалинах города раздаются выстрелы, а утром гитлеровцы недосчитываются своих солдат и офицеров. Понятно, почему на железнодорожной станции рвутся мины, появляются на стенах листовки, лозунги…

— Устав признаю… Строгий и справедливый устав.

— Утвержден на собрании подпольщиков.

— И собрания проводятся?

— Проводятся.

Слова клятвы еще больше тронули Глушецкого: «Я, член подпольной Коммунистической организации города Севастополя, даю клятву своему народу и рабоче-крестьянскому правительству, что буду всеми доступными мерами вести борьбу с врагом до окончательной победы нашей Родины, нашей героической Красной Армии. Клянусь соблюдать железную дисциплину, точно выполнять задания руководителей, не разглашать тайны, не выдавать товарищей…»

Глушецкий вынул из кармана химический карандаш, помусолил его и поставил под клятвой свою подпись.

— Салага я и есть салага, — ругнулся он, отдавая листки Сильникову.

Сильников спрятал устав и клятву в ботинок и, выпрямившись, сказал:

— Не огорчайтесь, Савелий Иванович, вы внесли вклад в нашу победу. А теперь разрешите поздравить вас со вступлением в члены нашей организации. И он крепко пожал его руку.

Каждое утро хирург берегового госпиталя Кузьмичев будил Таню:

— Вставай, чертова кукла, нечего жир нагуливать.

Таня не обижалась на «чертову куклу». На Кузьмичева вообще невозможно было обижаться. Этот пожилой человек с хриповатым голосом всегда оживлен, бодр, заразительно смеется, всегда у него приготовлена шутка, анекдот. Приступая к операции, приободрит раненого, обязательно скажет:

— Заштопаю, браток, на славу. Комар носу не подточит, милка шрама не нащупает. Так что потерпи, а будет невтерпеж, матюкайся почем зря. С дурным словом и болячки вылетают.

Таню он будил на рассвете для того, чтобы она шла с ним ловить рыбу. В первые дни она не испытывала удовольствия от утренней рыбной ловли, но из уважения к Кузьмичеву не высказывала вслух свои мысли. А потом ей понравилось вставать на зорьке, выходить на берег, вдыхать свежий воздух, любоваться первыми солнечными лучами, разбрасывающими золотистые блестки на синюю гладь моря. На рассвете стрельба затихала и устанавливалась удивительная тишина.

Кузьмичев засучивал штаны до колен, входил в воду и забирался на облюбованный камень, а Тане говорил:

— А ты лови с берега.

На крючок большей частью ловились зеленушки и собачки. Он снимал их с крючка и отпускал обратно в воду. Иногда ему удавалось наловить с десяток бычков.

— Пожарим, пожарим, — потирал он руки, отдавая улов Тане.